он отправляется в свой опасный путь.
Много лет назад мой друг Генрих Циммер спросил: «А в чем смысл этого испытания с опасной кроватью?» Думаю, что он нашел правильный ответ. Он так ответил на свой вопрос: «Это метафора восприятия мужчиной женского темперамента. Мужчина не может понять, какого черта там, внутри у нее, происходит. Но нужно проявлять терпение, она успокоится, и тогда вы сможете наслаждаться всеми прелестями общения с женщиной».
У меня был опыт соприкосновения с Опасной Постелью, когда я работал над книгой об индуистском искусстве, издавая одну из неопубликованных книг Циммера после его смерти. Я собрал уже все необходимые иллюстрации для этого издания, мне оставалось найти еще три-четыре.
Я был знаком с Анандой К. Кумарашвами, признанным в те времена авторитетом в этой области, но он только что умер. Я знал, что необходимые мне изображения находились в его коллекции в Бостоне и что они должны храниться у его вдовы. Поэтому я позвонил ей и поинтересовался, можно ли мне поработать с коллекцией ее мужа, чтобы найти нужные иллюстрации.
В Бостоне стоял жаркий день, но я подумал: ничего страшного, я за полчаса управлюсь с документами.
«О, – сказала мне вдова, – входите». И я вошел. «Джо, вот сюда, документы в этой комнате».
Я только открыл папку, как она вошла и спросила: «Джо, сегодня так жарко, хотите лимонада или чего-нибудь освежающего?»
Я из вежливости согласился.
И мы выпили лимонада, и долго беседовали, а потом она вышла, и я только принялся за работу, как наступило время обеда. И вот мы стали обедать, и снова беседовали. Я вернулся к документам, рылся в папках, и тут она пришла и говорит: «Джо, если хотите, можете переночевать здесь на диване, не стесняйтесь, все в порядке».
Я мысленно сказал себе: «Вот она, Опасная Кровать, я, похоже, здесь зависну надолго».
Три дня я там провел. Изображения попали в книгу, я их нашел, но вот что я вам скажу – это и было испытание Опасной Кроватью.
Следующим испытанием Ланцелота был Мост Мечей. Этот архетипический мотив встречается во всех мифологиях – от индуистской до эскимосской. Герою нужно преодолеть пропасть на Мосту Мечей. Смысл этого испытания на языке трубадуров заключается в том, чтобы на пути куртуазной любви Amor следовать Путем Левой Руки.
Те, кто идет Путем Правой Руки, следуют правилам, связанным с социальными нормами. Но Путь Левой Руки полон великих опасностей и страстей, и нет ничего более разрушительного в жизни, чем страсть. Этот урок и следует усвоить: переходя Мост Мечей, нужно нести в сердце возвышенную любовь Amor, а не темную страсть, иначе один неверный шаг в сторону или малейшее проявление страха ввергнет вас в бурный поток, который унесет вас далеко прочь. Вот чему учит Путь Левой Руки и путь Amor.
Ланцелот пересекает Мост Мечей, побеждает в бою стражей замка, где томится Гвиневера, и подходит к ней, чтобы получить ее благоволение.
А она холодна как лед.
Отчего?
Оттого, что, прежде чем сесть в ту телегу, он сделал сначала три шага в сомнении.
Законы любви жестоки. Если вы отказываетесь от чего-то ради чего-то немногого, тогда отказывайтесь от всего вообще ради этого немногого и храните эту мысль в своей душе на протяжении всего пути.
Вот какие замечательные уроки встречают люди на Пути Левой Руки. Таков ваш путь, если вы следуете по пути духовности, а не просто мирно и благополучно вписываетесь в законы общества.
Возрождение Богини
В XV в., в период расцвета итальянского Ренессанса, во времена Козимо Медичи, покровителя философов и художников, во Флоренцию прибыл византийский священник с копией рукописи на греческом под названием Corpus Hermeticum («Герметический свод», или «Герметика»). Это были герметические труды позднеантичного периода, совпавшего с периодом расцвета христианства: они датировались первыми тремя столетиями нашей эры.
Козимо предложил Марсилио Фисино перевести рукописи на латинский язык, и это произведение сразу получило известность среди философов и художников Флоренции, спровоцировав невероятный всплеск символизма в искусстве. Флорентийцы осознали сходство символики античности и христианства, герметические традиции которых были одинаковыми, но излагались по-разному, в одном из верований символы конкретизировались, а другое раскрывало их подлинный смысл.
Рис. 147. Исида с Гермесом Трисмегистом и Моисеем (фреска, эпоха Ренессанса, Ватикан, 1493 г.)
Ботичелли просто расцвел на этих идеях. А на картинах Тициана были изображены и античные, и христианские персонажи, доносившие до зрителя одни и те же идеи. Великое искусство того времени было основано на этом откровении, окончательно положив конец изоляции христианского учения от контекста мировой культуры и от религиозных откровений.
Две традиции встретились – античная и христианская. Этим вдохновением и отличается Ренессанс от эпохи Барокко.
В легенде, дошедшей до нас из трагедии Эсхила «Прометей прикованный», несчастная страдающая нимфа Ио, которую Гермес освободил от Аргуса, отправилась искать спасения в Египет в образе коровы, а там, в соответствии с более поздней легендой, обретя человеческий облик, она родила сына по имени Серапис и стала известна под именем Исиды. Художник из Умбрии по имени Пинтуриччио (1454–1513) изображает ренессансную версию ее спасения на фресках 1493 г. в так называемых залах Борджиа в Ватикане, созданных по приказу папы римского Александра VI Борджиа (рис. 147).
Удивительно, что одно из самых убедительных изображений Богини находится в Ватикане. Пинтуриччио изображает спасенную нимфу в образе Исиды, которая учит нас; по правую руку от нее мы видим Гермеса Трисмегиста, а по левую – Моисея. Смысл этой фрески заключается в том, что оба этих учения содержат величайшие знания и ценности на все времена, но они исходят из уст и от плоти Богини. Одно учение иудейских пророков, а другое – греческих мудрецов, и оно исходит не от Бога, с которым говорил Моисей,[169] а от Богини, о которой мы читаем в трудах одного из ее самых знаменитых последователей Люциуса Апулея (родившегося в 125 г. н. э.):
«Я – единое целое с ней, матерью всего сущего, повелительницей и правительницей всех элементов, той, что создала все миры, той, от которой исходит божественная сила, царицей всех, кто в аду, повелительницей всех, кто в раю, в ней единой слились все боги и все богини. По моей воле движутся планеты по небу, дуют могучие морские ветра, и в тишине ада раздаются горестные стенания; мое имя, моя божественность вызывают поклонение во всем мире, на разный лад, в разных обычаях и под множеством имен.
Ибо именно фригийцы первыми
