– Может быть, вы наконец расскажете мне, что с вами случилось?
Ральф долго не двигался, словно ему понадобилось время осмыслить вопрос, потом глубоко вздохнул и потер лицо руками.
– Простите, миссис Хьюз, – я не могу об этом рассказывать. Распоряжение сверху.
Тетя Элизабет громко втянула носом воздух.
– Мой дорогой Ральф – я ведь могу называть вас Ральфом? Все-таки вы член семьи… Сплошная военная конспирация: кто, по-вашему, здесь перед вами сидит? Именно леди почтенных лет, проводящая дни за чаепитиями, вязаньем, рукоделием и в церковном приходе. Как вы думаете, что случится, если я отправлюсь с вашими злободневными тайнами в газету, растрезвоню весть по всему городу или даже донесу его величеству? Ммм? Угадайте? Никто не поверит ни единому моему слову! – Она вновь наполнила опустевший за это время бокал и резко отставила графин. – Вы совершили смелый поступок, когда удрали с моей племянницей, но вернули вы ее в весьма плачевном состоянии – и за это должны объяснение! Ну же, вперед!
Даже полковник Коглан или лейтенант Плейфер инстинктивно вжали бы голову в плечи после этой громовой речи. Мог ли удерживать в себе правду лейтенант Гарретт? И он рассказал все, начиная с похищения Майи и приказа Коглана ее вернуть, о путешествии в глубь Аравии вплоть до того момента, как Майя выехала им навстречу по древней дороге ладана и он наконец снова смог заключить ее в объятья. Брови тети Элизабет поднимались все выше и уже почти дотянулись до вдовьего чепчика. Его рассказы вовсе не походили на то, что она читала по его с Майей лицам – Элизабет Хьюз не поверила ни единому слову. Как же завидовала она мужчинам в целом и своему брату в особенности, завидовала той опоре, какую им могла предоставить трубка! Выскабливать, набивать заново, обстоятельно разжигать и сосредоточенно дымить – все это позволяло полностью сосредоточиться на собеседнике и привести мысли в порядок. Начатая пара носков – за год она вязала больше дюжины для благотворительности – была хорошей альтернативой. Но Элизабет Хьюз не решилась встать и принести сюда корзинку с рукоделием – еще, чего доброго, Ральф подумает, будто она не воспринимает его приключенческие рассказы всерьез.
– Сначала она казалась очень веселой, – продолжил он, теперь уже крепко вцепившись в коньячную рюмку. Тетя Элизабет относилась к типу людей, перед которыми послушно раскрывали сердца даже незнакомцы, и Ральф Гарретт не стал исключением. – Но чем дольше мы шли, тем она становилась молчаливее и мрачнее. Словно вспоминала о чем-то, случившемся с ней на пути туда, и страдала. А в Адене, – он сделал большой глоток, глубоко вздохнул и снова выпил, – Майя как будто помешалась. Не хотела оставаться там ни одного дня, почти не подпускала меня к себе. Не дала осмотреть себя Стиггинсу – нашему врачу, доктору Штейнхаузеру, – чтобы узнать, действительно ли все в порядке! К счастью, – он благодарно кивнул тете Элизабет, когда она налила ему и добавила себе, – к счастью, полковник предоставил мне срочный отпуск. Из положенных мне шестидесяти дней за прошедший год службы половина ушла на дорогу в Ижар и обратно, но полковник понял, как нам с Майей необходим отдых, и освободил меня до середины ноября. – Он помассировал свободной рукой лоб. – Должно быть, она пережила нечто ужасное. Сколько я ни пытался ее расспрашивать, она не желает об этом говорить, лишь постоянно твердит, что все хорошо. Но это не так! Даже… – он сделал видимое усилие, но продолжил говорить, – эти ублюдки даже отобрали у нее обручальное кольцо и цепочку с медальоном! – Ральф потер указательным пальцем нос, но отказался от протянутого тетей Элизабет кружевного носового платка. – А Коглан, – на его лице отобразилось глубочайшее презрение, – Коглан даже не думает об ответном ударе. «Чего вам еще, лейтенант, – процитировал он, подражая манере начальника, – вы и так получили ее назад невредимой! Все ведь в порядке!»
Ральф уставился в свой стакан с остатками коричневой жидкости.
– Все в порядке, – горько повторил он. – Ничего не в порядке. Ничего. – Он пристально посмотрел на тетю Элизабет и понизил голос до испуганного шепота: – Я ее больше не узнаю́, миссис Хьюз. Ее даже не расстроило, что я потерял важные вещи, которые хотел привезти. Это больше не моя Майя.
«Ах, эта удивительная мужская манера говорить о нас, женщинах, собственническим тоном, как о собаках. Мой спаниель Лорд Нельсон. Моя Элизабет. Моя Майя. И как охотно вы жалуетесь, когда мы перестаем быть теми невинными овечками, на которых вы когда-то женились!» Но, памятуя о тяжелых неделях, пережитых не только Майей, но и ее мужем, тетя Элизабет проявила терпимость.
– Все наладится! Майя – истинная Гринвуд, а наше семейство издавна отличалось выносливостью. – Она посмотрела на Ральфа с искренним сочувствием. – Вы наверняка тоже хотите отдохнуть. К сожалению, у меня всего одна гостевая комната, но…
– Огромное спасибо, миссис Хьюз, – Ральф поднялся. – Сегодня я хочу продолжить путь к семье, в Глостершир. Я надеюсь там кое-что уладить и решить несколько финансовых вопросов. У меня значительные долги перед администрацией Адена после всей этой истории. Я не хочу служить там вечно, пока не выплачу их из жалованья, поэтому нужно поскорее обо всем позаботиться.
