— Не спешите, разберутся…
— Я, Алексей Федорович, человек миролюбивый, терпеть не могу всякие столкновения, особенно с начальством. Бороться с Толстяковым у меня просто сил не хватит!
— Тогда так и скажите: моя хата, мол, с краю, — и отойдите в сторону.
— Что же делать? Не все такие смелые, как вы. Скажу одно — мои симпатии на вашей стороне, я вам сочувствую.
— И на том спасибо, но — увы! — из сочувствия шубу не сошьешь! — И, кивнув на прощание Софронову, Власов сел в машину и уехал.
3
Из Воронежа Юлий Борисович получил письмо. Мать писала ему:
«Дорогой мой Юлий!
Я стала очень плоха и немощна, глаза совсем ослабли. Пишу тебе с превеликим трудом. Переменила очки — не помогает. Месяц лежала больная. Одна, совсем одна! Некому даже стакан воды подать. Думала, конец пришел, но господь и на этот раз смилостивился надо мной, не призвал к себе прежде, чем я повидаюсь с тобой.
Тяжело мне, уж так тяжело, что и не передать!
Дорогой сын, я уже стою одной ногой в могиле, прошу тебя, во имя всего святого, возьми ты меня к себе. Последние дни хочу быть с тобой, хочу знать, что ты рядом, слышать твой голос, видеть тебя, — какое это счастье!
Каждую ночь вижу тебя во сне. Ты приходишь ко мне почему-то маленьким. Пухленький, розовенький, в матросском костюмчике, который купил тебе твой папа, когда тебе было три года. Просыпаюсь в слезах и долго молюсь о твоем благополучии.
Заканчиваю. Дрожит рука, слезы застилают глаза и не дают больше писать. Мой дорогой, мой ненаглядный, исполни последнее желание умирающей матери. Я знаю, ты хороший сын.
Да хранит тебя бог».
Читая письмо за утренним завтраком, Никонов чуть поморщился, вздохнул: «Бедная моя старушка!» Он отодвинул чашку, встал и несколько раз прошелся по мягкому ковру, спрашивая себя: «Что делать?» Не найдя ответа, он подошел к окну и уставился на улицу, строя всевозможные планы и тут же отвергая их. Взять мать в Москву и дать старухе спокойно умереть? Но как? Больная, немощная… ведь за ней нужен уход… черт возьми, и как раз сегодня должно было прийти это письмо, когда ему предстоит щекотливый разговор с Голубковым… А вдруг ее разобьет паралич! Ничего удивительного, с пожилыми людьми это часто бывает. Будет лежать парализованная на этой тахте и стонать днем и ночью. Веселенькая перспектива!.. Нет, нет! Это невозможно… Но надо все-таки что-то предпринять, чем-то утешить старуху…
Вдруг складки на лбу Никонова разгладились, лицо оживилось. Он нашел выход. Прежде всего надо перевести ей деньги. Благо, вчера он получил аванс в счет работы в Статуправлении. Если дело с Голубковым выгорит, то он пошлет ей еще, с тем чтобы дать матери возможность нанять сиделку или, на худой конец, прислугу. За деньги ведь можно все сделать! Месяца через два, когда он поедет на курорт в Сочи, заодно заедет к ней. А может быть, попросить у Василия Петровича несколько дней за свой счет и поехать повидаться с матерью? Сегодня же надо написать и успокоить бедняжку: «Жди, мама, не тревожься, скоро твой сын явится к тебе». Как это у Сергея Есенина?..
Ничего, родная! Успокойся.Это только тягостная бредь.Не такой уж горький я пропойца,Чтоб, тебя не видя, умереть…
Да, не такой уж он эгоист, чтобы дать матери умереть, не повидав единственного сына.
Утешенный принятым решением, Юлий Борисович стал переодеваться. Неужели можно подумать, что он такой человек, который не позаботится о матери? Никогда!
Выйдя на улицу, он направился на почту и перевел матери телеграфом пятьсот рублей…
В троллейбусе, по дороге в министерство, он напряженно думал о предстоящем разговоре с Голубковым. Сложная миссия, что и говорить!.. Прием в отделе сбыта начинается после часа, нужно до этого успеть поймать Голубкова одного и без всяких предисловий растолковать ему суть дела. «Поймет, не маленький», — решил Юлий Борисович.
Не успел он подняться к себе в главк, как началась обычная суета: подпиши очередные сводки и срочные донесения, дай справку главному инженеру об освоении средств (вот человек, ничего не помнит!), отвечай на запросы фабрик… Мелочи: кому-то нужны до зарезу два электромотора, иначе остановится производство, другому срочно требуются детали для ремонта ватеров, железо, кирпич, цемент. Без визы отдела капитального строительства снабженцы не выпишут наряда. Беспомощные люди, за каждой ерундой обращаются в главк, им нужна нянька, сами ничего достать не могут…
Покончив со всем этим, Юлий Борисович собрался было к Голубкову, но пришла секретарша и попросила его к начальнику главка.
