тихо начал Рахмиэль, — то мне хотелось бы узнать, зачем нужен портрет?
— Только Эфрат может решать, когда тебе это объяснить, — после некоторой паузы ответил Овадия, — но для начала, он станет отличным экспонатом в нашей общей галерее.
— Как я понимаю, есть общая галерея и есть частные собрания? — Рахмиэль продолжал сидеть без какого-либо заметного движения.
— Все верно, — подтвердила Эфрат, бывшая единственной в комнате, кто имел право озвучить ответ.
— У моего отца обширное собрание живописи. В основном это портреты, — заметил Рахмиэль.
— Ты предполагаешь, что мой портрет оказался в его собрании не случайно? — спросила Эфрат.
— Я думаю, такое вполне может быть, — Рахмиэль кивнул. — Он собирал их по всему миру. Часто заказывал откуда-то, платил за них столько, сколько просили и иногда больше, чтобы точно получить желаемое полотно. И я никогда не мог понять, по какому принципу он их выбирает. Ни я, ни кто-то другой.
— Твой отец интересный человек, — задумчиво сказал Овадия.
— Напомни, дорогой, при каких обстоятельствах ты увидел мой портрет впервые? — наконец сказала Эфрат, обменявшись взглядом с Овадией.
— Он просто висел на стене в гостиной… — ответил Рахмиэль.
— А другие портреты? — поинтересовался Овадия.
— А другие… мы почти никогда не видели, — вдруг осознал Рахмиэль.
В комнате снова стало тихо. Было слышно, как кисть касается холста и как затем художник набирает свежую краску.
— Кажется, — нарушил молчания Овадия, — пора ехать знакомиться с родителями.
— Так все-таки свадьба? — Шири радостно улыбнулась и посмотрела на Эфрат, лицо которой не выражало никакой радости от такого предложения.
— Не волнуйся, — обратился Рахмиэль к звезде поп-музыки, — ты им понравишься.
Он подмигнул Эфрат и снова посмотрел на художника. Мастер продолжал наносить краски на холст, в его движениях уже не было прежней уверенности, хотя можно было предположить, что за время службы на благо хозяев этого дома он повидал немало. В этом зале не было окон, только свечи обеспечивали возможность разглядеть окружающих. Конечно, если вы не вампир. Сколько всего можно было увидеть и услышать, наблюдая из тени. И ведь совсем не обязательно искать тень. Некоторые будто окружены ею, а то и вовсе сотканы с ней из одного вещества.
— Не отправиться ли нам всем на ужин? — Раз, стоявший все это время в тени и в раздумьях, наконец снова вернулся к общей беседе. — Заодно отметим прошедший развод и стремительно надвигающуюся помолвку.
— Ты хочешь сказать, мы пойдем ужинать все вместе? — уточнила Эфрат, уставшая отбиваться от общих инсинуаций.
— Ну да, — подтвердил он, — я думаю, некоторые даже захотят разделить одно блюдо на двоих, как когда-то давно. Давайте, будет весело.
По его улыбке можно было понять, что весело точно будет, и что от такого предложения грех отказываться. А потому присутствующими было принято положительное решение. Осталось дождаться окончания работы над портретом. Пусть даже лицо художника не обещало, что это будет легко или быстро.
Как бы там ни было, когда работа была завершена, без каких-либо особых приготовлений общество покинуло усадьбу и отправилось на поиски приемлемого меню.
— Но ведь совершенно не обязательно именно мне ехать, — Эфрат была полна решимости отстоять с трудом обретенные свободу и независимость, — и, если уж на то пошло, то нам с Рахмиэлем вообще не обязательно ехать. Это может быть кто-то из вас.
— Это как так? — поинтересовался Овадия, тщетно оглядываясь по сторонам в поисках машин, которые должны были бы уже их ждать.
— Это, — сказала Эфрат указывая на пустую площадку перед усадьбой, — значит, что все мы идем пешком с целью прогулки, а вы с Лией летите знакомиться со второй, а официально — единственной семьей Рахмиэля. Вы ведь большие ценители искусства.
— Как и все мы тут, — вмешался Раз, — почему не мы с Шири?
— Потому что… — начала было Эфрат, — не могу придумать подходящую причину.
— Потому что ты, Раз, не похож на покровителя искусств, — ответил Овадия, смеясь.
Они шли через небольшой и аккуратный сад, призванный держать любопытных прохожих на почтительной дистанции от дома, при этом не привлекая внимания. Вечерний воздух благоухал апельсиновым цветом и особенно густым ароматом роз, привезенных из Болгарии.
— Не скажи, — Раз поставил его утверждение под изрядную долю сомнения, — ведь велика сила искусства совсем не в том, как оно выглядит…
— Ой, лезут тут всякие в искусство, не разобравшись, в чем великая сила, — вздохнула Эфрат, выходя из ворот особняка вслед за Шири и Рахмиэлем.
— Тогда просвети нас, моя богиня, — отозвался Овадия, — где или в чем великая сила искусства?
— Тут, как ты понимаешь, все очень зависит от того, кто спрашивает. — Эфрат ускорила шаг, чтобы догнать Рахмиэля и прижаться к нему, требуя незамедлительных нежных объятий. Рахмиэль, впрочем, сопротивления не оказывал. — Люди, вот например, уверены, что великая сила искусства находится там, где у меня написано “Agent Provocateur”. Ну, не конкретно сейчас, — ответила она на безмолвный вопрос Рахмиэля, чьи руки успели спуститься на уровень искусства и не обнаружили под тонкой тканью платья ничего из того, что обычно создавали Agent Provocateur.
— И правильно, — не без удовольствия улыбнулся Овадия, — сейчас нам не нужны барьеры между нами и искусством, в остальном же ты, как всегда, невероятно прозорлива, моя богиня.
Раздалось деликатное покашливание, это напомнила о себе Лия. В ее голосе не было раздражения, только наслаждение происходящим. Ночной воздух, легкий летний ветер, цвет ночи, краски и звуки, которые несли сейчас куда больше смысла, чем когда-либо — из всего этого Лия создавала наслаждение. Оно удавалось ей лучше прочего и лучше, чем всем прочим, кого встречал Овадия за долгие столетия жизни. За это Овадия ее и полюбил. Он был чуть более чем полностью уверен, что эта жизнь полна удовольствий, и Лия — одно из них. Овадия обнял свою прекрасную во всех отношениях даму чуть выше уровня искусства, и они незаметно слились с толпой прогуливающихся.
При всем том, что местным жителям было известно об особняке, который только что покинули друзья, никого не смущало ни его существование, ни расположение. По какой-то причине всем было комфортно с мыслью о том, что у них тоже есть местная достопримечательность, которую можно окутать тайной. И этих тайн с каждым годом становилось все больше. Но и город с каждым годом процветал все больше, а потому каждый житель бережно хранил эти тайны, и никто даже не задавался вопросом, правильно это или нет.
Так, ничем особенным не выделяясь для посторонних глаз, парами, друзья шли по оживленной улице, шумно переговариваясь и смеясь шуткам друг друга. Если закрыть глаза и прислушаться, станет отчетливо слышно, как стучат каблуки Шири и как
