даже не ферма, скорее, частный домашний зоопарк, куда приезжают на экскурсии семьи с детьми из ближайших сел и деревень (и местные жители, и дачники). Впрочем, в администрации района хозяйство числится как ЛПХ. Конечно, пока что оно не окупается, в том числе и потому, что вся эта живность для Ольги отнюдь не мясо:
Ну, я индюков на продажу выращиваю. Видите, у него лапки искривлены? Так бы всех продали уже, но такого не продашь. Ну, кроме этого, он абсолютно нормальный. Поэтому такие инвалиды себе остаются всегда. Мясом мы не занимаемся. В основном, продаем молодняк. Поэтому мы, если честно сказать, гусей даже сами не ели ни разу. Курятину – да, или петухов, там много выводится. Они все остаются. То же самое овцы. Ягнята – стараемся живьем продавать.
Ольга Павловна родом из Новой Ладоги. Когда они поженились, муж привез ее в Комзово, в дом своей матери (сам он родом из этой деревни). Пока это, конечно, скорее, хобби, нежели производство. Но польза и для хозяев птичьего дворика, да и для района, несомненна. В районной администрации «Птичий дворик» нам рекомендовали посетить как местную достопримечательность.
Случай третий – усадьба «Раздолье», деревня Любятино
О своем увлечении Надежда Николаевна Лобанова заявила в самом начале нашего интервью:
– Овцы. У меня это… я больная по овцам. Это с детства, выросла с овцами, я понимаю, что делать с ними прямо с завязанными глазами, на уровне интуиции. Остальное так, между делом.
– А между делом что еще?
– Между делом всякие дела.
– Ну, вот столовая, вы там реализуете свою продукцию?
– Да, баранина-то у нас идет туда, и не успеваем выращивать еще мясо, не успеваем выращивать. А нынче я вот за двадцать лет первый раз попала впросак. Говорят, мол, и на старуху бывает проруха. Овцы у меня рожать начали знаете когда – март, апрель – в апреле. Такого никогда не было, потому что у меня рожали осенью, они вырастут у меня до марта-апреля, всех в поле, и полгода я не знаю, что у меня овцы есть. Мальчики отдельно, девочки отдельно, и когда мне надо, тогда и покрываю. Где прозевала, я не знаю. И они все лето рожают. У меня два двора забиты ягнятами и овцами, и все дома стоят. Половина гуляет, половина во дворе. Живу как в аду.
Энергии этой женщины можно позавидовать.
Я жила в деревне Фабрика. Приезжайте – я там построила дом! Построила дом, потом вдруг – вот я не знаю, что у меня, свыше, наверно, заехало – пришла вот в эту деревню [Любятино], и мне она понравилась. Тут ни одного жилого дома не было. И я здесь стала жить. Ну, пришли коровы… Сюда пришла, значит, с коровой, лошадь там, курицы… Овец дала мамка мне семь штук и барана. Вот у нас тут ни заборов, ничего не было. Ну, вот, и двор, дом купили вон там, дом купила напротив. Там дом, и крыши не было на дворе. Мы покрыли – там это… рваная крыша была. Мы кое-как покрыли, туда всех запихала, и с этого начали жить. Пруд вычистили, дорогу сделали, колодец сделали. И родственники приехали в Фабрику ко мне – моя сестра, вот эта вот. А меня там нету. А тут дорога строилась как раз, вот дорогу тут кувыркали так, что было не проехать. ‹…› Я стою, корову пасу в поле – они идут лесом. Где-то машину оставили и идут с леса. Я и говорю: «Господи, и в лесу нельзя спрятаться – нашли!» Им тоже здесь понравилось, и мы стали все вместе тут работать. Тогда денег не было ни у кого ни копейки. Найти дядю, и это… да, как бы сказать, мы из… советское воспитание у нас было, не российское, советское, и мы вот своими руками и сено косили, и колодец выкопали сами.
Я не знаю, я вообще не хожу туда никогда. Ничего не хочу, ничего не прошу и не предлагаю. Отстранилась от государства. Дороги сами делаем, дороги сами чистим. К нам не заезжает сельская, это, администрация сельского совета.
Это, если угодно, принципиальная позиция, у которой есть свои причины. Вот одна них – речь о получении грантов и субсидий:
Нет, никогда. Никогда в жизни. Я один год ходила-ходила, что-то у меня то одной подписи не было, то другой подписи не было. До Нового года дотянули, а потом сказали, что денег больше нет. На второй год был еще у нас проект [развития] сельского хозяйства был. Мне говорят, вот будет там субсидия или грант, надо вот такие документа собрать, такие. Я говорю, а сколько будет денег? Они мне говорят: тридцать шесть тысяч. Я говорю: нет, не хочу я за тридцать шесть тысяч, мне время свое дороже. Я тридцать шесть тысяч заработаю за это время, пока к вам хожу.
Впрочем, совсем без власти тоже не обойтись. Хотя бы для оформления земли в аренду, а затем и в собственность. А земли у Надежды Николаевны ни много ни мало 273 гектара.
Были чистые поля, ну, там, косили траву, сеяли, косили траву, а потом… А то, что были поля, вот деревца-то, мы не успеваем справляться, мы чистим каждый год пять гектаров. Гектаров сто двадцать надо мне вычистить, а я пять гектаров чищу в год своими силами. Это очень тяжело.
Конечно, не обошлось без «обзорной экскурсии» по хозяйству. Мы познакомились с овцами и козами, с двумя лошадками. Надо было видеть, как Надежда Николаевна общается со своей живностью. Маленький штрих: когда мы вышли за калитку усадьбы, откуда ни возьмись на дорожку высыпало десятка три разноцветных кошек, окруживших нашу хозяйку. Они терлись об ее ноги, заглядывали ей в глаза. И сопровождали нас до самой овчарни, но внутрь не пошли. А когда мы вышли оттуда, кошек уже не было видно.
У Надежды Николаевны только одна большая печаль:
– Да. Только никто не хочет на скотный двор идти.
– Из внуков?
– Ни зять, ни внуки, никто, да, Дим? Дима сказал, мол, я на скотный двор не пойду – это зять. Ну что, если крестьянско-фермерское хозяйство, если вот работать семьей, конечно, то оно ничего, выстоять можно. А если наемная сила, то… [Выделено мной. – О. Б.]
– А сколько человеку вас работает?
– Пять или шесть, надо посчитать. Ну, вообще, пять основных сейчас: раз, два, три, четыре, пять – основных. А потом, там вот на временные работы я привлекаю, когда у меня глаза вот так вот вытаращиваются, как я с этой работой справлюсь, тогда я кого-нибудь, это, приглашаю.
– А эти пять человек – это кто?
– Вот механизатор, тракторист у меня. Вот у меня была доярка, но сейчас она работает на разных работах,
