— Я-то могу подождать, а вот подождет ли она — не знаю…
— Кто же она? — Вениамин Александрович глядел на сына и думал: «В самом деле, совсем большой…»
— Падчерица Толстякова, Милочка.
— Ну что ж, губа у тебя не дура!
— Значит, одобряешь?
— Вполне!
— А как, ты думаешь, мама?
— Маму беру на себя, — важно сказал Вениамин Александрович.
Выбор сына ему пришелся по душе. Вообще-то говоря, пусть женится парень, а то еще попадет в плохую компанию — потом хлопот не оберешься!..
— А теперь самое главное, — Борис замялся. — Тыне мог бы поговорить… с Василием Петровичем?
— Могу. Но, по-моему, это ни к чему. Раз вы любите друг друга, то при чем тут Толстяков? Тем более он ведь ей не родной отец.
— Нужно, понимаешь… Дело в том, что Милочка… не совсем согласна…
— Ну, Борис, ты меня удивляешь! — покачав головой, сказал Вениамин Александрович. — Такой видный парень! И потом — в сердечных делах прибегать к чужой помощи?! Мм… все-таки живем не в прошлом веке. Завоевывай ее сам, дружок!
На следующий день Лена помчалась к Милочке, и не потому, что торопилась выполнить просьбу Бориса, а из любопытства.
Сидя на кончике кушетки, она говорила о пустяках, предвкушая заранее удовольствие, которое получит, когда раскроет карты и объявит подруге, что ей все известно.
— Ты что-то нигде не появляешься…
— Некогда мне, — нехотя ответила Милочка.
— Какие дела у студентки во время летних каникул? Когда-то ты находила время повидаться даже во время сессии!
— То было прежде.
— Ну, а теперь что?
— Жаль тратить время на пустяки.
— Понимаю: успех у мужчин вскружил тебе голову!
— Какой там успех!
— Не хитри, я все знаю. Вчера Борис был у меня.
— Ну и что же?
— Послушай, Милочка, не строй из себя гордячку, не ломайся. Упускать такой случай просто глупо с твоей стороны. Красивый муж, положение, квартира, да еще какая! Деньги! Не понимаю: чего тебе надо?
— Тебе никогда в голову не приходило, что для счастья этого маловато?
— Ясно: не хватает любви! С милым рай и в шалаше, не так ли? Пустые слова, выдумки дураков!.. Выходи за Бориса, и если не можешь без романтики, то заведи милого для души. Это даже интересно: тайные свидания, ревность мужа, упреки любовника…
— Не говори глупостей, слушать противно!
На лице Лены появилась пренебрежительная гримаса, подведенные глаза сузились, тонкие губы, подкрашенные лиловой помадой, дрогнули. Она достала из сумки пачку сигарет, закурила и зло, отчеканивая каждое слово, сказала:
— Ты всегда была воображалкой, такой и осталась.
— Ну и пусть.
— Все играешь, — она пропустила мимо ушей реплику Милочки, — недаром в театральном училась. Посмотрела бы я на тебя, что бы ты сделала, если бы однажды твой отчим заявил: «Пора и честь знать, живи на свой счет…» Дай договорить! Работать! Как же, проживешь ты по окончании института на свои девятьсот — тысячу рублей.
— Ничего, хватит, не знатного происхождения.
— Конечно, на хлеб хватит! Только знай — модное пальто и шляпку с вуалью покупать не придется, и мужчины перестанут заглядываться на тебя, как теперь.
— У тебя только это на уме! Как это скучно и пошло!
— Не всем же быть такой утонченной, как ты! Я посмотрю, что ты скажешь через пять лет, — добавила Лена и, поднявшись, притушила сигарету на подставке письменного прибора. — Будешь волосы рвать на себе, да поздно. Говорю — не будь дурой!
2
В кабинете Акулова было жарко. Электрический вентилятор, тихо жужжащий на полированном столике, давал мало прохлады, и участники совещания, вытирая платком лица, то и дело тянулись к бутылкам с боржомом.
Совещание длилось долго, хотя после обстоятельного, хорошо аргументированного выступления Власова всем присутствующим было ясно, что станки действительно непригодны и оснащать ими предприятие нецелесообразно. Поставщики — представители Текстильмаша и завода — упорствовали, стараясь все свалить на Главшерсть. А тут еще выступил Никонов с неуклюжей попыткой защитить честь мундира: главк, мол, вынужден был пойти на эту временную меру из-за нехватки рабочей силы, хотя и знал, что станки далеко не совершенны.
