Клинки с оглушающим звоном пели безумную песню смерти: дзинь-дзань-дзинь! И не только клинки — аккомпанементом к лязгу и звону оружия был проникающий сквозь пси-защитную «шубу» агрессивно-мелодический рев-возбудитель: «Быстрее! Сильнее! Убей, убей!!!» Кир-Кор ощущал, что «шуба» истончается и сдерживать далее мощный напор черного пси-проникающего диктата становится все труднее; в голове шумит, кровь закипает. Бедняга Олуэн совершенно осатанел, прет напропалую — успевай отбиваться. План бескровного его обуздания никак не складывался главным образом потому, что навязать борьбу без оружия среди оружейного изобилия такому физически сильному и опытному бойцу, как артурид, заведомо невозможно. Пробовать еще раз — самоубийственно. Как быть?..
Черный эгрегор продолжал делать свое черное дело: подогревал, воспламенял и раскалял желание покончить с противником одним ударом. Кир-Кор, стараясь что-то противопоставить мучительно-жгучему наваждению, просто взвинчивал темп боя. Олуэн уже не успевал грамотно защищаться и вынужденно стал применять недавнюю тактику грагала — использовать колонны в качестве прикрытия слева. В какой-то момент между бойцами оказалась фигура китайского латника, и зомби то ли намеренно, то ли случайным взмахом меча отделил манекен от колонны. Лязг, грохот… Части воина, оружие и амуниция — вразброс и враскат. Олуэн оступился в атакующем выпаде и, чтобы сохранить равновесие, отвел в сторону вооруженную мечом правую руку. Это длилось мгновение, и мгновением этим Кир-Кор, не колеблясь, воспользовался: прицельно, резко рубанул окованное металлом запястье артурида.
Бой закончен. Упал на пол, звеня, меч, упал стилет, брякнулась кисть искусственной руки в обрубленной стальной перчатке, и тяжело осел, глухо стукнувшись коленями, бескровно обезвреженный зомби. Глаза его блуждали, бледное лицо и растрепанные волосы были мокрыми от пота. И было видно, что шок частично вернул ему контроль над сознанием. Левой рукой он судорожно ухватил то, что осталось от правой, поднялся и, покачиваясь (видимо, силы его иссякли), побрел к выходу из цирхауза. Дверь над родонитовым порогом уже приоткрыта…
Кир-Кор проводил беднягу сочувственным взглядом. Хотел послать вдогонку слова извинения и утешения, но почему-то не смог. Посмотрел на колонну с торчащей из ее толщи кавасой… И вдруг под влиянием какой-то неосознанной невыносимо-печальной эмоции он, коротко вскрикнув, с неимоверной, поразительной, непонятной ему самому особенной силой всадил клинок своего меча в железобетон. В голове гудело, руки, грудь, плечи странно вибрировали. Попятился. Теперь колонна была пробита двумя мечами крест-накрест. И один из них, зеленоватый с разводами, пробил насквозь заодно и скрытое в железобетоне лезвие коллекционной кавасы…
Не успев даже как следует осознать диковинность дела рук своих в том, что касалось «ростральной» колонны, Кир-Кор вдруг утратил ко всему этому интерес. Вышел на усыпанный боевым мусором мозаичный псевдоковер и побрел через зал с ощущением вялости и несвойственного для него глубокого безразличия. Он понимал, что надо покинуть цирхауз, но откуда-то знал, что дверь, за которой исчез побежденный магистр, для победителя просто так не откроется. Знал, что за противоположным рядом колонн между оружейными стендами есть еще одна дверь — проход в смежный зал, где ему предстоит встреча с людьми, которым он нужен. Знания эти магнетически были связаны с присутствием возле прохода неподвижной фигуры, закутанной в черное. Фигуру можно было бы принять за манекен, если бы не ее пси-активность. Ненавязчивая пси-активность, но бестрепетная, уверенная, обещающая что-то… Как путеводная нить.
Опустошенный безрадостной победой боец не противился чуждому зову. Призывам же внутреннего голоса возбудить пси-защитную «шубу» не внял. Он готов был войти в смежный зал — встреча так встреча. В «шубе» или без — какая, собственно, разница. Без «шубы» — свободнее, легче. Катись оно все…
Мелодичный рев сменился немелодичным воем. Заунывный вой этот напоминал вой ветра в беспросветную ночь, вызывающий скверные слуховые галлюцинации: обрывки тоскливого пения, горького смеха, далекие крики о помощи… Недвижная фигура в черном дышала спокойствием, как одинокая скала в пустыне. По всей ее одежде сверху вниз, от головной накидки до низко приспущенного подола, струились, то прячась в складках, то выходя наружу, неширокие лаково-черные полосы. Точно потеки вылитой на голову черного истукана жидкой смолы.
