Еще тридцать шагов отделяло гладиатора от цели. Тридцать шагов, которые необходимо пройти так, чтобы никто в Большом цирке не догадался, что он делает их вслепую. Вителлий знал, что сумеет это сделать, но им все более овладевало страшное предчувствие. «Божественная Минерва, откуда взялась окружившая меня тьма?»
Гладиатор начал инстинктивно отсчитывать шаги. Поликлит встретит его у выхода, чтобы поздравить с победой, многие станут подходить, чтобы похлопать его по плечу. Он, Вителлий, сделает все, чтобы никто ничего не заметил. Никто не должен знать, что Байбус едва его не прикончил, что все вокруг него затянуто сейчас мутной темно-серой пеленой. Как бы то ни было, он возвращается победителем, а труп Байбуса рабы волокут крюками с арены. Нет, он не может, не должен хоть чем-то выдать свое состояние! И Вителлий продолжал идти, выпрямившись и с напряженной улыбкой глядя в сторону, где должен находиться красный занавес.
А что, если никто не выйдет ему навстречу? Что, если в победном угаре там, за занавесом, о нем просто забыли? Что, если он, словно запертое в темном стойле животное, неуклюже врежется в стену? Вителлий остановился и, склонив свою изуродованную голову, попытался уловить какой-нибудь звук, чтобы сориентироваться. Безрезультатно. Охваченный отчаянием, он выкрикнул: «Поликлит, мы победили!» — и тотчас почувствовал опустившуюся на плечо руку ланисты.
— Вителлий, — восторженно произнес Поликлит, — ты был великолепен!
Последние шаги к выходу с арены они прошли рядом. Поликлит вытирал платком лоб гладиатора, Вителлий же, сцепив зубы, старался скрыть терзающую его боль. Со всех сторон к нему проталкивались, хлопали по плечу и дружески тыкали кулаками в ребра. «Слава тебе, Вителлий! Ты величайший из гладиаторов!» Он вертел головой из стороны в сторону, отвечая на приветствия вымученной улыбкой, и почувствовал настоящее облегчение, лишь когда Поликлит вывел его в ведущий к раздевалке коридор.
— Этот бой стоил тебе дороже, чем все предыдущие поединки, — проговорил Поликлит, обратив внимание на то, как неуверенно движется его подопечный.
— Байбус был силен, как медведь, и бил с силой молота, — ответил Вителлий. — Чтобы его победить, мне пришлось выложиться до конца.
Он положил руку на плечо ланисты. Когда они вошли в раздевалку, Вителлий опустился на ложе и попросил Поликлита убрать из комнаты рабов, секундантов и массажистов.
— Я хочу пару минут побыть с тобой наедине!
Кивнув, Поликлит отослал всех из комнаты и приложил влажный платок к лицу гладиатора. Вителлий крепко сжал руку наставника и спросил:
— Мы одни?
— Да, — ответил Поликлит.
Убрав платок с лица, Вителлий сказал:
— Посмотри на меня, Поликлит, и скажи, что ты видишь.
Молчание.
— Что ты видишь, Поликлит? — настойчиво повторил гладиатор.
— Глядеться в зеркало тебе сейчас не стоит, — сказал ланиста. — Нос он тебе сломал, и сломал основательно. Но мы вызовем лучших греческих врачей и принесем быка в жертву Юпитеру Капитолийскому. Я уверен, что ты сможешь снова выйти на арену.
— Я не могу посмотреть в зеркало, — тихо проговорил Вителлий, с отчаянием сжав руку наставника. — Поликлит, я ослеп. Вокруг меня сплошная тьма.
Поликлит посмотрел в лицо гладиатору. Только сейчас он заметил, что взгляд Вителлия направлен мимо него, куда-то в пустоту. Осторожно проведя рукой перед лицом гладиатора, он с надеждой и болью спросил:
— Можешь ты различить хоть что-нибудь?
Покачав головой, Вителлий полным отчаяния голосом ответил:
— Сплошная тьма…
— О боги! — со слезами на глазах воскликнул Поликлит. — Не может быть, чтобы такой храбрец по вашей воле лишился зрения!
Схватив кружку с водой, он в приступе отчаяния выплеснул ее содержимое в лицо ничего не подозревающему Вителлию.
— Различаешь ты хоть что-нибудь? — крикнул он, склонившись над гладиатором. — Видишь ты меня?
Вителлий отрицательно покачал головой, затем протянул руку и, схватив Поликлита за бороду, притянул его к себе.
— Поликлит, — очень тихо проговорил он, — никто — ты слышишь меня, никто! — не должен узнать о случившемся. Иначе, если зрение вернется ко мне и я смогу снова выйти на арену, римляне станут говорить, что я стар и уязвим, а потому мне следует подобрать противника послабее. Если же по воле богов мне суждено остаться в ночи, пусть меня запомнят как мужественного победителя, а не как чудом уцелевшего калеку.
