Проходит много времени, прежде чем мои птички привыкают сами забираться в вольер. Сперва я кладу внутри рядом с дверцей что-нибудь вкусненькое и подаю свистом сигнал. Когда это не срабатывает, пробую сажать их на дощечку у входа, но они все равно не хотят раздвигать проволочки. Думаю, канарейки более чувствительны к прикосновениям, чем голуби. Тогда я начинаю оставлять проволочки приподнятыми — тут они заходят и лакомятся. Наконец, мало-помалу, они все-таки набираются храбрости и привыкают раздвигать проволочки, чтобы войти, когда им понадобится. Дело сделано. Теперь они фактически могут жить такой же жизнью, как голуби, которым позволено летать на свободе. В результате они становятся поразительно быстрыми и проворными летунами, так что теперь я не слишком-то беспокоюсь насчет котов и ястребов — даже несмотря на то, что у моих канареек за спиной по три сотни поколений, проведших жизнь в клетках.
В одну из ночей в моем сне я поднимаю голову и вдруг вижу отверстие в стене клетки: проволочки приподняты. Я подлетаю к порогу и выпрыгиваю на дощечку. Свершилось то, о чем я так долго мечтал в своих грезах. Наконец-то я полетаю на воле.
Взлетаю на крышу вольера. Прыгаю по карнизу, смотрю вниз на землю, затем на крышу нашего дома на другой стороне двора. Стоит прекрасная погода, все так красиво, листочки только что распустились, по небу плывут большие, мягкие, белоснежные облака. Я подпрыгиваю. Описываю круг, рассекая воздух, ощущая упругость ветра каждым перышком своих крыльев. Смотрю вниз и вижу, каким маленьким стал двор. Делаю еще один круг, потом приземляюсь на край водосточной трубы. Этот мир одновременно и больше, и меньше того, к которому я привык. Он больше потому, что я могу видеть дальше, а меньше оттого, что я смотрю на него сверху и знаю, что он мой — гораздо более мой, чем когда-либо.
Я взлетаю с крыши и лечу почти вертикально вверх, как можно выше, не куда-нибудь, а просто чтобы почувствовать небо, стать ближе к нему. Затем я складываю крылья и начинаю падать; мое падение продолжается до тех пор, пока перья не начинают трепетать на ветру. Тогда я расправляю крылья, они подхватывают меня, и я опять взмываю прямо вверх, потом теряю скорость и сваливаюсь в долгую, затяжную петлю. Опять смотрю вниз.
Там мой двор, я могу видеть его весь сразу. Все, что там находится, я могу разглядеть, не поворачивая головы. А еще мне видны все бейсбольное поле и ведущая к кладбищу улица Черч-лейн. Я нахожусь как раз над деревом, стоящим в углу нашего двора. Спускаясь вниз медленными кругами, я высматриваю ветку, на которую смог бы сесть, и нахожу одну подходящую почти на самой верхушке, на той стороне дерева, которая обращена в сторону двора. Я приземляюсь, взъерошиваю перышки. Чувства переполняют меня. Я ощущаю себя самим собой, вплоть до мельчайшей клеточки моего организма.
Я смотрю в сторону вольера. Из него выходит Перта и встает на дощечку у дверцы. На крыше вольера сидят двое наших сыновей и одна дочка. Сперва я подумываю, не «пипнутъ» ли, сообщая им, где я, но вместо этого решаю спеть. Моя песня переливается в лучах солнечного света и взлетает к синему небу. У меня такое чувство, будто звуки ее несут меня вдаль, словно облака.
Я ощущаю себя частью всего, к чему прикасается моя песня. Пока я пою, Перта взлетает и садится рядом на ветку. Она чувствует то же самое, что и я, и просит меня покормить ее. Я кормлю ее и опять пою, а потом кормлю ее снова. Взлетаю, зависаю над ней и опускаюсь. Это лучше, чем когда-либо прежде. Закончив, я принимаюсь летать над Пертой небольшими кругами. И пою, паря в воздухе. Я забываю, что я Птаха, — нет, я настоящая птица, и это уже не сон. Я летаю всю ночь напролет и могу отправиться в любое место, где днем бывают мои канарейки. Правда, есть и другие места, куда мне хотелось бы полететь, — например, к газгольдеру, или к мельничной запруде, или туда, где у нас была голубятня на дереве, — но у меня не получается.
Днем я только и думаю, что об этих полетах. В моем сне все кажется совершенно реальным, и мне все труднее верится, что то, чем я занимаюсь днем, и есть моя настоящая жизнь.
Однако приближается новый период гнездования, и мне пора подумать о том, что делать дальше. Я уже практически решил, какими будут пары, и начинаю давать канарейкам яичный корм и одуванчики, чтобы подготовить их к спариванию. Когда я отсажу этих птиц в гнездовые клетки, можно будет убрать перекрытие, разделяющее большую клетку на два этажа, и тогда она вся будет в распоряжении моей семьи.
