– Ни один другой самолет не пропадал. Борт АА 77 – единственный разбившийся коммерческий самолет США, который так и не был обнаружен.
– То есть это он или его часть? Того самого самолета, который, как утверждали власти, врезался в Пентагон, хотя никак не мог этого сделать?
– Похоже на то.
Мы продолжили нашу робкую прогулку вдоль барьера, а затем повернули назад, чтобы вновь пройти мимо обломка серебристого сплава. Тип из береговой охраны ушел.
Я вновь взглянул на фрагмент крыла. Я был им заворожен, потрясен его огромным значением как реликвии: это был единственный уцелевший фрагмент того самого борта, выполнявшего рейс АА 77, символ современной истории, окончательное доказательство того, что все, что нам говорили об атаке на Пентагон, было ложью.
Во время этого второго прохода разница между ним и остальными обломками стала очевидной. Он буквально излучал свою уникальность, единственный фрагмент реальности в этой выставке лжи и обмана.
– Но почему он все еще здесь, Джей? Эти парни из береговой охраны, они явно что-то об этом знают. В отчете доктора Шлабена все выводы изложены ясно и четко. Кто-то же его наверняка прочел и даже смог понять? Если бы они жульничали с этой выставкой, не проще ли было выбросить все, что могло быть частью самолета?
– Возможно, они намеревались так поступить. Но парни, которые стоят здесь сегодня… они слишком молоды, чтобы быть причастными к любой фальсификации улик. Не они подняли обломки из моря… и даже не они принесли их сюда на хранение. Официально они здесь, чтобы присматривать за нами. Для них 11 сентября – это что-то из детства, посмотрите, как они молоды.
К нам быстро шла одна из женщин из съемочной группы.
– Джей, у нас небольшая проблема, – сказала она. – Ты нам нужна.
Оглянувшись назад, я увидел, что трое качков из береговой охраны переключили внимание на съемочную группу.
Женщине-оператору камеры не давали подойти к подставке, на которой она ее устанавливала, и она изо всех сил пыталась не дать ей упасть. Другой мужчина стоял перед ней, раскинув руки. Один из мужчин попытался передвинуть осветительный прибор, и тот упал.
Зная, что Джей справится с этим бардаком, я остался на месте. Я согнул пострадавший локоть, и его тотчас пронзила молния острой боли. Мой гнев по этому поводу утих, но рука все еще болела.
Я улучил момент, чтобы еще раз взглянуть на лист легкого сплава. Теперь, когда я был уверен, что это такое, его отличие от остальных обломков казалось несомненным. Под коррозией и коркой наростов стальные пластины корпуса старого судна потемнели, выглядели грубо и тяжеловесно. Сила в массе. Лист сплава был задуман и изготовлен в соответствии с точными спецификациями, для определенной цели.
Под слоями морских отложений я разглядел гладкую легкость, серебристую поверхность. Возможно, я это себе вообразил, желая, чтобы это было так, но ясность приходит с пониманием.
Еще одна нить в пряже старой лжи, длинной и знакомой истории.
Закрытый ящик
Я вернулся туда, где стояла Джей со съемочной группой. Бойцы береговой охраны вновь отошли назад. Две женщины собирали оборудование – скручивали провода, отключали осветительные приборы, убирали камеру.
Джей подошла ко мне навстречу.
– Мы закругляемся. Здесь нет ничего такого, что можно добавить к тому, что мы уже видели. Вероятно, мы зря сюда приехали, но откуда нам было знать, что мы тут найдем? Отчет Руфуса – это все, что нам нужно. Вы видели этот лист сплава, я тоже. Эти парни косо на нас смотрят, и нам не нужна видеосъемка. У нас есть несколько снимков сплава крупным планом – этого достаточно.
Бойцы береговой охраны возвращались в свой стеклянный офис.
– Перед отъездом хотелось бы взглянуть на личные вещи погибших, – сказал я.
– Это все там. – Она указала туда, куда ушли береговые охранники.
– Если эти парни там, может, я как-нибудь обойдусь.
