приюте или в доме хорошего рода. У тебя будет своя комната, игрушки, платья, вкусная еда.
- Но не свобода.
- Со временем будет и свобода. - Кэлантай с интересом смотрела на неё. - Милая, тебе восемь… Что ты знаешь о свободе?
- Свобода - это когда ты принадлежишь только себе, - уверенно сказала Камайя, глядя на яблоко. - Когда тебя не могут купить или продать. Не могут заставить работать. Не могут приказать пойти в хижину надсмотрщика, которому ты понравилась. А потом говорить, что такова твоя судьба, если родится дитя. Так про Меррет говорили. Свобода - это когда ты сам решаешь, что тебе делать. Сам выбираешь.
- Она не по годам рассудительна, - улыбнулась Кэлантай светловолосому гиганту, который отошёл от парня и сел рядом с ними. - Думаю, кир Аргат согласится со мной: её стоит оставить при себе. Не отдавай её в приют, кир. Эта малышка, похоже, сделает всё, чтобы получить свободу, о которой она так много слышала за свои восемь лет, но никогда по-настоящему не видела.
Гребень нежно касался головы, и, казалось, даже укусы жуков стали зудеть меньше. Камайя грызла хрустящее яблоко - оно и не думало заканчиваться. Светловолосый гигант, от которого приятно пахло мылом, кожей его странной безрукавки с косой застёжкой и какими-то незнакомыми травами, тихо о чём-то беседовал с Кэлантай. Камайя больше не вслушивалась. Мама плакала, продавая её, и бабушка Ро тоже плакала, провожая их до порога, но все их взрослые разговоры, слышанные раньше, были об этой свободе, и вот она едет к ней. Её продали, но она получит свободу. Почему-то она была уверена, что Кэлантай не обманывает. Повозка тряслась на ухабах, серьги Кэлантай покачивались, гребень нежно касался волос, а тихие голоса навевали дремоту.
- Камайя…
Она открыла глаза. Аслэг сидел на полу перед скамьёй. Между бровей залегла складка, но лицо прояснилось, когда он поймал её взгляд. Он нежно гладил её по волосам и щеке, и Камайя заплакала.
- Убей меня, снова проткни моё плечо или сердце, только не плачь! - Лицо Аслэга исказилось болью, и он встал. - Отец Тан Дан не посылает испытаний в милости своей больше, чем может вынести человек, так чем же я прогневал его?
Рукав халата впитал слёзы, и на сером остались тёмные пятна. Камайя села на скамье, потом осторожно встала и шагнула к Аслэгу.
- Я останусь с тобой, пока ты нуждаешься в этом, Аслэг. Я останусь, пока тебе не станет легче. Дай мне руку. Я не могу сейчас подвести тебя и запятнать твою репутацию. У меня есть обязанности. Есть долг. Ты потерял близких людей, и я была бы последней тварью, оставь я тебя сейчас. Но то, что ты сделал…
Его поцелуй был таким, что у Камайи подкосились ноги, но, к счастью, Аслэг крепко держал её.
- Это единственная причина, по которой ты остаёшься? - спросил он, прижимаясь лбом к её лбу и глядя ей в глаза. - Не подвести меня? Не запятнать репутацию? - Он поцеловал её снова, ещё яростнее, и Камайя зажмурилась, потому что к глазам подступали слёзы, а в животе всё сжалось в горящий ком. - Это всё?
Она молчала, но его взгляд был невыносим. Глаза пришлось отвести: их щипало. Она молча кивнула. Аслэг сжал её плечи, и ещё сильнее, потом стиснул зубы и медленно убрал руки.
- Ты лжёшь мне. Мне и себе. Нет. - Он схватил её снова и впился в губы, потом отпустил и придержал, глядя, как её пошатывает. - Почему? Тебе нравится, когда мы оба терзаемся? Хорошо. Хорошо. Пусть будет так. Камайя, у меня много дел. Скоро всем станет известно. Пригласи Туруд. Она теперь будет подчиняться тебе. Жди меня ночью.
Сердце колотилось. Она вышла в холл, слыша, как Аслэг за спиной подзывает слуг, и на входе столкнулась с тремя эным и девушками-служанками, которые поклонились ей в пояс. «Скоро всем станет известно»… Он, похоже, немного ошибся. Слуги кланялись ей навстречу и шептались вслед, а Тулым шикала на них.
- Позовите Туруд, - сказала она Дерре, заходя в покои. - О… Рисэл. Ты тут…
- Улхасум Камайя, не гневайся… Я боюсь идти туда, - тихо сказала Рисэл, соскальзывая с кресла и пытаясь броситься на пол. - Госпожа… Иймэт… Служанка сказала, что она потеряла рассудок. Я боюсь…
Камайя удержала её от земного поклона и резко ткнула пальцем в сторону кресла. Алая лента мелькнула перед глазами, но она усилием воли свернула её в тугой рулончик и сунула в дальний угол памяти. Не время. Не время.
Улсум Туруд пришла ровно тогда, когда Камайя уже готова была взорваться от ярости. Она вошла, прямая, сухощавая, с поджатыми губами, принеся с собой запах цветочного мыла, смешанный со свежим воздухом снаружи, и Рисэл, которая сидела как мышка, беспокойно посмотрела на Камайю.
- Полагаю, уважаемой улсум уже известно, какие изменения произошли в гареме. - Камайя сидела, рассматривая свои ногти. - Я не знаю, как это происходит у вас - даёте ли вы какие-то клятвы верности или…
Она осеклась. Улсум закрыла лицо руками, и её плечи подпрыгивали. Потом она убрала руки от лица, и Камайя с ужасом увидела, что Туруд смеётся и рыдает одновременно. И эта потеряла рассудок?
- Давай, досточтимая, начинай, - смеялась Туруд, и Камайе стало жутко. - С чего начнёшь? Запрёшь меня без воды на несколько дней? Или тоже дашь мне выпить отраву, а потом заставишь вымаливать противоядие? Ну что же ты! Приступай!
Она расхохоталась, потом осела на пол в рыданиях, и Рисэл в ужасе вжалась в кресло. Камайя нахмурилась.
- Тулым. В