В начале апреля я соединяю намеченные пары. Той же ночью в моем сне Перта и я летим к самым дальним местам, куда только можно добраться. Мы гоняемся друг за другом взапуски, а иногда, подлетая слишком близко, соприкасаемся крыльями. Меня так и подмывает перевернуться в воздухе, как это делают голуби-турманы, но канарейки так никогда не летают.
Перта заявляет, что ей не хочется строить наше гнездо в вольере, она желает свить его на дереве. Это и моя мечта тоже, но в моем сне я чувствую себя удивленным. Если во сне у Перты будет гнездо на дереве, неужели подобное случится и наяву?
На следующий день я по уши занят тем, что кормлю и пою птиц в гнездовых клетках, а также присматриваю, как идет спаривание. У большинства пар это не первое гнездование, так что дело продвигается быстро.
Еще до того, как погрузиться во все эти хлопоты, я выпускаю мою семью полетать на воле. Закончив, я, прежде чем идти ужинать, свищу им, чтобы они вернулись в клетку. Прилетают все, кроме Перты. Ее я начал обучать позже, чем остальных, поэтому свищу снова. Она приземляется на дощечку и, когда я протягиваю палец, вскакивает на него. Она что-то держит в клюве — это сухая травинка.
На следующую ночь мы с Пертой тщательно осматриваем все дерево и находим развилку, которая подошла бы для гнезда. Мне приходит в голову, что днем можно было бы залезть на дерево и установить на нем соответствующий каркас, но решаю этого не делать.
На следующий день Перта не возвращается, когда я ее подзываю. Понятно, что она вьет гнездо где-то поблизости. Вот и еще одно событие, которое началось во сне, а теперь происходит наяву. Ставлю блюдце с семенами и поилку на крышу вольера, где можно не опасаться котов, и надеюсь на лучшее.
Мы с Пертой строим гнездо очень долго. Это гораздо труднее сделать без проволочного каркаса и без надерганных ниток мешковины. Мы собираем сухие травинки и веточки везде, где только можно. В гараже есть старое соломенное кресло, сплетенное отцом много лет назад, еще до того, как я родился. Мы выдергиваем из него соломинки и используем их, чтобы укрепить гнездо по краям. Конструкция получается очень красивой. Я делаю то, что мне велит Перта, мною как бы руководит сила ее инстинкта. Мы успеваем закончить постройку гнезда за два дня до того, как в нем появляется первое яйцо.
Гнездо просто потрясающее. На какие только ветки я не сажусь, чтобы увидеть его под разными углами. Мы подыскали действительно прекрасное место. Его нельзя обнаружить ни с воздуха, ни с земли. О том, что оно здесь, ни за что не догадаться ни одному ястребу и ни одному коту. Я пою своей подруге, сидя на разных ветвях нашего дерева, а потом слетаю вниз, чтобы принести ей семена и воду с крыши вольера.
Днем я сразу нахожу, где Перта свила гнездо. Оно в точности там, где мы его устроили в моем сне. На этот раз яйца у Перты могут оказаться оплодотворенными, об этом мог позаботиться один из молодых самцов из ее же прошлого выводка. Надеюсь, что это так и будет. Некоторые другие мои летуны тоже начинают вить гнезда. Большинство из них, подобно голубям, делает это в большой общей тетке, где они надежно защищены. Только одна из канареек, как и Перта, вьет гнездо снаружи. Это та самая желтая птичка, которую я первой выпустил полетать на свободе. Она выбрала место на дереве, ветки которого нависают над крышей нашего дома. Это тревожит меня, потому что здесь до него могут добраться коты. Меня мучает мысль, должен я пытаться перенести гнездо на другое место или нет. В конце концов решаю положиться на удачу и оставить гнездо на прежнем месте.
«…Проблема в том, что многое во мне самом представляет для меня загадку. Всю жизнь я трудился над тем, чтобы вылепить себя заново, подобно тому как культуристы создают себе новое тело, накачивая мышцы согласно рекомендациям и картинкам из журнала по бодибилдингу. Да вот штука-то как раз в том, что я выстраивал свою личность не изнутри, а снаружи, для защиты от всего, что могло угрожать извне.
Теперь же эта дурацкая личина большей частью порвалась, пришла в полную негодность. Нужно все начинать заново, то и дело заглядывая внутрь себя, чтобы понять, что ж там на самом деле творится. Не знаю, смогу ли, выйдет ли у меня. Может, все, что получится, — это сложить вместе куски прежнего Эла, подштопать, а места, где чего-то не хватает, просто чем-нибудь залепить?
