– Да ладно, что-то я не замечал, чтоб ты сильно перед комдивами тянулся и в Зимнюю, и в Польше.
– Так с кем поведёшься. А танки, самолёты! Раньше от гордости лопался: стальная когорта на земле и в воздухе. А проблем-то, как оказывается, выше головы. Радиостанции, боеприпасы, ресурс и куча ещё всякого другого. У нас тут курсанты со всей страны, считай, и заметь, не новобранцы, а старшинский состав. А наши их на две головы выше. И никто нигде так не учит, как мы. Даже частично. Вождение – да кто им машину доверит? Пулемёт – так времени нет. Рукопашка – вы о чём, живём в землянках.
По уму нашим надо кубари давать по окончании курсов. Я понимаю, армия в разы увеличилась, всего не хватает. Но сырая, ох сырая. Нам бы года три, и можно никого не бояться. А если германец этим летом ударит, умоемся кровушкой, по самое не балуй умоемся. Я тогда после нашего разговора думал, будет война по типу Зимней, только помасштабнее раз в десять.
– А сейчас, значит, так не думаешь?
– Нет. Не случись сегодняшнего разговора, сам бы к тебе пришёл с вопросами. Начал я планы учебные верстать, пока тебя не было, и задумался: чему же, выходит, я людей учу? И знаешь, что получается?
– Рассказывай давай.
– Поставил я нашего курсанта мысленно в сорок четвёртую дивизию. Ту самую, из-за которой мы чуть копыта не отбросили под этим… как его там?..
– Су ому Сальми. Ты мои копыта не трожь, давай по существу.
– Так вот, по существу. Навыки, которые мы даём, в той обстановке избыточны. Вождение, владение трофейным оружием, выживание в лесу. А вот если до Петрозаводска отступать или, скажем, до Мурманска, тогда самое то выходит. А это как раз примерно как от Бреста до Минска. Да и не пограничников учим. Вот взять Егора Зимова, он из сотой стрелковой. Ему куда из-под Минска отступать? К Смоленску? Или сразу к Москве?
– Думаю, до Москвы всё же не дойдёт, а вот до Смоленска почти наверняка. Я считаю, Прибалтику, Белоруссию и Украину мы в первый год потеряем полностью. Ну что, легче стало? Сможешь такое курсантам сказать или вот хотя бы Казаку с Монголом?
Подсознательно ожидавший чего-то такого Андрей тем не менее вздрогнул. Слишком хорошо советские люди знали, как будет себя вести враг на захваченных территориях. Будь то основательные финны, получившие от Советской власти независимость, гордые поляки, бредившие мечтой о Великой Польше от моря до моря, рафинированные заморские джентльмены с туманного Альбиона или их более энергичные кузены из-за океана, даже загадочные жители Страны восходящего солнца – все считали своим долгом преподать урок покорности диким славянским племенам, по попустительству богов захватившим столько необходимых цивилизованным расам ресурсов и расселившимся с вопиющей наглостью на таких огромных просторах.
Андрей собрался задать вопрос и не нашёл, что спросить. С Командиром он познакомился летом 1938-го, где-то за год до японской провокации на Халхин-Голе. Капитан напряг память и вспомнил, что случилось это незадолго до назначения командиром 57-го особого корпуса Николая Владимировича Фекленко, а значит, в конце августа. Насколько высоко должен сидеть покровитель зелёного лейтенанта, чтобы специально для последнего создали отдельную роту, подчиняющуюся непосредственно комдиву, судачила, наверное, вся Монголия, включая местных низкорослых, но очень выносливых лошадок. И какого хрена он тогда забыл в этой глуши?!
Впрочем, исключение было: личный состав этой самой роты, которую с лёгкой руки командира стали называть ротой глубинной разведки. Практически с первого дня занятий сил на такие глупости, как сплетни, у бойцов просто не оставалось. А принципы, которыми руководствовался молодой лейтенант, прекрасно характеризовала сказанная им фраза: «Лучше вы окочуритесь на тренировках сейчас, чем сорвёте задание потом».