— Как легко, оказывается, жить на белом свете! — сказал Акулов. — Этак просто, не утруждая мозги, можно разрешать самые сложные проблемы. Стало быть, через год-другой, когда будут подготовлены новые кадры ткачих, вы эти далеко не совершенные станки собираетесь в вагранку отправить, а десятки миллионов, затраченные на них, списать? — спросил он, нахмурив брови, и, не получив ответа, обратился к Софронову: — А вы как полагаете, руководитель техники?
— В свое время я предупреждал, даже особое мнение писал…
Под тяжелым взглядом заместителя министра он стушевался и замолчал.
— Предупреждал. Мнение писал… Потом успокоился: чего, мол, зря с начальством ссориться! На фабриках-то не вам работать. Эх вы, работнички! — Акулов повернулся к машиностроителям, занимавшим левую сторону стола: — Итак, уважаемые поставщики, спорить дальше — только попусту время терять. Станки ваши плохие, и мы их принимать не будем.
— Можно еще несколько слов? — спросил главный инженер Текстильмаша.
— Пожалуйста.
— Дело в том, что и эта часть вопроса так просто не разрешается. Завод наш потратил большие деньги, заготовил детали, приступил к серийному производству. Куда теперь прикажете отнести наши расходы? Может быть, договоримся так: вы принимаете у нас заказанное количество станков, а мы остановим их дальнейшее производство, — иначе…
— Знаю, — перебил его Акулов. — Иначе вы обратитесь в Госарбитраж и, без сомнения, тяжбу выиграете! Формально вы правы. Нам скажут: «Заказывали? Уплатите денежки и забирайте товар». Это — только формально. Имейте в виду, что, кроме арбитража, есть еще, Совет Министров и ЦК партии. Думаю, что там такое решение вопроса не одобрят. Такими методами мы технического прогресса промышленности не добьемся! — После короткого раздумья Акулов продолжал: — Так и быть, — грех пополам! Мы примем у вас сто станков, которые завод успел собрать. Рассуем их как-нибудь по фабрикам. Образцы на них будем вырабатывать, ткачих учить. Так, Власов?
Тот кивнул головой:
— Так.
— Сто станков, и ни одного больше! — продолжал Акулов. — Дайте конструкторам срочное задание модернизировать станки — прежде всего уменьшить вес наполовину, сократить габариты, довести ударность до двухсот, в крайнем случае до ста восьмидесяти в минуту. Дайте нам легкие, производительные станки, и мы с благодарностью их примем и спасибо скажем. Если потребуется помощь наших специалистов — пожалуйста. Вот сидит против вас инженер Власов — он в ткачестве собаку съел, привлеките его.
Закрывая совещание, Акулов попросил Толстякова и Власова остаться. Кабинет опустел. Акулов некоторое время стоял у настежь открытого окна и о чем-то напряженно думал. Брови его были сдвинуты, мясистые губы плотно сжаты. Внизу, в садике, листья на деревьях запылились, увяли от жары и свернулись, трава раньше времени пожелтела. У небольшого фонтана ребятишки в одних трусиках то и дело подбегали под струи и, мокрые, с прилипшими ко лбу волосами, визжа от удовольствия, отскакивали назад…
Акулов повернулся к ожидавшим его Толстякову и Власову.
— Как же ты так, Василий Петрович? — проговорил он, обращаясь к Толстякову. — Не ожидал! Такой опытный хозяйственник — и так опрометчиво. Не думайте, не так-то просто отбиваться от машиностроителей. Если дело дойдет до правительства, то спросят: «А где были ваши глаза?» Оправдаться нечем, прошляпили… Прогони ты… как его, этого краснобая?.. Никонова! Подведет он тебя. И вообще прислушивайся к голосу низов, почаще бывай на фабриках, не бойся, кабинет твой никуда не денется. Бывал ты у Власова на комбинате?
— Как же, конечно, бывал! — В ответе Василия Петровича не было лжи: Акулов ведь не спрашивал, когда он там был.
— Видал, что они затеяли? Хорошие, нужные начинания, их поддержать следует!.. Вот что, Василий Петрович: ты пересмотри план капиталовложений по своему главку и представь соображения, где можно урезать, чтобы выкроить для Власова несколько сот тысяч рублей. Иначе он полезет в оборотные средства, и тебе же придется его наказывать. Зачем бесцельно подставлять человека под удар?
— В середине года? — Василий Петрович безнадежно развел руками.
— Знаю, что трудно, но необходимо! Доложи Вениамину Александровичу, посоветуйся с ним, — может быть, у него найдутся неиспользованные средства. Я бы сам занялся этим, но уезжаю лечиться. Месяца полтора-два буду отсутствовать. Сердце сдает. — Акулов инстинктивно положил ладонь на левую сторону груди. — Стар становлюсь!
— Что вы, Николай Ильич, вам еще рано говорить о старости!