Низко опущенный край накидки скрывал лицо мрачно одетой персоны — Кир-Кор, впрочем, и не старался ее разглядывать. Прошествовал мимо — в распахнутую дверь. Вялость, апатия… За всю историю своих «земных» отпусков он не помнит у себя такого гнусного настроения. Зачем он здесь? Что привело его в этот безрадостный мир? Какая надобность, тридцатью трижды маракас?.. На мозг давила воющая круговерть, мысли путались.
В сопровождении пси-активного субъекта он словно бы под конвоем пересек отделанный деревом просторный, но сумеречный, с погашенными люминелями тамбур, вышел через противоположную дверь и спустился по ступенькам каскадной лестницы на слабо освещенную арену величиной с теннисный корт. Под ногами — светло-серый овал плотного настила, разделенный на четыре сектора голубым крестом; это была арена театра ристаний холодным оружием… Он остановился в пяти шагах от голубого перекрестья и посмотрел верховному пейсмейкеру в лицо. И впервые увидел раскрытыми оба его глаза. Взгляд гроссмейстера не выражал ничего, кроме задумчивости и, может быть, сожаления.
Джугаш-Улья Каганберья стоял в середине полукруглой шеренги своих скрытых под черной одеждой клевретов — шестеро слева, шестеро справа. Его одеяние мало чем отличалось от ритуальной униформы остальных — не было наголовной накидки и не было в складках лаково-черных полос. Зато на груди балахона отливало глянцем лаково-черное изображение попугая, а в параллель золотой цепочке на шее живым ожерельем шевелилась, меняя изгибы красно-желто-черного длинного тела, коралловая змея. На фоне угрюмой компании пси-активных, но визуально недвижных, словно окаменелых субъектов эта змея казалась Кир-Кору единственным существом, способным хоть как-то перемещаться в пространстве. Себя он тоже чувствовал полностью окаменелым от ступней до подбородка (в остатке — наполовину). Собственный мозг представлялся ему выброшенной на берег морской раковиной, воющей на разные голоса под напором пустынного ветра…
Гроссмейстер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но вовремя прикусил язык — живым словом он опасался ослабить достигнутый эгрегором диктаторский пси-эффект. В поле эгрегора Кир-Кор улавливал намерения и опасения этого человека, несмотря на занавеси помех в виде бесцветной ряби и прозрачных завихрений аурического происхождения. Маскировочный мимесис?..
Отказавшись от звукового способа общения, верховный пейсмейкер выбрал пси-реактивный:
«Мы с тобой и не предполагали, грагал, что наша встреча произойдет несколько раньше договорного срока. Тем не менее это произошло. Случилось. С той лишь разницей, что случилось это не на Большой Экседре, а на Экседре Черного Попугая».
Джугаш-Улья Каганберья выпростал руки из складок ритуального балахона, развел энергично в стороны, тряхнув головой в полупоклоне, — так представляют публике уважаемых членов жюри на конкурсах азартного слабоумия; коралловая змея приподняла головку над его плечом — зашлась шипением, приветствуя черный клир на свой гадючий лад. Где-то в завывающем пространстве — поверх укрытых по-прежнему черными накидками и по-прежнему неподвижных фигур, в затемненных далях местного окоема проступали плотные скопления приглушенно светящихся изнутри красных прямоугольников. Как зерна граната. Скопления кресел совершенно некстати пустых сегодня зрительских рядов.
По-змеиному прошипела фраза гроссмейстера:
«Твой мозг под нашим контролем, грагал, здесь не поможет твоя пси-защита, не пытайся ее возбудить».
Пустынный ветер выдул из раковины-мозга ответную фразу-песчинку: «Я не пытаюсь, пейсмейкер».
Шипение гроссмейстера неприятно усилилось и стало приобретать характер скрежета — стеклом по стеклу:
«Сегодня я для тебя не столько пейсмейкер, сколько грасол».
Ветер вынес очередную фразу-песчинку в пустынный мир, сдул к подножию бархана:
«Хорошо, пейсмейкер, я буду стараться называть тебя грасолом».
«А еще постарайся, грагал, способом ретроспективной пиктургии показать нам все, что ты хотел утаить от нас о тайнах Планара».
«Я уже говорил — нет во мне суперкосмических тайн и секретов. В этом смысле я пуст и бесплоден, как сыпучий бархан».
«Пиктургия покажет».
«Не заблуждайся, пейсмей… грасол, ничего она не покажет».
