— Что вы, Николай Ильич, вам еще рано говорить о старости!
Реплика Василия Петровича не имела успеха, Акулов пропустил ее мимо ушей.
— Одним словом, помоги Власову довести до конца начатое. И опыт комбината распространяй на другие фабрики. Закисли мы что-то, без огонька работаем…
В коридоре Василий Петрович расстался с Власовым, не прощаясь, и поднялся к себе. Он был страшно зол. Впервые за много лет работы в министерстве его, словно мальчишку, распекли так открыто. Лучше бы Акулов накричал на него один на один, чем вежливо, не повышая голоса, затоптать его авторитет в грязь перед подчиненным. Хорошо, что у Василия Петровича еще хватило выдержки и он не наговорил заместителю министра дерзостей. Но зато рубашка на нем стала влажной и неприятно прилипала к телу…
В течение часа он старайся сосредоточиться и заняться текущими делами. Напрасно! Слова Акулова не выходили у него из головы, он переживал все вновь, краснел, сжимал кулаки. «Прошляпили, закисли, работаем без огонька…» Это говорили ему, Василию Петровичу, отдавшему свою молодость, здоровье, всю жизнь промышленности!..
Теперь по всему министерству поползут слухи, на всех фабриках будут знать, какое он потерпел поражение со станками и как его распек Акулов.
Поняв наконец, что работать не сможет, Василий Петрович сказал секретарше, что плохо себя чувствует, вызвал машину и поехал на дачу. Перед отъездом он приказал передать Никонову, что ждет его вечером у себя на даче…
Удивленная таким ранним приездом хозяина, Любаша быстро накрыла на стол, подала обед. Ларисы Михайловны не было — она уехала в город.
Проглотив несколько ложек супа и поковыряв жаркое, Василий Петрович встал, мимоходом сказал работнице: «Накорми, пожалуйста, Ваню, пусть ждет, может быть, в город поеду», — поднялся к себе. Он переоделся — надел парусиновые штаны, прикрыл голову соломенной шляпой, взял лопатку и в одной майке вышел в сад. Копаться в земле порой доставляло ему удовольствие. Жаль, мешала одышка.
Получив команду от Любаши, Ваня достал из колодца холодной воды, долго, с шумом умывался, причесал волосы и, придя на кухню, попросил:
— Ну, «страдания», — когда он бывал в хорошем настроении, то звал Любашу «страданиями», — подавай свою стряпню, отведаем домашнего, а то надоело обедать каждый день в «Национале».
— Болтун! Ты хоть раз был там?
— Спрашиваешь! Правда, иногда приходится заглядывать и в другие рестораны, ну, скажем, в «Савой» или «Гранд-отель», но в основном обедаю в «Национале». Ничего не поделаешь, холостой!
— А ты женись! — Любаша поставила перед ним полную тарелку дымящегося супа.
— Нет уж, спасибо! Жениться и посадить себе на голову такую кикимору, как твоя Лариса? Лучше век прожить холостяком.
— Наш сегодня, видно; не в духе! — сказала Любаша, подавая Ване обед. — Опять поссорились, что ли?
В открытые двери кухни видно было, как Василий Петрович, пыхтя и отдуваясь, копал землю, подготовлял место для посадки клубничных усов.
— Будешь не в духе, когда получишь по кумполу! Сегодня заместитель министра Акулов дал ему жизни! Его секретарша рассказывала: «Выскочил, говорит, от Николая Ильича багровый, глаза налиты кровью, как у быка…» Поделом ему: зазнался, думает, если начальник главка, так умнее его и человека нет!
— Бог с ним, у него жизнь и так не сладкая!
— И то правда! — ответил шофер, уплетая жаркое. — Смотри, уже уморился…
Действительно, Василий Петрович отшвырнул лопату, сел на лавочку и, уставив в землю глаза, задумался.
3
Юлий Борисович Никонов три дня тому назад получил бесплатную путевку в Сочи. Правда, сейчас какие-то тысяча восемьсот рублей не имели для него большого значения — в деньгах он не нуждался. Но мало ли какая может сложиться ситуация… Лучше, когда всем известно, что начальник ОКСа поехал отдыхать на казенный счет… Вызов к начальнику встревожил его: вдруг тот задумал что-то такое, что может сорвать отпуск? До чего же сложно жить на свете! Батурин по-дружески похлопал его по плечу и прочитал целую лекцию.
