драгоценными и полудрагоценными камнями, я обратил внимание на странное ружье, которое раньше мне не встречалось в экспозициях наших военных музеев.
Хранитель всего этого богатства, мужчина примерно моего возраста, одетый в скромный сюртук и напудренный парик, пояснил, что это английская нарезная винтовка, которая появилась в коллекции оружия цесаревича Павла Петровича еще при жизни его матушки, императрицы Екатерины II.
– Это ружье ей подарил светлейший князь Потемкин-Таврический, – со вздохом произнес хранитель. – Григорий Александрович был большой любитель разных курьезов. Он купил это оружие у одного англичанина, который хвастался, будто оно может прицельно стрелять на расстояние двухсот ярдов[66], и за одну минуту из этого ружья можно сделать шесть-семь выстрелов.
Я внимательно осмотрел чудо-ружье. Оно не было похоже на обычные кремневые ружья, которые стояли на вооружении солдат русской армии. Во-первых, оно было нарезным. Ну, подобные винтовки здесь я видел и раньше. Чаще всего ими были вооружены егеря, ведь нарезы в стволе позволяли стрелку вести прицельный огонь на большие расстояния. Только нарезки быстро забивались свинцом, и кучность оружия ухудшалась. К тому же и заряжать такое оружие приходилось дольше, чем обычное, гладкоствольное. А тут такая скорострельность… Да и стоимость нарезного оружия была выше, чем обычного, гладкоствольного.
И тут меня словно током ударило! Я еще раз осмотрел это винтовку, и только сейчас до меня дошло – это оружие кроме всего прочего заряжалось с казны. Другими словами, передо мной лежала первая в мире казнозарядная винтовка. Стоп-стоп, а я ведь читал про нее.
– Послушай, голубчик, а это не винтовка системы Фергюсона? – спросил я у хранителя царского оружия.
– Она самая, – с улыбкой ответил он мне. – А вы, оказывается, разбираетесь в ружьях…
– Если мне не изменяет память, – ответил я, – ее изобрел лет тридцать назад шотландец Фергюсон. Сам он успел повоевать в Новом Свете во время войны Англии с Францией[67], где своими глазами увидел, как важно для успеха на поле боя быстро и метко стрелять. Вернувшись в Англию, он начал работу над своим изобретением, которое, как он считал, должно было сделать британскую пехоту непобедимой.
– Все правильно, – кивнул мой собеседник, – только сей шотландец не изобрел схему запирания ствола ружья с казны, а позаимствовал патент, полученный еще в 1731 году маршалом Саксом[68].
– Вот как, а я этого и не знал. Только, как бы то ни было, а ружье, которое можно было заряжать, не забивая шомполом заряд в дуло, а закладывая все с казны, изготовил Патрик Фергюсон.
– Этому умному шотландцу удалось создать оружие, которое стало лучшим в мире.
– Так уж и лучшим? – удивился я. – Хотя…
Я внимательно рассмотрел устройство ружья Фергюсона. Оно имело стандартный для того времени калибр – миллиметров пятнадцать. Затвор представлял собой поперечную, вертикально расположенную пробку, ввинченную снизу в казенную часть ствола. Закручивалась и вкручивалась эта пробка спусковой скобой, причем шаг у резьбы был такой, что один полный оборот воротка полностью опускал затвор. Как только доступ к каналу ствола открывался, в патронник вкатывалась стандартная мушкетная пуля. За ней засыпался пороховой заряд в дозе чуть большей, чем требовалось для выстрела. Закрытый затвор выталкивал лишний порох наружу, зато при плотной герметизации решалась актуальная проблема обтюрации (когда энергия пороховых газов не рассеивалась, а устремляла пулю строго в требуемом направлении). А вот ударно-кремневый замок имел такую же конструкцию, что и замки у обычных мушкетов.
После того, как пуля и пороховой заряд закладывались в патронник, затвор завинчивался в исходное положение. Курок ставился на предохранение, порох насыпался на полку замка, курок взводился на боевой взвод, а далее производился выстрел.
Я взвесил винтовку Фергюсона на руке. Она весила примерно три-четыре килограмма. Не так уж и много. Если таким оружием вооружить наших егерей… А что, тогда они просто выкашивали бы противника, поражая с большой дистанции вражеских офицеров, артиллеристов, словом, всех тех, кто представляет для нас наибольшую опасность.
– А вы знаете, – оторвал меня от размышлений хранитель, – когда Фергюсон показал сделанное им оружие королю Англии, то тот пришел в восторг. Еще бы – для демонстрации дальнобойности конструктор сделал за минуту четыре выстрела по цели, находящейся на расстоянии в 200 ярдов[69]. Чтобы продемонстрировать скорострельность, он произвел шесть выстрелов за минуту и еще четыре выстрела за минуту, маршируя походным шагом. Особенно удивила всех демонстрация неприхотливости оружия: зарядив винтовку, Фергюсон вылил в дуло бутылку воды, подождал, когда порох пропитался, вытряхнул его, засыпал сухой порох и, защелкнув затвор, произвел выстрел. Потом он выстрелил со ста ярдов лежа на спине и попал в цель. Из пятнадцати выстрелов не попало только три пули.
– А почему это оружие так и не поступило на вооружение британской армии? – спросил я.
– Все дело в цене, – вздохнул мой собеседник. – Стоимость изготовления такого ружья была примерно в четыре раза больше, чем производство обычного мушкета.
– Я слышал, что Фергюсон, получив в награду за свое изобретение чин майора, изготовил около сотни ружей, вооружил ими отряд стрелков и отправился с ними в Америку. Там как раз началась война между британцами и их мятежными колонистами.
– Да, там он сражался в неудачной для британской короны войне и погиб во время одного из сражений. После его смерти ружей его конструкции никто больше не делал. Неизвестно, каким путем одно из ружей Фергюсона попало в руки светлейшего князя Потемкина.
Я еще раз взглянул на винтовку. Конструкция сравнительно простая. А что она дорогая, так хорошие вещи всегда стоят дорого. К тому же жизнь наших солдат вообще бесценна. Егеря генерала Багратиона, получив ее и научившись правильно вести из нее огонь, маскируясь на местности, станут лучшими бойцами в мире.
Надо показать ее нашим «градусникам» и государю. Думаю, что они оценят ее по достоинству. А если в ближайшее время будет изобретен капсюль… Я вспомнил, что о возможности их изготовления говорил мне Василий Васильевич Патрикеев.
Попрощавшись с хранителем, я зашагал в Кордегардию, чтобы рассказать нашим ребятам о том, что я только что увидел.
13 (25) июля 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Генерал Жорж Кадудаль, один из предводителей шуанерии
Нет, не зря я сюда отправился, рискуя по дороге целостью своей шкуры. То, что мне здесь показали странные люди в не менее странной пятнистой форме, мне вряд ли удалось увидеть где-либо ещё.
После моей беседы с седобородым мсье Базилем капитан, имя которого звучало почти по-французски – Дени, проводил меня к их главному воинскому начальнику, который, как и я, был генералом. Он был ненамного старше