— Наш тихоня Софронов зубы стал скалить, — сказал Василий Петрович, не глядя на него. Сегодня он был особенно мрачен. — Вчера встал в позу борца за справедливость и отказался дать положительную характеристику новым автоматическим станкам! Придется вам, Юлий Борисович, заняться этим… А Софронова мы поставим на место. Тоже политик нашелся! Напишите толковое заключение. Напирайте на нехватку рабочей силы. Автоматы, какие бы они ни были, дают возможность ткачихам перейти на уплотненную работу. Этот фактор в данное время имеет для нас решающее значение. Хорошо бы вам связаться с директором института шерсти, — вы, кажется, с ним вместе учились? Они что-то мудрят. Власов сумел склонить на свою сторону двух специалистов, работающих в институте, — кандидата технических наук Абрамова, автора учебника «Ткачество», и инженера Анисимова. Вы читали, какой акт они подписали?
— Ясно, Василий Петрович, все будет сделано! — Никонов стоял перед ним навытяжку, как на параде.
— Только не откладывайте в долгий ящик. Власов, кажется, успел накляузничать министру. Если вовремя не принять меры, может разразиться большой скандал.
— Я вас предупреждал, что он ни перед чем не остановится, лишь бы насолить вам, — вставил Никонов.
— Ничего! Дайте только срок — и мы Власова приведем в чувство. Не таких обуздывали. — Василий Петрович усмехнулся.
«Не приведи бог попасть ему под кулак, действительно приведет в такое чувство, что не обрадуешься», — размышлял Юлий Борисович, направляясь к Голубкову.
Начальник отдела сбыта занимал крошечный кабинет, отгороженный стеклянной перегородкой от большого зала, где работали сотрудники.
Голубков — приземистый, пожилой, всегда неряшливо одетый человек неопределенного возраста. Ему можно было дать и сорок лет, и все шестьдесят. Подстриженный ежиком, без следов растительности на помятом, круглом, как шарик, лице, он производил впечатление евнуха. Маленькие, водянистые глазки так и бегали под нависшими над ними густыми, лохматыми бровями.
— Юлий Борисович, добро пожаловать! — радушно встретил он Никонова. — Садитесь, рассказывайте, чему я обязан столь высоким посещением. Может быть, вам понадобился вагон шерстяных тканей? Пожалуйста, фирма наша солидная. Можем занарядить хоть десять, вы только адресочек укажите.
— Молодец вы, Голубков, всегда в хорошем настроении!
— Нам унывать нельзя: профессия такая — сбывать. Сами понимаете, приказчик должен быть веселым, приветливым, чтобы не отпугнуть покупателей.
— Положим, в наше время наоборот, покупатели сами снимают шапку перед сбытовиками.
— Временное явление, так сказать, конъюнктура рынка. Пока все сходит, — серьезно заговорил Голубков, как человек, хорошо знающий свое дело, — но если наши предприятия и дальше будут выпускать барахло, то не знаю, чем все это закончится.
— Ничего, страна наша большая, на ваш век покупателей хватит!.. Впрочем, я зашел к вам не для того, чтобы болтать о перспективах торговли. У меня к вам небольшое дельце, вернее — просьба, — поправился Никонов, не зная, с чего начать.
— Пожалуйста, Юлий Борисович, к вашим услугам.
— Один мой приятель просил меня свести вас с ним.
Им нужны шерстяные отходы. Конечно, наряд и прочие формальности будут соблюдены. Человек он весьма приличный, и ему вполне можно довериться.
— А не скажете, что это за организация, где работает ваш приятель?
— Точно не знаю. Кажется, промысловая артель.
— Гм… да! — Голубков издал какой-то неопределенный звук. — Вот тут-то и загвоздка! Связаться с артелью опасно — обязательно клякса получится.
— В данном случае дело обстоит по-иному. Они выполняют спецзаказ. Под этим соусом добудут бумагу из Моссовета или еще откуда, если вы укажете.
— Понимаю, но… Юлий Борисович, не проще ли вам поговорить с нашим шефом? Вы с ним близки, он вам не откажет. Если потребуется мое заключение, — а оно непременно потребуется, — пожалуйста, поддержу.
— Нет, не в моих правилах использовать хорошее к себе отношение. Обмозгуйте лучше сами и, если можете, помогите, но настаивать не буду. Моя задача — свести вас, а там вы договоритесь. Для вас отпуск пяти-восьми тонн отходов — пустяк, все равно мы реализуем их на сторону. И себя тоже не надо забывать, дружище, на этом бренном свете всяко бывает.