— Для вас очень важно продолжать работу у нас. Советую как можно шире разрекламировать свой побочный заработок. Можете даже несколько преувеличить полученную сумму. Это сразу положит конец всяким кривотолкам. Люди завистливы, и когда кто-нибудь начинает чуточку отличаться от окружающих своим материальным благополучием и позволяет себе лишнее, они настораживаются и всюду суют нос: «Откуда? Почему?» Вы человек молодой и, что греха таить, любите широко пожить. Я это понял с первого взгляда, когда был у вас дома. Не думайте, не осуждаю, так и должно быть, — в конце концов для чего живешь на свете? Но у нас такой быт, порядки такие установлены, при которых умным, способным людям нельзя развернуться и пожить в свое удовольствие. Я знаю людей с большими деньгами, ведущих себя тише воды, ниже травы. Они ходят в потрепанной одежде, курят дешевые папиросы, обедают в заводской столовой и вечные должники в кассу взаимопомощи. Жалуются на свое стесненное материальное положение и при каждом удобном случае подают заявление о материальном пособии. Получат триста — пятьсот рублей и в тот же вечер пропьют их с друзьями в укромном местечке. Вы благодаря работе у нас избавлены от необходимости вечно притворяться, но все же будьте осторожны. Когда в кармане много денег, то трудно удержаться от соблазна. За Голубкова я спокоен — он стреляный воробей, умеет вести себя, не попадется!..
Конечно, очень неприятно было слушать такую длинную отповедь от малознакомого человека — словно ты младенец и ничего в делах не смыслишь! Однако нужно отдать Батурину должное, он оказался порядочным человеком — не торгуясь, выплатил обещанную сумму, как только комбинация закончилась и артель получила наряд на пять тонн шерстяных отходов. Пятьдесят тысяч!.. Таких денег у Юлия Борисовича никогда не бывало. Как приятно сознавать свою независимость! Сколотить бы кругленькую сумму и отойти в сторонку. Почему бы нет? Батурин намекнул, что если все обойдется благополучно, то комбинацию можно повторить. Лишь бы его не обошли. Ну, нет, вряд ли. У дельцов такого рода, как и у уголовников, есть неписаные законы — своих не обманывать…
Никонов зашел к Василию Петровичу с заявлением о дополнительном отпуске за свой счёт на десять дней.
— Мне крайне неприятно тревожить вас по личным делам, но вынуждают обстоятельства. Мама моя затосковала в Воронеже, старенькая она у меня, хочется повидаться, утешить, благо получил деньги за работу в Статуправлении и могу доставить себе такую роскошь.
Василий Петрович пробежал глазами протянутое Никоновым заявление.
— Дополнительный отпуск вам дадим, это не проблема, а вот время для отдыха выбрали неподходящее. При сложившихся обстоятельствах не представляю себе, как я обойдусь без — вас… — Он долго, испытующим взглядом глядел на Никонова, видимо обдумывая какой-то план, возникший только что в его изобретательной голове. — Сами понимаете, как складываются у нас дела…
— Понимаю, конечно, но я путевку уже получил. Со здоровьем тоже неважно, болят суставы. Врачи советуют принимать мацестинские ванны.
От волнения у Юлия Борисовича пересохло во рту. Он так настроился на отпуск, заранее предвкушая те удовольствия, которые получит на благодатном юге, на берегу лазурного моря! К матери ему тоже хотелось явиться одетым с иголочки, во всем новом и при деньгах. Пусть старуха радуется и гордится удачливым сыном. Неужели поездка сорвется и все рухнет?
— На какое число получили путевку? — спросил Василий Петрович.
— С восемнадцатого августа.
— Еще десять дней — в вашем распоряжении. В крайнем случае полетите самолетом.
— Я хотел бы заехать к матери… — Юлий Борисович переступил с ноги на ногу, как провинившийся школьник.
— Заехать к ней вы можете и на обратном пути.
— Можно и так, — нерешительно согласился Никонов.
На даче, к удивлению Юлия Борисовича, Толстяков пригласил его наверх, к себе в спальню.
— Мне хочется доверительно поговорить с вами об одном важном деле, — начал Василий Петрович, усадив Никонова в кресло и прохаживаясь по комнате. — До вас, несомненно, уже дошли слухи о весьма неприятном разговоре, который был сегодня у меня с Акуловым… Кстати, он и о вас отозвался не очень лестно.
Никонов сидел съежившись… Неужели, почувствовав силу Власова, Василий Петрович переменил тактику и хочет найти с ним общий язык, а его, Юлия Борисовича, сделать козлом отпущения? А почему бы и нет? От него всего можно ожидать…
— Мне кажется, — продолжал Василий Петрович, — вы не испытываете особой симпатии к Власову, и, если хотите, это свидетельствует о вашей проницательности. Власов — наглец, причем умный и ловкий наглец, его не так просто скрутить. Особенно теперь, когда Акулов целиком на его стороне. Он дал мне прямую директиву: всячески поддерживать Власова и опыт комбината распространять на другие фабрики!
