По дороге Степанида молчала, да и шла-то, голову повесив. То и дело вздыхала тяжко. Алена ей вздыхать не мешала — видно, так при их ремесле надобно. Пока до рощи избранной дошли — за сотню тех вздохов набралось.
А небо просветлело в ожидании ясного солнышка, и воздух был прозрачен, вкусен, душу веселил, и каждая травка подсохшая да поблекшая отчетливо у ног виделась, как среди дня уж, пожалуй, не бывает.
Дойдя до рощи, Степанида поклонилась ей.
— Доброго утречка воде Ульяне, земле Марьяне! Я не пришла воды пить, пришла помощи просить. Наполните своей силушкой луга и берега, каменья и коренья…
И тут даже Алена, при всей своей глухоте на ведовские знаки, ощутила, как откликнулась роща и подал голос протекавший вдоль нее ручей.
— Чуешь? — шепотом спросила Степанида. — Вот коли днем придешь да попросишь — ведь не отзовутся…
— Чую… — удивившись, отвечала Алена.
— А теперь молитовке учись…
И Степанида заговорила торжественно, радостно, всей душой предаваясь звучащему слову:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Благослови, Господи, Мати Божия, Пресвятая Дева Богородица, и святой отец, праведный Аврам. Я пришла к вам испросить у вас дозволить мне трав сорвать, на всякую пользу и от всякой болезни всем православным христианам. Святой отец, праведный Аврам, всё поле орал, Симон-Зилот садил, Илья поливал, Господь помогал, небо отец, а земля — мать. Благослови, Господи, эту траву рвать на всякую пользу всем православным христианам!
— Аминь, — сказала и Алена.
Рязанка постояла, прислушиваясь и тихонько улыбаясь. Порченое лицо просветлело — в радость ей была исполненная тайных голосов утренняя тишина.
— Пойдем, здоровую березу поищем, и хорошо бы на ней чага росла. Березовая чага от многих бед пособляет, — с тем Степанида углубилась в рощу, неторопливо обходя самый мелкий кустик, отводя встречные ветви ласковыми руками. — А береза, Аленушка, дерево святое. Под березой сама Богородица с младенцем Христом отдыхала, березонька-то ей тень давала… И нежное она дерево. Бывает, приводят к ней болящего, и становят у ствола, и ветки над ним с наговором скручивают. А наговор таков — не отпущу, мол, пока болезнь от раба Божия не отступится. Многие беды береза врачует. И стоит березовое снадобье недорого, да сумей-ка его так предложить, чтобы хорошо заплатили!
— А как это, Степанидушка? — заинтересовавшись именно денежной стороной дела, спросила Алена. Того, что оставил дед Карпыч, при всей бережливости, могло не хватить даже до Пасхи, а не то что до Елены равноапостольной.
— А ты гляди да примечай, — сказала Степанида. — Вон купчиха приходила, ротик шириночкой прикрывает, толстым-толста, простым-проста! Погадать ей, вишь, охота! А как ты полагаешь, с чего бы она ротик прикрывала?
— Зубов недостает? — предположила Алена.
— Понятное дело, в ее-то годы… У нее из ротика смрадом шибает. Жрет-то, прости господи, по-свински… Вот ты ей и скажи — у меня, мол, свет, для тебя снадобьице есть, начнешь пить — не будешь знать, чем меня отблагодарить! И отсыпь из горшочка, да с молитвой. И возьми с нее подороже. Вот мне та купчиха за снадобье горшок меду дала, да мешок крупы прислала, да еще гривенник деньгами. А всего-то дел — березовый уголек толченый! И помогает! Ну, кажись, пришли. Вот она, моя голубушка. Никогда не подведет!
Рязанка направилась к толстой березе и, не дойдя трех шагов, поклонилась ей в пояс:
— Не гневись, березонька-матушка, прости, зла не держи!
Затем повернулась к Алене:
— На-ка холстинку, намочи в ручье, будем живучий пластырь перекладывать. Он хорош раны перевязывать, чирьи лечить.
Маленьким ножиком она легонько полоснула по стволу, подцепила острием, потянула и сняла тончайший слой бересты.
— Вот лохмотьица-то ощиплем, — она показала Алене наружный слой, весь в полупрозрачных топорщащихся пленочках. — И сбережем на погребу, в холоду. А понадобится — в дело пустим. Мы много не возьмем, дьячиха сыночка приведет, коленку лечить, так ему, да еще Марья прихворнула, язва у нее на ноге открылась, — так ей…
Взяли у березы живучего пластыря, поблагодарили. Потом ольху отыскали — взяли у нее шишечек, настаивать на водке и употреблять от грыжи. Рязанка велела Алене приметить место — весной пошлет сюда брать перезимовавшие и чуть подопревшие листья, от которых немалая польза при ожогах и ранах. И, наконец, набрали в лукошко тронутой заморозками рябины и калины. Это уж — не столь для знахарских дел, сколь себе в продовольствие.
И побрели потихоньку домой.
В последние дни Алена что-то тяжко думать принялась о себе и своем проклятии. Казалось ей, что коли взяла она себе на душу такой грех, как владение окаянной силой, да прибавила иного греха — ведовства, то, может, и поделом ей, что проклятье на себе носит? И постоянно расспрашивала она Рязанку об этом, причем заводила разговор невпопад, но ведунья, понимая, каково Алене приходится, терпеливо ей отвечала.
— А что, Степанидушка, ежели матушку мою со мной вместе не безвинно прокляли? — спросила Алена, когда уж вышли из рощи. — Вот третьего дня приходил купец, помнишь? У него женка еще ревмя ревела?
— Женке платок наплаканный кинули, — отвечала Степанида.
— А почему кинули? Потому что девку опозорила! В наказание кинули! — возмутилась Алена. — И ведь не ведунья кидала, мать той девки! А слово ее лепким и крепким оказалось. И попустил Господь — наказала она обидчицу. Порча-то поделом сделана была! Что, Степанидушка, трудненько было ту порчу снять?
— Горячее слово не всегда лепко и крепко, — возразила ворожея. — Там ведь как было? Я же обо всем расспросила! Выходит купчиха из храма Божия на паперть, и уж до того собой довольна, что далее некуда! И помолилась она всласть, и свечек понаставила, и милостыню раздала! И по ее разумению за этот день ее Боженька живой на небеса принять обязан! А тут выскакивает та баба, в лицо ей мокрый платок кидает и кричит: «Реветь тебе не перереветь, как больной корове!» Словам-то бабу научили, однако из десятка баб девять кинут платок с такими словами — и ничего. Потому что не вовремя. А тут случайно она нужное времечко угадала. Купчиха вдруг свой грех перед собой воочию увидела. Свечек ставь хоть пудами, и милостыню раздавай хоть возами, а если про грех свой забываешь, то ты этим беса тешишь! Вот что вышло, Алена, Господь через ту бабу наказание купчихе послал.
— А если и моей матушке то проклятие было Господним наказанием?
— Алена! — возмутилась Степанида Рязанка. — Кабы оно лишь на нее легло — я бы и говорить не стала, Господь всяко карает. Но он виноватого карает. А оно на тебя перешло. Ведь когда ее, бедную, прокляли — она тебя носила. И с ней-то, может, ничего и не сталось, а всё на тебя кинулось!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