— Ты будешь видеть! — успокоил ланиста своего подопечного. — Боги не допустят, чтобы такого храброго гладиатора постигла столь жалкая участь.
Вителлий глубоко вздохнул и невесело проговорил:
— Детство я провел в темноте, но потом сумел вырваться к свету. Почему бы судьбе в зрелости не вернуть меня снова в темноту?
Кто-то позвал Поликлита, и ланиста вышел. Через пару минут он вернулся и сказал, что с Вителлием хочет увидеться греческий скульптор, отослать которого ни с чем не представляется возможным. Ему необходимо увидеть гладиатора непосредственно после окончания схватки. Поликлита прервал сам ворвавшийся в комнату скульптор.
— Вителлий, величайший из гладиаторов Рима! — воскликнул экзальтированный грек. — Приветствую тебя и поздравляю с неслыханной победой!
С этими словами он схватил Вителлия за руку и усадил на мраморный цоколь. Гладиатор все еще был обнажен, и руки по-прежнему затянуты до локтя ремнями.
— Расслабься, расслабься! — проговорил грек, поворачивая немного в сторону жутко изуродованную голову своей модели. Затем вывалил на принесенную с собой доску ком желтовато-серой глины и приступил к работе.
Вителлий сидел, слегка раздвинув колени и скрестив ноги. Чуть наклонив вперед массивное туловище, он опирался локтями на колени. Голову его грек повернул немного неестественно вправо — так, чтобы она выглядела как бы продолжением грудной клетки. Лицо гладиатора было слегка приподнято, словно он смотрел на трибуны цирка.
— Как тебя зовут? — стараясь не шевелиться, спросил Вителлий.
— Аполлоний, — внимательно приглядываясь к своей модели, ответил грек. — Мой дед, носивший это же имя, был сыном знаменитого Нестора из Афин… Жестоко он покалечил тебя.
— Байбус?
— Да.
— Пустяки. У вас, греков, великолепные врачи. Надеюсь, ты изобразишь мое лицо не таким, какое оно сейчас.
— А каким же еще я могу его изобразить? Суровое, усталое лицо — лицо настоящего гладиатора.
Поликлит поддержал грека и добавил, что перед тем, как скульптура будет отлита в бронзе, у скульптора будет возможность еще раз присмотреться к своей модели. Вымолвив это, Поликлит вздрогнул, подумав, что Вителлию, быть может, не суждено увидеть свою статую.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В амфитеатре Флавиев кипела такая лихорадочная деятельность, что никто не обращал внимания на двух мужчин, которые снова и снова обходили овал арены, затем пересекали его, проходя от главного входа до императорской ложи, и опять начинали все сначала. На первых порах Поликлит держал гладиатора за руку, направляя его, обращая внимание на каждый выступ стен, каждую нишу и каждую дверь, поворачивая его голову так, чтобы она была обращена к первому, второму, третьему или четвертому ярусу трибун. Постепенно Вителлий начал сам успешно справляться со всем этим. На пятый день слепой гладиатор уже вполне уверенно чувствовал себя на арене, был в состоянии указать направление, в котором расположены императорская ложа и места для почетных гостей, и мог самостоятельно найти дорогу к выходу.
— Что это за звуки доносятся словно с неба? — спросил Вителлий у своего наставника.
Поликлит взглянул на четвертый ярус, где моряки императорского флота натягивали над огромным овалом цирка прочные, толщиной в руку, канаты.
— Это ветер, — сказал Поликлит, — гудит в канатах, которые натягивают, чтобы закрепить на них полотнище, защищающее зрителей от солнца. Император специально для этого направил сюда тысячу моряков своего флота. Они создают над ареной подобие паутины, на которую будет натянуто полотно. Опасная работа — ежедневно пара матросов срывается с головокружительной высоты.
Вителлий поднял голову вверх, словно мог рассмотреть переплетение канатов и цепляющихся за них матросов. Он не мог видеть чудо света, строительство которого завершали сейчас пятнадцать тысяч мастеров и простых рабочих, но он слышал их и ощущал атмосферу гигантской стройки. Каждый голос, каждый звук на арене… Слух его должен обостриться так, чтобы он способен был услышать даже подкрадывающегося льва.
Римляне с нетерпением ожидали открытия нового цирка. Тит, сменивший на престоле своего отца Веспасиана, объявил в зачитанном на всех перекрестках эдикте, что открытие амфитеатра Флавиев — такое название было дано ему в честь семьи императора — будет сопровождаться стодневным праздником. Было собрано девять тысяч диких зверей — среди них сотня львов, тигры, слоны, крокодилы и гиппопотамы. Вступить в схватки готовы были пять тысяч гладиаторов. Перед зрителями должен был разыграться даже морской бой. Бывало ли когда-нибудь что-либо подобное?
