— Несколько лет назад, когда я только начинал, у нас был один мальчонка, — откровенничал мистер Избистер. — И не скажу, что от него не было проку. Но тот был не дворянин, куда там. У Айки-еврея тоже сейчас завелся один, но разливаться соловьем, как этот, не умеет. А вот Джек и читает, хоть по-писаному, хоть по-печатному, да так, что от зубов отскакивает. А в придачу еще и пишет.
Джем бросил на меня любопытный взгляд, и даже Бен, вроде бы не слушавший, задумчиво на меня уставился.
— Так ты думаешь, — проговорил Джем, — приставить его к работе, раз прежним порядком в последнее время дела не ладятся…
— В самую точку, — тут же прервал его мистер Избистер.
Наступила приятная тишина; все трое, в том числе и Бен, который все еще хмурился, задумчиво меня изучали.
— По мне, так все дело в погоде, — произнес Джем. — Слишком уж сухо. Сырость, вот что нам нужно.
Мистер Избистер согласился:
— Тепло и сырость. Эта сушь всем выходит боком. А зимой опять то же самое. Холодно и сухо — ничего для нас хорошего.
— Товара не хватает, — продолжил Джем. — Особенно когда столько народу за ним охотится. Все кому не лень. Такой толпе не прокормиться.
— Ну и что, что много народу? Цена падает, вот в чем штука. Кошачий Корм, вот от кого мы, честные трудяги, страдаем.
— А почем он берет?
— Лампард и Морфью платят двенадцать за длинный, пять за средний и два за маленький.
Гости присвистнули.
— Это же просто срам! — впервые после перебранки подал голос Бен.
— Совсем распоясался, верно? — подхватил Джем. — Двенадцать фунтов!
Они покачали головами.
Джем обратился к мистеру Избистеру:
— Доходы стали не те, что прежде. Сколько ты зарабатывал, Джерри, когда только-только взялся за это ремесло?
Мистер Избистер вздохнул.
— Почти по двадцать за длинный. Да, хорошие были деньки. Как раз перед концом войны. Мы одни этим занимались да еще еврей.
— Вы ведь с Блускином работали тогда подручными у Кошачьего Корма и Барни, так? — поинтересовался Джем.
Я насторожился.
Мистер Избистер кивнул, но тут же добавил:
— Потом мы от них ушли и стали работать на себя. Они с Барни остались в Боро и потом вовсю отбивали друг у друга хлеб.
— Но вскорости они с Барни повздорили, верно?
— Ага, и лет эдак семь назад Кошачий Корм на него донес. Пришлось ему уносить ноги из Лондона в деревню, но когда он вернулся, Кошачий Корм устроил так, что его схватили. Он пару лет провел в мореходном училище в Грейвзэнде, пока смог вернуться.
— Свихнутый он, этот Кошачий Корм, — ввернул Бен.
— Когда он был молодой, никто в Лондоне не мог с ним сладить — кроме джина.
— Почему вы с Блускином с ним не поладили? — резко спросил Бен. Не получив ответа, он добавил: — Это правда, что Блускин поквитался с его братом?
— Слышал звон, да не знаешь, где он, — отрезал мистер Избистер. — Блускин тут ни при чем.
— То же самое и я слышал, — подхватил Джем. — Говорили, они поссорились из-за денег и Блускин пырнул его ножом.
— Расскажи, как все было, Джерри, — настаивал Бен. — Или ты боишься Блускина?
— Ни Блускина и вообще никого.
Тут отворилась дверь, и в комнату очень тихо вошел незнакомец, чему я подивился, когда увидел, что он хромает и что одна нога у него деревянная. Голова у него была совсем лысая, губы тонкие, лицо — кожа да кости, серо-голубые глаза настолько светлые, что под пристальным взглядом они словно бы сливались с белками. Он мягко произнес:
— Я стучал, но никто не слышал — похоже, вы тут крепко разгулялись.
Эти слова он обращал как будто ко всей компании, хотя улыбка (если можно так назвать гримасу, вызывающую в памяти парное весло) предназначалась только мистеру Избистеру.
— О, Блускин, дружище, — выдавил из себя мистер Избистер. — Входи, садись.
— О чем вы это так мило толкуете? Наступила напряженная тишина. Потом мистер Избистер произнес:
— Да говорили, теперь, когда дела идут из рук вон плохо, остается надеяться на вот этого парнишку.
Блускин улыбнулся каждому из них и мягко проговорил:
— Правда?
Потом обратил ко мне холодные глаза, и под этим пугающим взглядом у меня по коже побежали мурашки.
— По мне, так он нам не подходит, — произнес Джем.
— Почему? — вскинулся мистер Избистер.
— Не дело это, вот и все.
— Ну ладно, может, он нам и не понадобится, — вмешался Бен. — Есть что-нибудь новенькое от разведчиков?