Отпускных Ральфу едва хватило на оплату дороги на родину, о непогашенных карточных долгах он старался не думать и остерегался упоминать о них при энергичной тетке Майи.
– У вас есть надежда на новую должность?
От Джонатана – тетя Элизабет не могла вспоминать о любимом племяннике без слез – все семейство Гринвудов быстро узнало о штрафном назначении Ральфа. Он кивнул.
– Надеюсь. Поспешный отъезд Майи стал для полковника облегчением. В Адене не очень рады женщинам. Меня отрекомендуют в высших инстанциях в награду за спасение Майи.
Это, определенно, было самым лучшим во всей истории: после того как лейтенант Гарретт и рядовой Фискер представили после возвращения письменные отчеты, полковник их расхвалил. Надежды рядового Фискера оправдались, его сразу произвели в капралы, не в последнюю очередь – за героическое спасение лейтенанта Гарретта при конном инциденте на перевале Талх. Но не только за это.
Сперва Ральф засомневался, когда Фискер по возвращении предложил исправить версию об их встрече с миссис Гарретт на более героическую. Богато приукрасить рассказ, как они, рискуя жизнью, вырвали Майю из лап шайки вооруженных до зубов бандитов. Никто не мог уличить их в заранее спланированной лжи (за исключением Майи, но никто и не ждал, что Коглан или Плейфер ее об этом спросят, ведь она была всего лишь женщиной и к тому же – причиной многих проблем). Повышение градуса героизма в отчете оказалось очень выгодно обоим, а Ральф был готов на все, лишь бы поскорее покинуть Аден. Но теперь его мучили угрызения совести, он чувствовал себя лжегероем. Но он хотя бы рассказал правду тете Элизабет – и этим гордился.
– Не останетесь ли вы хотя бы на несколько дней? – лишь дружелюбно предложила тетушка. – Пока Майе не станет немного лучше?
Ральф пожал плечами:
– Зачем? Я все равно ничего не могу сделать, она едва меня замечает. Чем скорее я расставлю все по местам, тем лучше. Я уверен, здесь она в самых надежных руках, миссис Хьюз, и едва ли ей в каком-то другом месте может быть лучше.
За двадцать с лишним лет, проведенных с покойным супругом, Элизабет Хьюз научилась не удивляться поразительному поведению мужчин, особенно в тяжелые минуты. Она не стала настаивать, любезно попрощалась с гостем и позвала Бэтти, чтобы та проводила его до двери. Сама же раскрыла секретер и собралась с мыслями, дабы срочно набросать несколько строк Джеральду Гринвуду и сообщить ему, что сегодня Майя вернулась из своего аравийского путешествия. Вполне здоровая – нет причин волноваться, – но все же ужасно измученная. Поэтому она просит, ради него, Марты и Майи, приехать через несколько дней, подождав, пока последняя хоть чуть-чуть придет в себя.
Все еще держа в руке перо, она задумалась – сколько же всяких бед в последнее время обрушилось на семейство брата!
– Что ж, – вздохнула она, убрала письменные принадлежности и бумагу в соответствующие ящички и закрыла секретер, – пути Господни неисповедимы.
Она отправила Бэтти с исписанным листом на почту, отправить телеграмму в Блэкхолл, и вновь поднялась по лестнице, посидеть у кровати Майи.
2
Громкий гул церковных колоколов проник в ее полусон, нарастая и нарастая, и наконец затих, оставив в воздухе тяжелый след звуковых колебаний. Столь хорошо знакомый звон, но вместе с тем чуждый – это не песнь колоколов Святого Эгидия. Майя с наслаждением зевнула, потянулась и приподнялась на локтях. По волосам прошел легкий сквозняк. Она запрокинула голову, выглянула в слегка приоткрытое окно и увидела сквозь кружевные занавески и стекло летнее голубое небо с клочьями облаков, легкими и нежными, как сахарная вата. Послышалось шипение локомотива. Линия Западной железной дороги пересекала парк Сидней-гарден, куда выходил передний фасад дома. Этой же транспортной компанией Майя с Ральфом вчера приехали из Лондона в город на Эйвоне, окруженный семью холмами, со знаменитой позднеготической церковью посередине. Каменные мосты лежали над железнодорожными путями – их укладывали в глубокие траншеи, чтобы не портить гостям вид, когда они прогуливались ко входу мимо цветочных клумб и зеленых лужаек, опускались на лакированные стульчики, чтобы заказать прохладительные напитки в отеле «Сидней» или встретиться у беседки, где играл оркестр. Посетители гуляли по лиственным и хвойным перелескам, где по ветвям прыгали белки, любовались сокрытыми среди деревьев гротами и водопадами, бродили по изящным чугунным мостикам в китайском стиле, под которыми текла зеленоватая вода канала, соединявшего реки Эйвон и Кеннет, или, заплатив несколько пенсов, терялись в лабиринте из самшитовой изгороди. В Лондоне для дневных прогулок и вечерних развлечений при свете фонарей, уединенных или шумных, отправлялись в Воксхолл-гарденс. А в Бате, со времен римлян городе целебных горячих источников, а теперь еще и карточных столов, – в Сидней-гарден.
