Пронзительно горящий восток, слепящая синева неба, прибрежные зеленеющие заросли кустарников старательно повторились в синей глади воды — утро проснулось.
Тенькнул в кустах жуланчик, отозвался другой, третий. По-старчески хрипло прокричал на лету древний ворон.
Всплеснулась крупная рыба. Видимо, стрельнула по малькам щука. Качнулся и поплыл поплавок.
Аргунов был уже наготове и слегка дернул удочку.
«Началось!» — подумал он, видя, как натянутой струной зазвенела леска.
На траве лениво выгибался карась, жирный, мясистый, медной чеканки.
«Вот это лапоть!» Однако любоваться было некогда. Андрей торопливо насадил на крючок свежего червя. Едва очутившись в воде, поплавок тут же поскользил от берега.
Снова подсечка — и снова приятное волнующее сопротивление…
В лодке заворочалось, зашебаршило. Показалась всклокоченная голова Волчка. Он лениво потянулся, смачно зевнул и, выбравшись из моторки, потрусил к Аргунову.
— Бр-р… ав-в… — знобко поежился он и хрипло, спросонья, спросил: — Который час?
— Тс-с… — Андрей обернулся к нему, держа в вытянутой руке удилище.
В эту секунду поплавок снова качнулся и томительно-медленно стал уходить в сторону.
— Клюет! — сдавленным голосом крикнул Волчок, и вмиг от его ленивого благодушия не осталось и следа: он весь загорелся рыбацким азартом.
— Ку-у-да? — засмеялся Андрей и слегка, как бы осаживая назад, сделал подсечку.
Звенящей струной натянулась леска, тонкий конец удилища изогнулся, и на поверхности воды, взбурунив ее, сверкнула широкая рыбина.
— Ух ты-и! — восхитился Волчок и набросился на Аргунова с упреками: — Не мог разбудить? Такую рыбалку проспал!
— Не переживай, и на твою долю хватит.
— Я побежал за удочкой!
Когда Волчок вернулся, Андрей снова с невозмутимым видом вытаскивал крупного карася.
У Волчка дело не шло. Удочку он забрасывал неумело, бил по воде, поднимая брызги.
Аргунов морщился, с неудовольствием поглядывал на суетящегося Волчка, но стойко терпел ненужное соседство.
Вдруг Волчок вскрикнул.
Аргунов живо обернулся. Валерий тянул удилище, согнутое в дугу. Лицо его выражало отчаяние. Первым желанием Андрея было кинуться на выручку, но он удержал себя: пускай привыкает к самостоятельности, прочувствует… Он только помогал советами:
— Не торопись, помучай ее, помучай…
Раздался хруст — кончик удилища, упав в воду, скрылся из глаз. Рыба, видать, ушла на глубину.
— Сазан, — догадался Андрей, запоздало жалея, что не вмешался.
Волчок растерянно смотрел на Аргунова: в глазах недоумение и обида. Светлые ресницы задергались часто-часто, как у мальца, который вот-вот заплачет.
— Упустил? — сочувствующе спросил Андрей.
— Упустил.
— Ладно, не горюй. Бери в лодке мою пластиковую удочку, уж она-то не сломается.
— Можно, да? — обрадованный Волчок направился к лодке.
Но клев уже кончился: как говорится, лови, пока ловится.
Волчок чуть не плакал: в кои-то веки повезло, и тут сорвалось. Когда такое повторится?..
— Рыбу, брат, ловить тоже надо умеючи, — утешал его Андрей, — а ты сразу и… в штопор.
— Андрей Николаевич!..
— Ну ладно, прости. Принеси-ка лучше хворосту. На уху у нас с тобой хватит.
Костер никак не хотел разгораться: сучья были сырые. Валера долго дул на угли, и хворост наконец занялся слабеньким огоньком.
Андрей зачерпнул из речки воды и пристроил котелок над костром.
— Варить уху буду сам, — предупредил он.
— Вари, — согласился Волчок.
Уха получилась славная — душистая, наваристая, с дымком. Дружно хлебали из алюминиевых мисок, нахваливали, обжигались.
— Что, Валера, на природе-то вкуснее? — глядя на бледное лицо Волчка, спросил Андрей.
— Угу, — промычал тот с набитым ртом.
— Я тебя теперь каждый раз буду с собой на рыбалку брать. Не возражаешь?
— О чем разговор!
Волчок как-то странно посмотрел на Аргунова.
— Слушай, Андрей, а скажи по правде, ты счастлив?
— Счастлив? — переспросил Андрей. — С чего это тебе в голову взбрело?
— Просто так. Только откровенно…
Андрей смотрел в огонь и долго молчал.
— По-моему, счастье — это безошибочно выбрать в жизни свою дорогу. Мне кажется, я ее выбрал. Что ж мне еще надо? А что касается всяких житейских неурядиц… Всяко бывает. Не в них суть. Главное, чтоб духом не падать и не печься только о своих болячках…
— Это верно, — подумав, сказал Волчок. — А вот раньше я не так думал. Чтоб только мне хорошо было. И когда произошла авария, когда меня лишили, кажется, самого прекрасного, я возненавидел весь белый свет. Я задыхался от злости. И даже иногда… Да чего тут греха таить! Иногда просто жалел, что одним махом не свел счеты с жизнью.
Андрей обнял Валерия за плечи:
— Ну, ты скажешь… Жизнь, ведь она… Нет, все-таки хорошо жить!
31
Как на праздник шел Аргунов на работу. Да это и был праздник — ленинский субботник. Стояло теплое, чистое апрельское утро, подсвеченное встающим солнцем, и лишь на западе еще густела темнота, но с каждой минутой, с каждой секундой светлело и там, открывался необъятный простор неба с редкими, потухающими на свету звездами.
Дойдя до поворота улицы, Андрей оглянулся. Его провожали жена и сын. Правда, Виталька спал безмятежным сном в своей коляске, сладко посапывая носом, а Лариса все еще махала рукой: «Мы ждем тебя, ждем». Не было только Ольги: она чуть свет убежала в школу — тоже на субботник.
Рядом с Андреем шли, торопились люди, радостные, оживленные, и все направлялись туда, к заводу, от проходной которого разливалась окрест маршевая веселая музыка. Ее не мог заглушить даже турбинный гул, доносившийся с аэродрома. Гул этот был привычным для всех, и поэтому на него не обращали внимания, и лишь Андрей знал, что это готовят к полету новый самолет. Сначала гул был слабым, на высоких нотах — турбина только начала раскручиваться, — затем стал переходить на все более низкие и мощные тона, и вот уже басовитый грохот заглушил все и вся. Через несколько минут грохот немного спал, перелился в мирное гудение, и наконец все смолкло.
Андрей шел и вспоминал вчерашний разговор с директором завода Копытиным…
— Как самочувствие, Андрей Николаевич? — спросил Копытин, хитро и задорно глядя на вошедшего в кабинет испытателя.
— Спасибо. Пока не жалуюсь.
— Вот и отлично. А у меня к вам просьба…
Они сидели друг против друга через массивный, обитый зеленым сукном стол. На столе — красные, черные, белые телефоны, среди которых один был похож на маленький рояль — с клавишами и кнопками.
