Ризомерилл, сидевший от ученого по правую руку, от такого заявления не на шутку рассердился. По природе он был человеком тонким, впечатлительным, а коллеги так и вовсе считали его застенчивым. Никто и мысли допустить не мог, что этот философ с куцей бородкой и кустистыми бровями вскочит со стула и примется доказывать, что умозрительные истины также имеют право на существование. Ризомерилл и сам от себя такого не ожидал. Пока между ним и Кронваром шел словесный поединок, остальные молча переглядывались и передавали друг дружке листочек со ставками. Большинство ставило на Кронвара. Тут и гадать было нечего — он любого на лопатки уложит, причем не только иносказательно, но и в прямом смысле этого слова.
Однако к единому мнению спорщики так и не пришли: у философа не хватило аргументов, и он предложил перенести полемику на завтра.
— Ладно, ладно, посмотрим, что вы наваяете за ночь, — ядовито процедил Кронвар.
На следующее утро он кружил рядом с беднягой Ризомериллом настоящим коршуном. Ризомерилл кутался в свою тогу и суетливо вынимал из толстенной папки труды некоего Резонериса-Меонира-Линна. На эту папку философ возлагал большие надежды, но надежды рухнули, как только было опровергнуто последнее доказательство.
— Вы пытались убедить меня, что философия — самостоятельная стезя, а в результате факты всё равно упираются в науку, — довольно потирая руки, говорил физик. — Вы проиграли, и вот моё условие: пойдете на осмотр комнат вместо меня.
— Но как же так? Мы ведь не договаривались! — запротестовал Ризомерилл.
— Вас разве не предупредили? — с притворным изумлением спросил Кронвар. — Спор со мной подразумевает условие. А уж какое это условие, я сообщаю позднее.
— Но позвольте… А Ипва в курсе? — осторожно полюбопытствовал стоик.
— Ой, только не вмешивайте сюда Ипву! У нее и без вас забот хватает!
И Ризомерилл сразу понял, что Ипву непременно надо вмешать. Но так вмешать, чтобы не прослыть при этом доносчиком…
Сейчас он чуть ли не вприпрыжку бежал по сумеречному коридору. Под конец пути даже сердце зашлось с непривычки.
«Если во второй комнате меня встретят так же неучтиво, я, пожалуй, отсижусь где-нибудь в теплом уголке, а потом отчитаюсь перед Кронваром, что обход совершен и постояльцы всем довольны», — подумал он и остановился. Следующая дверь таращилась на него свирепыми глазищами древесных годовых колец. Собрался с духом, постучал. Открыла разрумянившаяся Минорис. Она зачем-то держала молоток, а когда видишь молоток в руках у хорошенькой девушки, справиться с волнением бывает невероятно трудно. Особенно если представить, что впоследствии это орудие обрушится на твою несчастную голову.
— Не подумайте, я не грабитель, — прошамкал Ризомерилл и на всякий случай отступил назад.
— Что вы! Как можно! — всплеснула руками Минорис. Она не стала говорить, что в почтенном возрасте Ризомерилла ограбить кого бы то ни было в принципе проблематично. — Представляете, какая досада! Отвалилась спинка кровати, и я раздобыла гвоздей, чтобы ее приколотить. А гвозди гнутся один за другим!
— И правда, досада, — понимающе кивнул стоик. — Я сообщу кому нужно, и вам помогут. Обязательно.
— А вы кто? — спросила Минорис, пряча молоток за спину.
— Я? Никто. Так… Обход совершаю. Может, у вас в комнате еще что-нибудь починить требуется?
— Вообще-то здесь поселили Сэй-Тэнь. Моя комната соседняя. Там ужасно скрипит паркет, а матрас отсырел, и в нем огромная дыра. Если не возражаете, я провожу.
— Что ж, не возражаю, — прокряхтел Ризомерилл. — Сегодня исключительный день. Сегодня всё складывается не совсем обычно…
Денек действительно выдался незаурядный. Минорис прочувствовала это особенно остро, когда твердая почва в буквальном смысле ушла у нее из-под ног. Кто знал, что идя по коридору, следует остерегаться ям? Вот так шагаешь, шагаешь, ничего не подозревая, а потом как ухнешь в пустоту! Философ даже не успел задать издавна мучивший его вопрос: «Куда это мы катимся?», как свалился на белую пуховую перину. Минорис зарылась в нее с головой.
— Добро пожаловать! — чарующе прозвучал чей-то голос. Ризомерилл давно утратил способность удивляться. Он степенно поднялся, подобрал свою трость, и, расправив мантию, медленно оглядел эбонитово-черный зал. Под сводчатым потолком холодным светом горел единственный торшер, а у стены напротив, на столе, плясали крохотные язычки пламени. — Как вы находите моё гостеприимство?
— Вы большая оригиналка, — ответил старик. — А ведь сперва я вас и не приметил!
Только сейчас Минорис различила в полутьме женщину в грязном, местами продырявленном лабораторном халате. Ипва собственной персоной! По рукам у нее стекала какая-то темная жидкость. И когда ардикта приблизилась к перине, оказалось, что на пол капает самая настоящая кровь.
— Вы ранены? — встревожилась Минорис.
— О, ничуть нет. Просто провожу эксперименты на мышах… И крысах. Обыденное, знаете ли, занятие.
— Вы их убиваете? — не сумела подавить отвращение Минорис.
— В целях эксперимента, — успокаивающе сказала Ипва и усмехнулась. — Кроме крыс и мышей, я пока еще никого зарезать не успела.
Повисла давящая тишина, нарушаемая лишь странными, зловещими звуками. Где-то в отдаленном подвальном помещении стежок за стежком выстрачивала огромная швейная машина. Скрипя, поворачивалось мельничное колесо, да не унималась трещотка.
— Это шумит динамо-машина, — пояснила Ипва. — Не пугайтесь.
— А правда, что вы истязаете лабораторных животных и потом выращиваете из них монстров? — спросил Ризомерилл, содрогнувшись от собственного предположения.
— Правда, мой друг, состоит в том, что сплетни имеют особенность распространяться быстрее вирусов, — осадила его женщина-ученый. — Советую не принимать на веру сведения, которые поступают из сомнительных источников. Я спустила вас сюда по очень важному делу, поэтому не будем отвлекаться. В мастерскую, а тем более, в мою лабораторию допускаются лишь избранные. И ты, Минорис, одна из них.
Минорис удивленно вздернула голову, и тут ардикта перешла в атаку:
— Твой дар был поистине неоценим, ты мне сразу приглянулась.
— По-моему, вы что-то путаете. Неоценимый дар мастерам преподнесла Сэй-Тэнь, — неуверенно заметила та.
— Ее дар — бесценный. А бесценный и неоценимый — несколько разные вещи, — сухо произнесла Ипва, после чего вновь перешла на торжественный тон.
Она долго упражнялась в витийстве, восхваляя достоинства муз. Говорила что-то про доброту и честность и напоследок сдобрила свою речь соусом лести, сказав, что дар Минорис не имеет себе равных. Во время ее тирады Минорис то краснела, то бледнела и не знала, куда себя деть от смущения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
