Ради Пайпер. Всё теперь делалось ради раксовой Пайпер из семьи Сандерсон.
Клаудия не могла винить в этом Третьего, но она не верила девицам, падающим к ним с неба.
— Почему ты здесь? — спросила Клаудия, желая разбавить тишину.
Арне любил болтать всякую чушь, цитировать поэтов, писателей и учёных, очень часто говорил загадками и не волновался, если его не понимали. Сакри был живым воплощением Времени, изменчивого и застывшего, одностороннего и многогранного, ушедшего и только приближающегося. Арне всегда был там, где считал своё присутствие жизненно необходимым, и обычно это место было рядом с Третьим.
— Ты взялась за написание ответов, потому что решила, что Третий сможет уснуть.
Не вопрос — утверждение. Клаудия настороженно подняла глаза, в свете свечей даже не казавшихся светлее тёмно-карего.
— Я ценю твою веру, моя прекрасная, но я не думаю, что в этом случае есть точка невозврата.
Клаудия понимала, о чём. Не о неспособности Третьего уснуть, потому что он видел кошмары, терзавшие его долгие месяцы и даже годы, а о неспособности поверить, будто он может лечь и заснуть по-нормальному. Будто бы его огромные покои безопасные, прогуливающаяся по коридору стража — достаточно сильная, чтобы в случае чего выполнить свой долг, а связь с сальватором — крепка и не оборвётся просто потому, что Третий на какое-то время отвлечься от неё.
Арне действительно думал, что, если бы Третий хоть раз смог почувствовать себя свободнее и безопаснее, если бы не терзался кошмарами, это стало бы точкой невозврата и первым шагом к исцелению. Но ничего этого не было.
Клаудия не любила, когда предположения Арне оказывались верными. Она хотела, чтобы точка невозврата всё же была.
— Так помоги ему.
— Я не могу, — прикрыв глаза, пробормотал Арне. — Я помогаю ему двести лет, но этого недостаточно, слышишь? Даже если я раньше был человеком, теперь я навсегда — сакри, сущность выше смертных и ниже богов. Я не тот, кто может ему помочь.
— Я не буду читать ему сказки на ночь и поить молоком с мёдом.
— И правильно, ведь в пять лет он вдруг стал таким упрямым и взрослым, что отказался от этого, когда перед сном к нему пришла мама.
Клаудия против воли прыснула от смеха. Каждый раз, когда Арне рассказывал что-то такое, Третий заливался краской и пытался силой прогнать его, а все вокруг внимательно слушали.
— И что потом?
— Потом, когда мама согласилась, что он действительно взрослый, она ушла к его сестре, и он разнылся. Она ведь ещё в конце всегда целовала их в лоб.
Клаудия пристроила затылок на выгнутом вниз изголовье и закрыла глаза. Будучи женщиной достаточно состоятельной и влиятельной, чтобы поручить подобные заботы слугам, мать Третьего лично каждый вечер приходила к каждому из детей, приносила молоко с мёдом рассказывала им сказки, а после целовала в лоб. Мать Клаудии никогда такого не делала, а ведь она была единственным ребёнком в семье.
Это могло бы задеть её, совсем немного, если бы она не поняла, что Арне чего-то добивается.
Он мог подшутить над Третьими и рассказать подобную историю в обществе других, но наедине с кем-то — никогда. Арне знал цену человеческому времени и хранимым секретам. Он был слишком умён, чтобы тратить ночь, которая, кто знает, может стать последней в их жизни, на разговоры о беззаботном прошлом.
Арне бы никогда не заставил Клаудию задуматься, как сильно Третий сальватор отличается от великана, которым он когда-то был, если бы в этом не было ещё одной тайны, которую он собирался раскрыть.
— Чего ты хочешь? — прямо спросила Клаудия. Она же знала, что Арне будет говорить загадками, и потому решила сократить их число хотя бы вдвое.
Обычно он выглядел заинтригованным, мог даже через каждое слово заговорщически подмигивать, но сейчас был серьёзен. Клаудию пугала это серьёзность. Будто так Арне показывал, что лишь она достойна видеть его иным, более устрашающим и могущественным.