Так стараниями лейтенанта, который, надо заметить, вкалывал побольше остальных, рота стала не просто лучшей во всём 57-м ОК, а уникальной. Как ни странно, способствовала этому и удалённость войск от цивилизации.
Всё время до лета 1939 года происходила ротация личного состава. Физически слабые и возрастные бойцы переводились в другие подразделения, а их место занимали те, кто предпочитал заниматься настоящей боевой подготовкой, а не умирать со скуки под жаркими лучами монгольского солнца. Во главе с политруком Сергеем Клычёвым значительную роль в подготовке личного состава сыграли коммунисты, которых в роте оказалось неожиданно много.
А потом была пусть локальная, но настоящая война. С настоящими потерями и настоящими героями. Очень тяжёлые рейды в тыл врага, где против красноармейцев играли и рельеф, и климат, и даже невозможность хоть на короткий срок выдать себя за японцев.
Взвод, набранный из бойцов с характерными лицами, одетых в форму армии Маньчжоу-го и сносно говорящих на местном диалекте, провёл несколько успешных рейдов, а потом был практически полностью уничтожен. Вернувшиеся пять человек выжили потому, что в момент боестолкновения находились в арьергардном охранении. Они рассказали, что проезжающие мимо колонны броневики без видимого повода внезапно открыли огонь из пулемётов. На чём взвод «Гоу» прокололся, так и не выяснилось, но Андрей знал, что Командир до сих пор считает этот эпизод одним из самых серьёзных своих провалов.
А в начале августа, возвращаясь из рейда и уже практически перейдя на советскую сторону, Командир сам был ранен в область левой лопатки. Каким-то чудом кость выдержала, и пуля, раздирая мышцы, ушла вверх. Казалось, что ранение не такое серьёзное, но рана быстро воспалилась, и уже наутро Командир метался в лихорадке.
Отловленный поблизости костоправ диагностировал отравление и смерть через пару часов. Поэтому на предложение странного монаха – то ли буддиста, то ли служителя какого-то древнего языческого культа – выходить умирающего у них в храме согласились от безысходности. Командир к тому времени впал в беспамятство и просто горел.
Так что когда через две недели бледный, но живой и по-прежнему с горящим взглядом Командир вернулся в строй, то странное и, мягко говоря, пугающее изображение неведомого бога, вытатуированное на его спине, показалось посвящённым приемлемой платой за жизнь. А на то, что Командир перестал ходить в баню вместе с бойцами, солдатам по большому счёту было наплевать: у начальства свои причуды.
Август и начало сентября Андрей провёл, казалось, в одном нескончаемом рейде. Ушёл на повышение политрук Клычёв, погиб командир 1-го взвода Азиз Белый. На Большую землю в госпиталь отправили второго взводного, уроженца Читы, с трудно произносимым бурятским именем. Так возглавивший сводный взвод разведчиков Андрей неожиданно для себя выскочил из круговерти боёв заместителем командира роты.
После разгрома японцев на их роту, как и на всю армейскую группу, пролился дождь из наград. Не остался обделённым и новоиспечённый лейтенант Октябрьский. Орден Красного Знамени ему вручил лично командарм 2-го ранга Григорий Михайлович Штерн.
А потом была Польша. 17 сентября рота, посаженная на автомобили, совместно с 24-й кавалерийской дивизией и 22-й танковой бригадой перешла границу и устремилась в глубь польской территории. Пятнадцать тактических групп, по пять-семь человек, переодетых в польское обмундирование и с польским оружием, занялись дезорганизацией обороны.
Через несколько дней, пронзив агонизирующую Польшу до половины, разведчики вступили в соприкосновение с немецкими частями. И самые надёжные, хоронясь даже от сослуживцев, сменили польские мундиры и конфедератки на фельдграу и приняли меры, исключающие попадание в плен. Сам Андрей…
– Андрей, ты чего завис? На, хлебни, пока льда нет.
На стол перед капитаном опустилась дымящая чашка и, судя по аромату, кроме кофе там была изрядная доля армянского коньяка.
– Командир, надо что-то делать! Надо товарищу Сталину доложить!
– Так доложил я.
– Когда?
– Когда нас в Польше свернули. Помнишь?
– Конечно.
