дребезжат нотки холода в заливистом смехе Эфрат, а черная мантия Раза легко скрывает своим шорохом их общие истинные намерения.
— Я говорю вам! Это было отличное плавание! — Овадия тщился убедить всех в правдивости очередной пиратской байки, вынесенной им из тех славных времен, когда корабли вмещали в себя не только человеческие души, но и другую, совершенно особенную душу, зовущую каждого слышащего в лучшее приключение в его жизни. — Кровь повсюду била фонтаном! Хоть кружку подставляй!
— Жаль, что нельзя превращать ее в вино, чтобы потом поставить на полку и делиться экспонатами коллекций как порционными воспоминаниями, — заметила Лия.
— А согласитесь, это было бы изысканно, — поддержал ее Овадия.
— Пожалуй, настало время согласиться с Лией, — Раз смеялся и, пожалуй, даже искренне.
— О, нет! Нет, нет. Это слишком радикальные перемены. Еще смены эпох нам тут не хватало, — в общем шуме толпы было сложно разобрать чей это был голос.
— Раз в столетие можно, — парировал Раз.
— Будь по-твоему. Тогда следующий переворот только в следующем веке, — и снова было не разобрать, чей голос ему отвечал.
В какой-то момент их голоса стихли, и они опять смешались с толпой на улице, обгоняя идущих перед ними и отставая на пару шагов от едва замечавших их людей. Уличные фонари исправно выполняли свою работу, и все же на некоторых участках улица казалась темнее, чем на других, можно было подумать, что тьма следует по пятам трех веселящихся пар, пока те разрезают и перекраивают полотно мироздания, даже не подозревая об этом. Впрочем, об этом вообще мало кто подозревает.
Можно было подумать, что под их шагами ткань мира не просто рвется, а и вовсе исчезает, и чем ближе они друг к другу, тем выше шансы всех присутствующих упасть прямо в бездну, и никому не известно, что поджидало бы их там.
Но сегодня у друзей были другие планы, а потому пусть даже они и двигались лишь по черным клеткам шахматной доски, они успешно запутывали следы так, что ни одна сила во вселенной не решилась бы сыграть с ними эту партию. Ведь, как уже было сказано, в их планах не было ничего, кроме хорошего ужина и времени, проведенного вместе. Времени, присутствие которого они могли ощущать только благодаря людям, их самих время давно вычеркнуло из списков тех, с кем необходимо поддерживать связь.
— И все же, какое ассорти! — восхищалась Лия, оглядываясь по сторонам в поисках подходящего блюда для начала ужина.
— Согласен, любимая. Местная кухня всегда славилась своим разнообразием, — Овадия присоединился к ней в поисках первого блюда.
И вот они уже приближались к намеченной добыче, оставляя позади других охотников.
— Предоставим им возможность выбора? — обратилась Эфрат ко всем и ни к кому конкретно.
— Я доверяю их вкусу, — отозвался Раз.
— И я, — поддержала Шири.
Какие-то секунды отделяли их от поворота в переулок, где было темно даже по меркам темноты. И где раздавались не то голоса, не то отголоски чего-то, что было голосом при жизни обладателей. Это звуки окружала громкая тишина. И в этой тишине каждый из друзей уловил нотки приглашения. Никому их них не нужно было смотреть, чтобы видеть, куда идти.
Во тьме, надежно скрывающей ночных хищников, Овадия и Лия держали не оставляющей надежды хваткой двух человек. Люди уже не делали попыток освободиться, их тела почти безжизненно висели на руках у двух вампиров. Четыре тени, прожигавшие своим холодом тьму, пошли на запах, который люди стараются не помнить, от которого бегут и которого боятся до тошноты. Это был запах истекающей жизни, и сейчас жизнь каплями текла по мраморной и мягкой коже Лии, прорывалась сквозь пальцы Овадии, сомкнутые вокруг горла его жертвы.
Эфрат предпочитала кровь со вкусом цветов, а потому присоединилась к Лии, в руках которой была еще трепещущая жизнь юной девушки. Ее примеру последовал и Рахмиэль. Он опустился на колени возле жертвы и приподнял ткань ее платья, открывая путь к бедренной артерии. Эфрат взяла жертву за руку и впилась в нежную кожу с такой силой, что кровь брызнула ей в лицо.
Рядом с ними Шири разделяла трапезу с Овадией и Разом. Она делала глоток за глотком, и не было похоже, что она собирается остановиться. Шири не отрывалась от жертвы, как если бы они трое соревновались в том, кто быстрее осушит человека до последней капли. И вот последнее биение жизни оставило тело человека. Было отчетливо понятно, что он мертв. Почувствовав это, Шири схватила жертву за одежду и швырнула головой в стену. Раздался треск, а затем звук падения тела. Вампирша подошла к тому, что осталось от человека, и погрузила ладонь в расколовшуюся чашу черепа. В руке Шири теперь лежал человеческий мозг, разделенный на мелкие фрагменты ударом об стену. Она поднесла это странное, напоминавшее местный десерт, блюдо к губам и оторвала кусок зубами. Чтобы окончательно отделить кусок от общей массы, ей пришлось немного сжать его зубами и потянуть. Медленно пережевывая свою добычу, она поднялась от земли и повернулась туда, где Рахмиэль и Эфрат делили на двоих еще один десерт, представленный в меню.
Хруст костей и хрящей не смущал Рахмиэля, когда он отрывал руку человека от предплечья. Он запустил пальцы в мягкие ткани и крепко ухватившись за край, содрал мясо с кости. Теперь в его руках была свежая плечевая кость, которую он положил на ладонь, чтобы затем раздробить ударом сверху и двумя пальцами извлечь еще теплый костный мозг. Первую пробу он снял сам, затем предложил Эфрат попробовать, на что та охотно согласилась, погрузив его пальцы себе в рот чуть глубже, чем это требовалось.
Когда от людей осталась только остывающая оболочка, Эфрат подошла к той из них, чьи глаза уцелели, чтобы закрыть их мягким движением ладони. Затем она положила руку на лоб человека, чтобы прошептать что-то, что услышит только она и та, к кому она обращалась. Никто из стоящих рядом, каким бы острым слухом ни обладал, не мог слышать этот голос. Овадия последовал примеру Эфрат и подошел к тому, что осталось от черепа его жертвы. Поднеся руку к останкам, от прошептал что-то, что не слышала ни Эфрат, ни кто-то либо еще из живых или немертвых.
Друзья стояли в переулке, наслаждаясь жизнью и цветом ночи. Где-то за их спинами остановилась длинная черная машина, салона которой было не видно за темными стеклами. А это означало, что пора заканчивать с ужином и возвращаться в особняк, где их наверняка уже ждал законченный портрет Рахмиэля. Сейчас Рахмиэль
