class="p1">Бедный Тристан. А вот язык дракона никогда не надо совать к себе в рубашку, потому что этот язык ядовитый. Он бредет назад с драконьим языком в рубашке, но теряет сознание и падает в пруд, так что только нос его оттуда торчит, но дышать он может, не беспокойтесь за него, пожалуйста.
А Изольда с матерью как раз в ту пору прогуливались неподалеку от того пруда. Как только они подошли поближе, то одна сказала другой: «Посмотри-ка, кто-то там лежит!» Они вытащили Тристана на берег – и почему-то снова его не узнали, не поняли, что это тот самый Тантрист, которого они когда-то излечили.
Они укладывают его в купель, чтобы вылечить. Тем временем Изольда разбирает его вещи в комнате, вытащила его меч, и – посмотрите-ка! – на нем выгравировано его имя! Открыв свою маленькую шкатулку, она видит, что сохраненный ею обломок меча идеально вписывается в зазубрину на мече Тристана. Она видит это – о боже! Она же так любила своего дядю! И вот она берет меч и решает убить Тристана, пока тот лежит в купели.
Он смотрит на нее и говорит: «Руби. Тогда этот сенешаль дурацкий возьмет тебя в жены».
Да, это серьезный аргумент, думает Изольда. Тем временем ей надоедает держать тяжелый меч, у нее затекает рука. Ну и все, конец истории.
Как только Тристана снова вылечили, он приходит ко двору и задает важный вопрос: «Кому достанется Изольда?» Сначала на ее руку претендует сенешаль, который принес голову дракона, и все это выглядит весьма убедительно.
А Тристану осталось всего-навсего задать еще один вопрос: «Откройте пасть дракона и посмотрите, может быть, там чего-то не хватает».
А языка-то и нет. Куда же он делся?
А вот он! И Тристан протягивает драконов язык. Так Изольда достается ему.
Глупый мальчишка, он все еще хочет доставить Изольду своему дяде Марку. И вот ее мать, та, что приготовила яд, из-за которого завертелась вся эта история, готовит любовный напиток для Изольды, чтобы она вместе с королем Марком выпила его и чтобы они прожили друг с другом в любви и согласии.
И тут возникает большая проблема, теологическая и не только. Королева приготовила любовный напиток и вверила дочь заботам верной кормилицы юной Изольды, Брангены.
Но Брангена была такая невнимательная. По пути назад пятнадцатилетние Тристан и Изольда выпили по глотку этого напитка, перепутав его с вином. И вдруг они поняли, что уже давно любят друг друга.
Узнав, что произошло, Брангена пришла в ужас, и это – потрясающий момент: она подходит к Тристану и говорит: «Ты выпил собственную смерть!»
А Тристан ей отвечает: «Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Если ты называешь смертью муки любви, то именно в них – моя жизнь».
Такова идея куртуазной любви Amor: страдать от нее. Вся жизнь наполнена страданиями, и любовь не исключение. В Японии примерно в это же время придворная дама Мурасаки написала роман «Легенда о принце Гендзи», где происходит утонченная игра аристократов и юных дев в вышитых цветами нарядах. Все они глубоко чувствуют и переживают то, что мудро заметил о жизни Будда: что жизнь есть страдание, а муки любви – это муки самой жизни, и там, где ваша боль, – там и ваша жизнь.
Тристан продолжает: «Если ты считаешь, что эта любовь принесет мне смерть, то в этом и состоит моя жизнь. Если смертью ты называешь наказание, которое меня постигнет за супружескую измену, то я его приму». И вот так человек прорывается между двумя противоположностями – жизнью и смертью, именно там и живет любовь: и в этом движении он и испытывает страдание. И в довершение своей мысли он говорит: «А если смертью ты называешь мое вечное пребывание в Аду после смерти, то я навечно принимаю и это».[166]
Вот это уже очень серьезное заявление, в нем воплощается средневековое представление о куртуазной любви. Тут не просто аристократические изыски или поверхностная любовная интрижка. Это – миссия, выводящая человека за пределы обыденных ценностей физического мира, уносящая его в мир вечных ценностей. Когда Данте проходил через круги ада, самым первым и ужасным из них был круговорот влюбленных. Среди них были Тристан и Изольда, Ланселот и Гвиневера – все великие любовники всех времен. Среди них он узнает одну пару, Паоло и Франческу, и, исполненный сознания общественного долга, подзывает ее к себе и спрашивает: «Как ты дошла до такой жизни?»
Далее следуют самые пронзительные строки во всей поэме, когда она ему отвечает: «Мы читали книгу о Ланселоте и Гвиневере. А потом наши взгляды встретились, мы посмотрели друг другу в глаза, и больше в тот день мы не читали».[167] Эти люди пребывают в месте, которое нам кажется адом, но вот какую мысль выразил в своей книге афоризмов «Брак Рая и Ада» замечательный мудрый человек Вильям Блейк: «Я брел среди адских огней/Радуясь наслаждениям Гения/Что Ангелы считают мучением и безумием».[168] Вот вам и ответ. И Тристан добровольно принял это горение в огне, адские муки, в которых заключалась для него вечная любовь, – и такова его судьба в мире вечности.
Далее в легенде рассказывается о предательстве дяди Тристана, короля Марка. Трубадуры считали, что у Марка не было прав на Изольду. Он ее никогда не видел, она никогда не видела его, они не встречались взглядами, между ними не возникала любовь Амор. Могли быть доброта и сострадание, но только не любовь. И когда Тристан и Изольда прибывают ко двору и Марк узнает об их любви, он не в силах казнить их, потому говорит: «Уйдите с глаз моих, прочь, в леса».
А дальше следует рассказ о тех годах жизни, которые Тристан и Изольда провели в лесах. Они вошли в пещеру, на которой было начертано: «Пещера влюбленных». Эту пещеру выдолбили в скале и приспособили для жизни еще в дохристианские времена. Она была связана с кельтскими мистическими ритуалами и напоминала милую маленькую часовню. И там, где должен был располагаться алтарь, стоял альков из хрусталя, а тайна этой пещеры была связана с таинствами любви. Так говорится в версии Готфрида Страсбургского, придумавшего эту маленькую часовню.
А в потолке этой часовни было два маленьких оконца, пропускавшие солнечный свет. Однажды Тристан заслышал звук охотничьего рога вдалеке – то король Марк отправился на охоту. И Тристан подумал: «Если Марк обнаружит эту часовню и заглянет в нее, он увидит нас с Изольдой в постели, – я положу меч
