Я свищу канарейке-матери, чтобы она летела ко мне, и она опускается на мой палец, но снова покидает его прежде, чем мне удается ее поймать. Она летит обратно на дерево. Я бегу в гараж и вытаскиваю лестницу. Выходит отец. Он помогает приставить лестницу, чтобы я мог забраться на крышу крыльца. Выходит мать. Она боится, что я упаду, а отец опоздает на работу.
Мне удается залезть на крышу. Кот не сдается, но, когда я встаю во весь рост и протягиваю к нему руки, пятится. Теперь, увидев мою поддержку, канарейка-мать нападает на кота с удвоенной храбростью. Он по-прежнему не выпускает изо рта тельце ее птенца. Тот, второй, до которого он пытался добраться, отступает по ветке к гнезду, откуда, свесившись через край, на все это смотрит третий птенец.
Но едва я забираюсь на крышу дома, как коту удается, взмахнув лапой, задеть нападающую на него канарейку. Она падает. Я прыгаю вперед, чтобы оказаться там раньше кота, но тот опережает меня. Он выпускает птенца и стискивает ее зубами прежде, чем я могу что-либо сделать. Я хватаю кота за переднюю лапу. Он царапается, а мне удается перехватить руку и сжать его горло. Он разжимает зубы и выпускает птичку. Но уже слишком поздно. Она мертва. Я поднимаю маленького канарейка. Выпускаю кота, и он, прошмыгнув мимо меня, прыгает на крышу крыльца. Отец стоит с палкой наготове рядом с бочкой для дождевой воды. Кот прыгает на землю и приземляется рядом с ним. Палка описывает полукруг, но не достает до него.
Я спускаюсь и осматриваю этих двух канареек. У обеих сломана шея. Коты знают, как убить птицу вернее всего.
Прежде чем убрать лестницу, я поднимаюсь на крышу и забираю из гнезда двух оставшихся птенцов. Их нетрудно поймать, они еще не летают. Я помещаю их в клетку для моих летунов вместе с другим молодняком. Может, кто-нибудь из самцов признает их и займется воспитанием сироток. Перед тем как отправиться в школу, я оставляю им побольше корма и надеюсь на лучшее.
Вернувшись домой, я нахожу их в полном порядке и добавляю корма. Уверен, что их кто-то кормит. Самцы не могут запомнить всех своих птенцов, так что один из них становится отцом для этих бедняжек.
Следующей ночью в моем сне я очень боюсь, что может случиться несчастье, но все проходит гладко. Гнездо Перты в порядке, кота нигде не видать. Наше гнездо находится на слишком большой высоте и слишком хорошо скрыто ветками, чтобы кот его заметил. Я говорю с Пертой и пытаюсь рассказать ей, насколько опасны коты, но она никогда их не видела и не понимает, о чем я толкую. Я почти решаю перенести наше гнездо в клетку. Интересно, что будет, если я днем залезу на дерево и сниму оттуда гнездо. Покинет ли его ночная Перта? А может, оно останется на прежнем месте? Риск слишком большой. Во мне крепнет уверенность, что если я буду осторожен, то ничего не случится. В моем сне вовсе не обязательно должно происходить то, что случается днем. А гнездо желтенькой канареечки во сне вообще отсутствует.
Неделю спустя, когда я успокаиваюсь и думаю, что всякая опасность миновала, во сне я опять вижу того же кота, карабкающегося на наше дерево. Я нахожусь чуть выше и как бы позади гнезда, в котором сидит Перта. Наши детки только что начали вылезать на его край. До этого они были слишком малы, а теперь они подросли. Можно ожидать самого худшего.
Кота Перта все еще не видит. Первый выводок наших детей, родившихся в этом году, все четверо, улетели со своими старшими братьями туда, где у меня когда-то была голубятня, спрятанная в кроне дерева. Что делать? Ничего не приходит в голову. Остается ждать и наблюдать за котом. Я вижу его отчетливо как никогда. У него рваное ухо, оно висит, как у собаки. И вообще я вижу его в мельчайших подробностях. Я и не знал, что смог рассмотреть кота настолько хорошо. Ведь я был очень занят, думал совсем о другом, когда боролся за жизнь канареек; я и не знал, что внимательно разглядываю этого кота.
Вот что мне надо сделать: прервать сон. Надо проснуться. Необходимо опять превратиться в Птаху, взрослого парня, и что-то сделать с проклятым котом. Но я не могу. Не могу заставить себя выйти из сна. Я оказался не с той стороны двери, ключ остался там, а не здесь. Это похоже на то, когда просыпаешься и не уверен, что можешь пошевелиться, и боишься попробовать. Я не могу заставить себя попытаться. Птичье начало во мне слишком сильно. Птица не знает, что может все прекратить, если уйдет. Птица во мне слишком боится кота, чтобы отстраниться от него. Это птица должна оставаться здесь, чтобы защищать Перту и наших детей. Во мне не осталось веры в какое-либо другое существование. И все-таки сидящий во мне парень знает, что канарейка не может одолеть кота.
