Она резко повернулась и сильно толкнула его в спину.
— Знаешь, если бы только у меня было ружье, я пристрелила бы тебя немедленно.
Он радостно вскрикнул. Она подхватила юбки и побежала вверх по лестнице, он — за ней. Она засмеялась, так как никогда не могла долго злиться. Кроме того, «битва» не была еще окончена. До наступления лета она еще могла найти доводы против того, чтобы жить в этом доме.
Добежав до двери, Мэри попыталась ее захлопнуть, но Джеймс оказался быстрее и навалился на дверь всей тяжестью своего тела, прежде чем она успела ее закрыть. Смеясь, они повалились на «чиппендейловскую» кровать.
— Я еще возьму над тобой верх, — предупредила она, снимая свою шляпку, швырнув туфли в дальний угол комнаты и посмотрев на него с вызовом.
Он удивленно взглянул ей в лицо. Он прекрасно понимал, что она сказала именно то, что хотела — она была не менее упряма, чем он сам.
— Пока я жив, не будет этого.
Она обвила руками его шею. Он постоянно дразнил ее, и это доставляло ей удовольствие. Она была довольна семейной жизнью. Любой другой уже давно бы ей наскучил. Ее не смущала разница в возрасте. Джеймс был на восемнадцать лет старше, но, крепкий и сильный, широкоплечий, он был для нее гораздо привлекательней любого юнца.
Кроме того, он был превосходным любовником. И все же, случись ей выбирать между его обществом и деревенским пейзажем, она бы не раздумывала ни минуты.
— Тебе никогда не властвовать надо мной, — язвительно произнесла она. — Никогда в жизни.
— Посмотрим, — сухо отозвался он, но в его глазах промелькнуло выражение крайнего изумления.
На следующее утро все в округе знали, что приехали Эшдейлы, и с каждым днем их присутствие становилось все более заметным. Джеймс почти каждый день ездил в город в большом грохочущем экипаже, а в три часа возвращался к обеду. Мэри же проводила много времени с детьми, играя с ними так шумно и непосредственно, как если бы сама была ребенком. Часто она выезжала на прогулки верхом и отсутствовала часами, носясь галопом по полям Банхилл. Эстер видела ее только несколько раз, без Джеймса, но однажды вечером ей принесли приглашение в гости. Джон огласил его в гостиной Эстер и двум дочерям, сыновья уже спали.
— Мы вчетвером приглашены на ужин и вечеринку в особняк Эшдейлов.
Эстер в удивлении всплеснула руками.
— Когда же состоится прием?
— Через три недели.
Летисия, которую ничто не интересовало с тех пор, как исчез Ричард, немного оживилась. Новые знакомства и мужское внимание могли излечить ее уязвленную гордость.
— А у нас достаточно времени для того, чтобы сшить что-нибудь новое к вечеру?
— Времени предостаточно, и я думаю, мы с Энн тоже что-нибудь придумаем.
Энн, которая сидела, свернувшись калачиком, в кресле и читала, подняла глаза и беспомощно посмотрела на женщин. Она любила тесные компании, где собирались близкие друзья, и большие вечеринки со множеством незнакомых людей совсем ее не прельщали.
— Мне обязательно идти?
Летисия нетерпеливо нахмурилась.
— Энн, ну не будь же такой трусихой! Неприлично отказаться. Конечно, ты обязательно должна пойти.
Эстер согласно кивнула. Ну что ж, она снова увидит Джеймса. Едва ли он ее помнит. Ничего особенного нет в том, что Эшдейлы решили пригласить соседей на дружескую вечеринку. Джосс и Элис сообщили, что они тоже приглашены. Однако через некоторое время стало известно, что из местных жителей только Бэйтмены были удостоены такой чести. Остальные гости должны были прибыть из Лондона и близлежащих графств.
Джон взглянул на Эстер, насмешливо приподняв одну бровь.
— Должно быть, ты произвела неизгладимое впечатление на Эшдейла, когда вы познакомились. Джосс тогда еще был подмастерьем, но Эшдейл, наверное, изрядно помучился, прежде чем выяснил, что владельцем дома № 85 является твой женатый сын.
Эстер выдавила смешок, стараясь скрыть замешательство. Глупо было думать сейчас о том поцелуе, она была уверена, что ничего не говорила об этом Джону. Он мог вообразить, что это имело какое-либо значение для Джеймса или, что еще хуже, для нее. «Каковы бы ни были причины этого приглашения, Летисии оно очень нравится. Она думает, какую прическу сделать на вечер, и меняет мнение по десять раз в день», — думала она про себя.
Портниха и ее помощница тщательно подбирали ткани для вечерних туалетов: шелк для Эстер, белый муслин для Летисии и бледно-желтый сатин для Энн. Еще отрез розового сатина был приготовлен для Элис, так как Джосс решил, что ей тоже следует что-нибудь сшить. Все четыре наряда должны были отличаться друг от друга в деталях и, вместе с тем, соответствовать моде: обтягивающий лиф с глубоким декольте или овальный воротник по шее и рукава до локтей. Юбки должны быть очень пышными, с кринолином — одно из последних веяний моды, — которые Эстер никогда не носила в мастерской и при деревенских прогулках: в любом месте, где комфорт был более важен, нежели французская мода.
Она иногда недоумевала, как все эти живущие в деревне мужчины и женщины, питавшие отвращение и ненависть к Франции, которые были вызваны жестокой войной, могли слепо гнаться за парижской модой, покупать контрабандное вино, кружева и лионский шелк без малейших угрызений совести. Однако с замужеством она стала во многом терпимее. Джон оказывал на нее сильное влияние, так как был способен верно оценить любую ситуацию, увидеть ее преимущества и недостатки. Это касалось даже англо-французского конфликта.
Существовала лишь одна область, которая, как думала Эстер, была «ахиллесовой пятой» Джона. Ее успехи и ювелирном деле. Он никогда не скупился на похвалу, не выискивал недостатки в прекрасно выполненных работах, и все же настал час, когда к духу соперничества, царившего между ними, стала примешиваться неуверенность Джона, как будто его мужское «эго» было уязвлено ее успехами. Если бы ей захотелось повернуть время вспять, она вернулась бы к тому моменту, когда Джосс, начинающий подмастерье, похвалил ее маленькую табакерку как одно из лучших произведений своего отца. Каждой клеточкой своего тела она ощутила тогда нечто, похожее на неприязнь Джона, и это чувство глубоко запечатлелось в ее памяти.
Последний стежок в нарядах был сделан жарким солнечным утром знаменательного дня. А вечером женщины Бэйтмен, сопровождаемые Джоном и Джоссом, проследовали к особняку.
Одна Энн держалась холодно и отчужденно. Ее мучили мрачные предчувствия, ее наряд поколебал уверенность в себе. Она выбрала светло-желтый сатин вопреки советам матери и сестры, потому что это был чудесный цвет, цвет, который помог бы ей выглядеть эффектно и одновременно вполне скромно. Но на первой же примерке она поняла свою ошибку. Желтая ткань подчеркивала ее болезненный цвет лица, и Энн подумала, что никогда в жизни не выглядела так ужасно. Мать, видя ее разочарование, предложила попробовать украсить наряд белыми кружевами, чтобы подчеркнуть красивую линию шеи и рук.
