Сигурн устроился в кресле поудобней и поведал, что Главный судья провёл самое тщательное расследование, но никого, хотевшего причинить смерть ребёнку Грасария, не нашёл. Как оказалось, Элида вошла в комнату и увидела, что на лице сына лежит маленькая шёлковая подушка, а мальчик уже не дышит. Как попала в кроватку к Одарию эта подушечка, никто не видел, но именно она и задушила ребёнка. Аврус Гентоп с пристрастием допросил всех, имевших доступ в покои Грасария и его жены. И хотя все прислужники в один голос клялись, что в руки не брали эту злосчастную подушку, судья решил, что Тусса, личная прислужница Элиды, вполне могла положить её в кроватку, чтобы ребёнок, проснувшись и повернув голову, не ударился о прутья.
Девушка рыдала и призывала в свидетели всех Богов, но Гентоп был неумолим, и преступницу отправили в Саркел дожидаться суда. Правда, ввиду того, что явных доказательств её вины всё-таки нет, Главный судья склонен назначить ей самое мягкое наказание – десять лет работ в каменоломнях.
Мирцея усмехнулась. Десять лет… Да она и год там вряд ли протянет. Конечно, никто не заставит её обтёсывать огромные глыбы мрамора или откалывать куски от залегающих в глубине пластов. Женщины в тех краях были большой редкостью и использовались совсем для других целей. Каторжникам, день и ночь ковырявшим внутренности скал и шлифовавшим плиты, понятно, было не до любовных утех – хватило бы сил добраться до своей убогой лачуги, а вот надсмотрщикам…
– Нужно было лучше за ребёнком смотреть. Как Элида?
Галиган неопределённо хмыкнул и пожал плечами:
– Я её больше не видел. Манук даёт ей какую-то гадость – она и сидит весь день как неживая. Но если вдруг пропускает приём очередной дозы, то начинает беситься, мечется по комнате и орёт. Говорят, пару раз её даже связывать пришлось.
– И… нет никакой надежды?
Галиган скорчил презрительную рожу и махнул рукой:
– А ты много видала свихнувшихся, чтоб они потом стали прежними? Вот и я про таких не знаю. Боюсь, у них это семейное – твой деверь с того дня ни одного слова не проронил. Ходит как живой труп, только в глазах огонь полыхает, как у дьявола.
Мирцея устало прикрыла глаза. Для неё не было тайной, что Грасарий её всегда недолюбливал. И теперь, как бы она ни пыталась его переубедить, он уже наверняка решил, что только она одна, и никто другой, виновна в смерти их долгожданного ребёнка. И кто знает, что этот упрямец предпримет сейчас, когда она не захотела умереть…
– Его сын вернулся из поездки?
Галиган удивлённо вскинул брови:
– Динарий?
Женщина распахнула глаза и недобро усмехнулась:
– А у него что, есть ещё сыновья? Он никогда не был таким кобелём, как его старший братец…
– Хм-м… Нет, не вернулся. До Кватраны путь неблизкий, да и тётушка Ортения всегда привечала его больше, чем твоих сыновей.
Мирцея пропустила колкость мимо ушей. Она уже устала, но мысль о племяннике и его внезапном отъезде отчего-то не давала ей покоя.
– Не нравится мне эта поездка. Не знаю почему, но что-то в ней не так. Отправь кого-нибудь в Ормину, пусть там всё разнюхают…
Галиган нехотя кивнул. Он поднялся, небрежно поцеловал восковую щёку любовницы и уже дошёл до самой двери, когда его остановил новый вопрос:
– Что с Беркостом?
Резко обернувшись, Главный сигурн широко улыбнулся:
– Если ты о Мустине, то хочу тебя порадовать – два дня назад прилив был настолько высок, что утром от твоего бывшего могущественного недруга остался только жалкий, мерзко пахнущий труп!
Мирцея вздрогнула:
– Ты уверен?
Поджав губы, любовник снисходительно посмотрел на женщину:
– Абсолютно! Мертвей не бывает!
– Заключение давал Манук?
В глазах Галигана промелькнуло вырвавшееся откуда-то беспокойство, но он заявил бодрым голосом:
– Он! Твой лекарь только и может, что отличить живого от покойника. Шарлатан гахарский… – И, вполне довольный собой, вышел из комнаты.
«…могущественный недруг… даже слишком…» – мысль настойчиво пыталась выкарабкаться из дремотного бессилия, но Мирцея была очень слаба, чтобы помочь ей. Спустя минуту она спала беспокойным сном всё ещё тяжело больного, но уже не умирающего человека.
Динарий
Стоя у окна, он разглядывал проезжавшие по улице повозки, спешащих куда-то по неотложным делам всадников и уныло бредущих под дождём пешеходов. Капли уже вторые сутки настойчиво молотили по стеклу, делая серое настроение обитателей комнаты ещё более мрачным.
В дверь негромко постучали. Осмила, читавшая в постели, быстро сунула книгу под подушку и закрыла глаза, натянув одеяло до самого подбородка, – ей уже несколько дней приходилось изображать из себя больную.
– Войди!
Дверь приоткрылась, и в комнату протиснулся сам хозяин постоялого двора Хорин Грос, невысокий располневший мужчина лет пятидесяти. Прихрамывая на правую ногу, он прошёл через комнату и, почтительно поклонившись, протянул Динарию сложенный лист.
– Я только что получил письмо из Остенвила, господин. И в нём есть кое-что, адресованное не только мне.
Молодой человек схватил листок. Неровные строчки были написаны твёрдым почерком отца:
«Мой друг! Боги безжалостны, и они снова показали нам своё лицо. Два дня назад они забрали моего Одария и наградили безумием мою жену. Душа моя разорвана на части, а сердце обливается кровью, но я не сдамся! То, о чём мы мечтали, свершится со дня на день. Жди и молись за мою душу – может быть, хотя бы твою молитву Боги услышат…»
Побледневший Динарий застонал и сжал письмо в руке. Осмила соскочила с кровати и, как была, в длинной ночной рубахе кинулась к мужу. Выхватив листок, она быстро пробежала глазами написанное.
– Я должен ехать к отцу! – Юноша решительно стиснул кулаки и заметался по комнате. – Там случилось что-то страшное, и ему нужна моя помощь!
Осмила, тоже бледная, следила за ним горящими глазами. Хорин Грос кашлянул, прочищая горло, и несколько смущённым, но довольно твёрдым тоном произнёс:
– Ваш отец, уважаемый господин Динарий, ясно написал, что наш план не отменяется и всё произойдёт в ближайшее время. А это значит, что вам никак нельзя сейчас покидать «Розу» и возвращаться в Остенвил.
– Дьявол! Могу поклясться всеми Богами, что смерть Одария – дело рук моей тётки! Эта тварь спит и видит, как бы избавиться от всех родственников!
– Тем более, ты не должен сейчас плясать под её дудку и возвращаться во дворец! Она только обрадуется, если ты сам полезешь прямиком в приготовленную петлю. – Осмила дрожала всем телом, словно её и на самом деле поразила лихорадка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