Я сдаюсь. Жду и наблюдаю, как кот, цепляясь когтями за ствол, подбирается ближе и ближе. Каждая клеточка моего тела хочет улететь прочь. Но мой птичье-человеческий мозг заставляет не двигаться с места. Я пытаюсь догадаться, что может произойти в моем сне дальше. Неизбежна ли смерть Перты? Если она увидит кота, бросится она на него или улетит?
Я прыгаю вниз, в гнездо.
— Послушай, Перта, почему бы тебе не отправиться полетать? А я посижу здесь, в гнезде.
Перта глядит на меня. Она устала и не прочь размять крылья, но ей не хочется улетать. Она чувствует мой страх, ее нельзя обмануть. Мне кажется, что если ее не будет в моем сне, я смогу проснуться. Я опять говорю ей, что мне хочется, чтобы она отдохнула — мне захотелось побыть с детьми одному.
Перта понимает, что тут что-то не так, но вылезает из гнезда. Птенцы встревожены и начинают пищать, требуя кормежки. Я занимаюсь ими, и они успокаиваются.
— Все в порядке, Перта. Полетай. Наши отправились в лес. Давай, посмотри, что они там делают. Они около разрушенного домика на дереве. Ты знаешь, где это. Слетай к ним, тебе это полезно.
Перта бросает на меня еще один взгляд и улетает. Она не видит кота. Потому что не присматривается. Кот жмется к стволу дерева. Он уже на полпути. Уверен, что он услышал писк моих птенцов, но это уже не важно. Хотя бы Перта спаслась. Главное, что ее теперь здесь нет. Теперь, может быть, я смогу управлять своим сном, остановить его, не дать случиться непоправимому. Я снова пытаюсь сосредоточиться и остановить происходящее, но я слишком сильно в него вошел. Приказываю всем птенцам забиться на дно как можно глубже. День жаркий, и в гнезде тесно и душно. Они не хотят. Они уже почти взрослые, вот-вот должны вылететь из гнезда, им хочется сидеть или стоять на его краю, расправляя крылышки. Но я заставляю их не высовываться.
Теперь я покидаю гнездо сам. Перелетаю повыше. Коту меня не видно. Его внимание приковано к гнезду, это просто маньяк, а не кот. Он уже ощущает вкус перьев и крови.
Мой единственный шанс — в том, чтобы каким-то образом его напугать или поранить. Прикидываю, как бы позвать на помощь отца, но его никогда не было в моем сне. Тогда думаю о том, чтобы вызвать себя самого. Я вижу себя, разгуливающего по двору рядом с вольером, но это все равно что на Луне. До сих пор я никогда не обращал внимания на себя самого в обличье канарейки. Придется действовать в одиночку. Итак, мой единственный шанс в том, чтобы поранить кота. Нужно как-то изловчиться и достать до его глаза, бесшумно спикировав вертикально вниз.
И я несусь вниз. Мимо мелькают ветки, я пикирую на кошачью голову. Направляю свой клюв прямо в его глаз. Тот самый желто-зеленый с черным зрачком глаз, который нацелился на моих детей. Затем я падаю, мои крылья перестают мне повиноваться, я не могу вздохнуть — я ранен. Кот успел отмахнуться от меня быстрым движением лапы. Я ударяюсь о землю и не могу шевельнуться. Глаза мои открыты, но я словно парализован. Лежу на боку и смотрю вверх, на дерево. Опять закрываю глаза и пытаюсь проснуться. Открываю глаза — я по-прежнему на земле. Кот смотрит на меня с дерева. Теперь его внимание отвлечено от гнезда.
Я делаю отчаянные усилия, чтобы встать на ноги, но не могу даже пошевелиться. Кот поворачивает голову и начинает спускаться. Он цепляется за ствол когтями, то и дело соскальзывает, а когда остается всего несколько футов, спрыгивает на землю. Я лежу. Кот стоит неподвижно и глядит на меня. Я не шевелюсь, не могу. Кот приседает, готовясь к прыжку. Я смотрю ему прямо в глаза, пытаясь заставить его увидеть во мне человека, а не просто птицу. Значки его глаз сужаются и расширяются. Глаза даже косят от напряжения. От нетерпения он то вытягивает голову вперед, то отводит назад. Я стараюсь задержать его, остановить своим взглядом. И снова пытаюсь прервать сон. Чувствую, что смогу это сделать, если закрою глаза. И знаю, что, если закрою, кот прыгнет. Я закрываю глаза — и в тот же миг, прежде чем сон заканчивается, слышу какой-то звук, а потом — жалобный кошачий мяв.