— Нет, — отозвался мистер Избистер. — Старуха Нелли, что работает на нас в Сент-Ботолфс, сообщала, будто что-то имеется, но вышел один пшик. Заявилась родня.
Гости вздохнули и покачали головами.
— Родня! — фыркнул Бен, остальные сочувственно забормотали что-то себе под нос.
— А черные колеса сегодня кому-нибудь попадались? — спросил мистер Избистер.
Бен с Джемом помотали головами.
— Ни разу, — произнес Джем. — Я себе ноги чуть не по коленки сносил.
— Я шел за одними, — сказал Блускин. — От Грейт-Тауэр-стрит. На вид то, что надо. — Остальные заулыбались, но Блускин мягко добавил: — Но только они покатили в Боро.
Улыбки поблекли.
— Тогда нам ничего не светит, — заметил Джем. — Это пожива Ребят из Боро.
— Не пойму, с какой это стати, — проговорил Блускин. — Кошачий Корм здесь чувствует себя как дома. Так почему нам туда путь заказан?
Никто не ответил на его взгляд, и он продолжил:
— Так я рассудил и дал Слису пятнадцать шиллингов, чтобы, как в прошлый раз, забыл запереть ворота.
— Рассчитаемся потом, — сказал мистер Избистер, — когда что-нибудь провернем.
— Рассчитаемся сейчас. — Блускин произнес это без всякого нажима, и мой хозяин, скривившись, вынул из кармана пятнадцать шиллингов.
— Раз уж ты полез за монетой, Джерри, — начал Бен под грозным взглядом мистера Избистера, — то уладим дельце, о котором толковали раньше. — Он обратился к Блускину: — Джерри посылал мальчика забрать товар из Бартса.
— Вот как? Молодчага, Джерри. Отсчитывай нам денежки.
Мистер Избистер неохотно выдал каждому из троих по два соверена.
— Что, всего десятка? — иронически усмехнулся Блускин. — Тебя здорово надули. А ведь товар по нынешним временам куда как редкий!
— Плоховат был.
— А как насчет доли Гарри? — спросил Джем. Остальные переглянулись.
— Гарри не узнает, — произнес Блускин. — Если, конечно, кто-нибудь из нас не проболтается.
— Значит, каждому еще по десять шиллингов, — заключил Бен.
Пока мистер Избистер отсчитывал и распределял деньги, Джем слабо запротестовал:
— Не надо бы, а? Это нечестно.
— Отказываешься от своей доли? — огрызнулся мистер Избистер.
Джем виновато сунул деньги в карман.
— Ну ладно, — Блускин обвел взглядом комнату, — кому не слабо отправиться ночью на дело?
— Забыл, как нас в прошлый раз отходили Ребята из Боро? Смотри. — Мистер Избистер закатал рукав и вытянул руку. — У меня, черт возьми, до сих пор не сошел шрам, которым Кошачий Корм меня украсил.
Блускин тихонько отозвался:
— Нет, не забыл, Джерри, как раз и не забыл. Потому-то и говорю: если им это позволять, то чем же мы закончим?
— Старший я, — заявил мистер Избистер. — Мне решать.
— Мы все рискуем жизнью. Все и решать будем, — мягко отозвался Блускин.
— в самую точку, — кивнул Бен, и даже Джем что-то хрюкнул в знак одобрения.
— И что же вы скажете? — обратился к ним Блускин.
— Нам уже больше месяца ничего не перепадало, — неуверенно начал Бен.
— Дырка в черепушке, вот что тебе понадобилось? — ухмыльнулся мой хозяин.
— В прошлый раз нас просто застали врасплох. — Словно бы не слыша его, Блускин обращался к остальным. — Но если они заявятся сегодня, получат по первое число.
— Ага, верно. — Бен сверкнул глазами в сторону мистера Избистера. — Либо сена клок, либо вилы в бок — вот что я скажу!
— А ты как, Джем? — спросил Блускин.
— Не то чтобы мне это нравилось, но если вы пойдете, то и я с вами.
— Вот слова отважного британца! — Всем своим массивным телом Бен повернулся к Избистеру. — Мы пойдем! А кто против, пусть провалится в тартарары!
— Ну, Джерри? — невозмутимо спросил Блускин.
— А что, я пойду. А как же. Разве я когда-нибудь отказывался?
Блускин стукнул кулаком по столу и обвел глазами собеседников.
— Значит, идем на дело?
Бен с Джемом рассмеялись, и Блускин крикнул:
— Давай, Бен, запевай. Вен завел песню на мелодию «Уоппинга старая пристань», другие, пустив по кругу кувшин, к нему присоединились; ради пущего комического эффекта хор укорачивал последние строчки куплетов. Песню сопровождал перестук кружек, опускаемых на что попало. Мистер Избистер, певший глухим басом, все это время, к моему испугу, не спускал с меня глаз, а на губах его играла улыбка, которая была страшнее любой гримасы. Он словно бы понуждал меня признать, что мне по вкусу эта шутка.
