class="p1">Когда Николай и Аркашка вечером шли по улочке рудничного поселка в Кедровке, то вспомнили давнюю весну: по этой дороге Аркашку везли на стройку — мимо яблоневых садов, мимо забытой горняками закопушки. Теперь поселок ожил, одна из рудных жил Орлиной горы привела в эту самую закопушку и разворотила ее, повернувшись к югу богатым пластом.
— Да… — вздохнул Аркашка.
— Чего ты все вздыхаешь? — удивился Николай. — И куда мы вообще идем? Кто у него в Кедровке?
Аркашка смутился. Николай стал допытываться, узнал в чем дело, усомнился:
— Неужели Федор стал бы у девчонки прятаться? Он, по-моему, не такой… А ты молодец. По-товарищески поступил. Понравилась — и пусть! Чего тебе с этим делом связываться? Рано еще. Поживи, поработай. А любовь — это потом!
— Николай Павлович, — промолвил неуверенно Аркашка. — А как ты думаешь, любовь, она вообще…
Не дослушав, Николай обнял Аркашку, весело сказал:
— Брось ты! Нашел о чем разговаривать! Пошли быстрее. Вот он, этот самый мост…
Калитку открыла им Женя.
Увидев Аркашку, она густо покраснела и остановилась в нерешительности. Он был не один. Это насторожило Женю, даже встревожило.
— Федя у вас? — спросил Аркашка.
— Федя? — переспросила Женя и никак не могла собраться с ответом.
— Вы ему скажите, что бояться нечего. Вот сам Николай Павлович приехал, спросите…
На лице Жени появилась улыбка.
— Я же говорила ему! — сказала она обрадованно. — Проходите, пожалуйста. — Сойдя с тропинки, она обернулась и крикнула через плечо: — Федя, товарищи твои пришли, Федя!
Федя сидел под кустом сирени в густой траве. Он вскочил, но навстречу не пошел, только взглянул исподлобья.
— Тебе ничего не будет! — выпалил Аркашка. — Честное слово!
— Здорово, беглец! — сказал Николай весело. — Он говорит почти правду. Конечно, не то чтобы совсем ничего, так не бывает. Но убить не убьют.
— А судить будут? — хмуро спросил Стропилин.
— Там посмотрим! Собирайся, пока есть еще время до поезда. Поблагодари хозяйку, да и пошли.
— Поезжай! — подхватила Женя и повернулась к Николаю. — Я ему все время говорю про это… все утро.
— Я не поеду, — решительно заявил Федя.
— Поедем, Стропилин! — сказал Николай серьезно. — Станок ломать не боялся? А ответственности боишься?
— А из-за чего я его сломал? Раньше узнать надо.
— Езжай, Федя! — проговорила смущенно Женя, робко взяла его за руку и отвела к дальнему кусту. — Поезжай, прошу тебя. Без этого я ни одному твоему слову верить не стану, — ни одному, понимаешь? Даже самому-самому…
Стропилин молчал.
Он приехал сюда вчера. Был уже первый час ночи, и он не решился постучать, вызвать Женю. Осторожно перелез через забор и устроился ночевать в садике, в кустах сирени, а утром, когда Женя уходила на работу, вышел на тропинку. Она чуть не вскрикнула. «Не бойся, — успокоил он, — я же обещал, что приеду, вот и приехал». Потом рассказал ей, что случилось.
— Если бы кто другой, — говорила Женя, — я и просить бы не стала. А тебя прошу, понимаешь? Зачем же себе жизнь портить? Зачем?
Стропилин молчал, насупившись.
— Я ведь тебе, знаешь, о чем говорю, знаешь? — настаивала она. — Знаешь?
— Знаю, — тихо проговорил Федя.
— Тогда иди, — просветленным взглядом посмотрела она, — иди, Федя.
— Знаю я… — Он поднял голову. — А если меня заберут? Тогда — все!