— Отныне и вовек, пока стены Цитадели не рухнут, а Лабиринт не вернётся к своему божественному строению, я — сакрификиум Времени. Я для Третьего — всё, как и он для меня, но я не могу ему помочь. Я помогал ему всё то время, что мы томились в Башне, и помогаю до сих пор, но сейчас с ним происходит что-то иное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И что же?
Арне замолчал и покачал головой. Короткие белые волосы, обычно небрежно зачёсанные прядями к макушке, упали ему на лоб. Сакри провёл по ним растопыренной ладонью, убирая назад, но они тут же вернулись на место. На этот раз он их не тронул.
Теперь Клаудия понимала, что это было демонстрацией не устрашения и могущества, а уязвимости и слабости. Белые волосы Арне — след, оставшийся от Башни. Как кошмары и шрамы Третьего, которые не дозволено видеть посторонним. Для сакри этот след был лёгким, почти незаметным, но он всегда старался выглядеть так, будто у него всё под контролем. Даже волосы поправлял демонстративно, мол, смотрите, этот хаос на голове под моим контролем. Но он не сделал этого снова, и потому подобная небрежность — доказательство, что Арне теряет контроль.
— Ты знаешь, чего Третий желает больше всего на свете?
У Клаудии были ответы, но она отрицательно покачала головой. Третий желал многого: народного признания, любви романтической и платонической, обретения прежнего себя, отсутствия кошмаров, ощущения тепла живых, благодаря которому можно греться, отсутствия вины, тянущей вниз, желания уничтожить себя за то, что он сделал и чего не сделал. Но ничего из этого Клаудия не могла выставить как то, чего он желает больше всего на свете. Она знала Третьего лучше всех, возможно, даже лучше Киллиана, но не имела права отбирать у него столь важный и сокровенный выбор.
— Третий желает, чтобы его любили. Народ, послы, слуги, даже те, о ком он не подозревает. Всего и без остатка. Для него это означало бы, что они не винят его за случившееся. Что они верят ему и знают, что он поступил так, как должен.
— Его любят, — чувствуя неуверенность, ответила Клаудия. — В Омаге его ценят, в других городах он желанный гость, а жители крепостей и поселений всегда рады его помощи.
— Потому что он сальватор. Он сильнейший маг Диких Земель и единственный, кто сможет защитить их от Герцога, решись тот на отчаянный и дерзкий шаг. Но Третий хочет, чтобы его полюбили как великана, которым он когда-то был.
— Иными словами, чтобы было как прежде.
— Как прежде, — эхом повторил Арне, пустым взглядом мазнув по заваленному письмами столу. Его фиолетовые пальцы подцепили ответ, над которым работала Клаудия. — Как прежде уже ничего не будет.
— Я тебя не понимаю. Ты поэтому оставил Третьего?
— Нет, вообще-то, он просто достал меня разговорами, и я ушёл, потому что думал, что когда-нибудь ему надоест говорить со стенами и он всё-таки ляжет спать. — Арне вздохнул, выдавая то самое чувство, с которым он обычно издевался над Третьим, но пустота в его взгляде вернулась пугающе быстро. — Он думает, что ты ненавидишь Первую.
— Не ненавижу, но и не люблю, — пожала плечами Клаудия. — Не понимаю, что в этом плохого.
— Она же сальватор, которую он встретил спустя двести лет. И, предполагая, что ты ненавидишь её, он начинает думать, что ты ненавидишь и его. За то, что открыл Переход в Дикие Земли. За то, что по его вине ты заперта в этом мире, как когда-то была заперта в доме. За то, что привёз Пайпер в Омагу.
Клаудия нахмурилась
— Он взрослый мальчик и может просто спросить меня об этом. Я не кусаюсь.
— У него дыры в сердце, душе и голове. Он думает, что должен быть идеальным и сильным, но я хочу, чтобы ты напомнила ему, насколько опасно становиться таким.
— И всё-таки я тебя не понимаю. Сначала говоришь, что Третий хочет быть любим, а потом о том, что я якобы могу ненавидеть его. Теперь идеальность и сила. В чём секрет, Арне?
Не то чтобы в его словах не было связи, но Арне — иная сущность, сотворённый богами и ставший ниже их на ступень. Он иначе мыслит, слышит, видит и чувствует. Возможно, он решил, что все его загадки — это прямые ответы на вопросы Клаудии.