– Нет, вы должны их посмотреть, вдруг я чего-то не заметила. А я пока помогу отнести снаряжение в нашу машину.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я приехал сюда, не теша себя особыми надеждами. Но все изменилось, стоило мне вновь встретить Джей, воочию увидеть эти древние стальные обломки с их мрачной аурой разрушения и смерти. Но прежде всего все изменило осознание того, что, возможно, это в самом деле был рухнувший в море самолет. Внезапно мне вспомнился отрывок кинохроники, найденный на канадском веб-сайте: Хелена Маккардл и ее команда, возможно, по чистой случайности, сняли, как спасатели поднимали из моря нечто легкое и серебристое. Затем Хелену и ее команду в спешном порядке отправили из США следующим же рейсом в Глазго. Даже если это не был тот осколок сплава, что сейчас лежал в десяти метрах от того места, где стоял я, это несомненно была другая часть того же самолета, еще один его фрагмент. До меня начала доходить правда о том, что случилось с самолетом Лил. И пока у меня есть такая возможность, я должен исследовать все, что тут хранится.
– Ждите меня на стоянке, – сказал я.
Атмосфера в огромном ангаре была зловещей и гнетущей. Мне не терпелось поскорее закончить со всем этим. Мне претила мысль о том, что за мной наблюдают, зорко следят за каждым моим движением. Вдруг ко мне вновь применят насилие? Что за секрет был настолько велик, чтобы оправдать все эти сложные аранжировки, все эти тайны мадридского двора? Мы имели право знать правду, и эта суета вокруг свободы информации была оскорблением той идеи, которую она декларировала.
Я подошел к офису. Представители береговой охраны стояли у окон, наблюдая за внутренним пространством ангара, пока Джей и ее коллеги собирали оборудование для фотосъемки. Я вошел к ним.
– Личные вещи, – сказал я без всяких предисловий. – Где они?
– Здесь, сэр. – Говоривший мужчина указал на небольшой деревянный ящик на одной из рабочих поверхностей рядом с тем местом, где они стояли.
– Я хотел бы взглянуть на них.
– Без проблем. Давайте.
– Я хотел бы взглянуть на них, а вы трое не должны стоять здесь.
– Мы должны убедиться, что вы не прикасаетесь ни к одному из предметов. Мы уполномочены Законом о свободе информации 1967 года…
– Я не собираюсь их трогать, – рявкнул я. – У меня тоже есть полномочия. Убирайтесь отсюда. Я скажу вам, когда закончу. Просто отойдите. Вы можете потом сверить все предметы со своей описью.
– Сэр, описи нет.
– Это ваша проблема, а не моя. Убирайтесь из этой комнаты сейчас же.
Последовал еще момент колебаний, затем, не сказав больше ни слова, все трое вышли. Дверь за ними закрылась: никакого хлопка, лишь легкий щелчок защелки. Двое из них пошли прочь, а третий остался за стеклянной дверью и стал наблюдать за мной.
Я подошел к нему и вновь сердито распахнул дверь.
– Убирайся с глаз моих, – приказал я.
Он попятился.
Наконец я остался один. Я представил, как на меня направлен телеобъектив, но, по крайней мере, этих ублюдков вокруг меня больше не было. Пока я стоял и смотрел, желая убедиться, что последние солдаты береговой охраны находятся далеко от меня, я увидел Джей и еще одну женщину, которые тащили к выходу один из осветительных штативов.
Я поднял крышку коробки.
Джей предупредила меня, что смотреть особо не на что, и она оказалась права. Почти все внутри было так же разъедено морской водой, как и крупные обломки, и когда я поднял крышку, оттуда поднялся уже знакомый кисловатый запах соленой воды и разложения. Первое, что я смог опознать, так это половинку эластичного металлического браслета от наручных часов. Он сплавился в одну застывшую полосу.
Комок не поддающейся определению грязной, полуистлевшей ткани по-видимому, все, что осталось от одежды, чудом уцелевшей хотя бы до такой степени. Потускневшие столовые приборы, погнутые и деформированные до неузнаваемости: ложки, вилка, длинный нож с гнутым лезвием и без ручки.
Жетоны, которые обычно носят американские военнослужащие – я насчитал их пятнадцать штук, аккуратно уложенных в коробку внизу ящика. Все как один искривленные и изъеденные ржавчиной. Все идентифицирующие надписи на них давно стерлись.