— Нет, нет! — Женя подошла к Николаю и сказала, стараясь не глядеть на Аркашку. — Я верю вам, что с ним ничего худого не случится.
— Не бойтесь! — проговорил Николай, задумался, посмотрел куда-то вдаль и неожиданно для всех обнял Аркашку: — Ничего, дружище! Каждому свое.
Сергей Сергеевич тяжело ходил по кабинету. Николай и Федя стояли перед ним. Молчание длилось уже несколько минут. Наконец Сергей Сергеевич, повернувшись круто у стола, хлопнул по нему широкой своей ладонью, сказал:
— Пока я ничего не обещаю. За свои поступки надо отвечать. Ясно? Не маленький? Ремонт станка обошелся государству в копеечку.
— Я заплачу, — робко сказал Федя.
— Он заплатит? Видали? — рассердился Сергей Сергеевич. — Заграничное оборудование ломать — не дешевое дело! И вообще, Стропилин, ты можешь идти. До работы пока не допускаю.
Когда за Федей закрылась дверь, Громов повернулся к Николаю и крикнул:
— А ты — мальчишка! Я тебе доверил целую смену, а ты бросил все, поехал черт знает куда, искать такого вот сопляка! Как это понимать? Не с того начинаешь, дорогой товарищ выдвиженец. Да ты и не выдвиженец теперь. Ты, извини меня, задвиженец! Цех авралами живет. Я посылаю туда рабочего парня, думаю, он мне все живо наладит. А он начал гоняться за воробьями. Ты бы еще взял рогатку. Как тебе не стыдно? Фактически — заместитель начальника цеха, а чем занят?
— Начал я правильно, — сдержанно проговорил Николай. — Коллектив надо собирать в одно.
— Тоже мне собиратель! Что ты этим хочешь сказать? Что в мастерских никакой дисциплины? Брось и думать. Занимайся своей сменой. А этого Стропилина, чтобы другим неповадно было, я под суд отдам.
— Этого вы не сделаете… Он способный токарь. Про него в газете не раз писали…
— И еще напишут! Как станок сломал…
— Пусть напишут, но так, чтобы человек этого больше никогда в жизни не делал.
— Ишь ты, психолог… Самокопанием занимаешься. Какой ты к черту рабочий! Может, анкета у тебя не та… не настоящая? Что-то не видно у тебя нутра нашего, пролетарского.
Николай побелел.
Когда ему о нутре сказал однажды Алексей Петрович, так он по всему видно, имел на это право. Да и говорил мастер от души, не хотел обидеть. А для Сергея Сергеевича это была фраза, обиходное словечко.
— Вы насчет рабочего нутра бросьте! — Николай едва сдержал себя. — Бросьте…
— Что ты сказал?!
Сергей Сергеевич вскочил с края стола, на котором сидел, и шагнул к Николаю.
— Стропилина вы не отдадите под суд. Партком не допустит.
— Что ты сказал? — повторил возбужденный Громов.
— Не допустит. Я знаю. Я был в парткоме!
— Ты был в парткоме? — Сергей Сергеевич побагровел. — Хочешь по верхам? Я так и знал. У директора это тоже ты был, насчет приказа? — И кивнул на зеленую папку, лежавшую на столе. — Ты?
— Да, — твердо сказал Николай.
— Ну так вот что… Уходи из моего кабинета. И без вызова не являйся. Хорошенькие у меня работнички… Так и ждут, где можно подсидеть. — Он тяжело опустился в кресло, схватил лист бумаги. — Чего стоишь? Мне некогда.
— Хорошо, я уйду. Но молодого рабочего вы под суд не отдадите.
Николай вышел.
Долго сидел над листом бумаги Сергей Сергеевич. Написал несколько фраз, перечеркнул их, написал заново, перечитал, скомкал бумагу, бросил в угол, выругался и отправился в партком.
В парткоме было несколько человек, и среди них, как на грех, Черкашин. Едва
