— Короче.
— Короче, я от этого дела отстранен и занимаюсь им не как работник прокуратуры, а как частное лицо. Ибо тут может быть замешан кто-то из близких, и Степан Сергеевич не хочет сор из избы выносить. Когда потребуют деньги, он обещал мне сообщить.
— Он уже повез им деньги, — прерывает его ассистент Петрова. — Его правнук, Петя Николкин, опять у них.
Панюшкин переваривает неприятное известие.
— Так что не тяните, — просит офицер в штатском. — Кто эти мужчина и женщина, убитые в аэроклубе? Вы это уже узнали?
— Бомжи. Муж и жена. Они уже давно околачиваются вокруг аэроклуба. Ночуют там в старом сарае, иногда помогают убирать территорию. Он — спившийся бухгалтер. Она — бывший инженер с оборонного завода. На них обнаружены следы взрывчатки. Кто-то их нанял, чтобы провести эту операцию, сообщил время, когда Николкин будет в аэроклубе, а когда они свое дело сделали, убрал.
— Вы знаете, кто их нанимал?
— Нет, но, хоть и приватно расследую, к утру, с Божьей помощью, уже буду знать. От бандита, который взорвался под машиной, остался паспорт с камчатской пропиской. Я связался со знакомым в тамошней прокуратуре. Позавчера вышли на жену бандита. Она сказала, что его вызывали в Москву и обещали за работу тысячу долларов. Кто его в Москву вызывал, она пока не сказала. Боится мужа. Не верит, что он мертв.
— Ей надо фотографии трупа показать.
— Так следствие же закрыто. Я фотографии и копию паспорта только вчера отправил факсом. За свой счет. Теперь она все это уже, наверное, видела. Через час можно им позвонить.
— Почему через час?
— Потому что разница во времени. У них на Камчатке через час начнется рабочий день.
Сигнал мобильника.
Офицер, прижав наушник к уху, выслушивает сообщение, а потом говорит Панюшкину:
— Все. Можно уже им не звонить. Мы знаем, кто это сделал. Фургон нашли.
— Где? — спрашивает Панюшкин.
— В Шишкином Лесу. У Левко.
Угнанный фургон стоит за домом в саду Левко. Сотрудники Петрова вынимают из отрытой двери кузова сонного Петьку.
Здесь же второй его ассистент, из тех, кто сидел с ним на аукционе. Докладывает в мобильник:
— Он в фургоне в ящике спал.
— Я хочу пили, — говорит Петька.
— Тебя в ящик кто посадил?
— Кто-кто. Мой друг, в натуре, — говорит Петька. — Мы играли.
Все смотрят, как он писает.
— То, что ребенок у Левко, ничего не значит, — улыбается Панюшкин офицеру в штатском. — И грузовик ничего не значит. Я ведь Степану Сергеевичу толковал. Тут воля Божья, что Левко связан, но это не он.
Но офицер Панюшкина уже не слушает — он слушает, что говорят ему по телефону.
— Я же ему, Степану Сергеевичу, толковал, — продолжает Панюшкин, — что в нас наши отцы и деды продолжаются. И Господь не дает нам никогда об этом забывать. Вот каждый из нас, каждый по-своему, не забывать и старается. Вот страсти-то и бушуют. Это я к тому, что Павел Левко убийства режиссера Николкина не заказывал. Не Левко это сделал, не он.
Но амбала словоизвержение Панюшкина уже не интересует. Он уже про бородатого следователя забыл. Но Панюшкин не обижается. Он уже понял, что ему не поверят, и выходит во двор.
Здесь, зажав в кулаке очки и уткнувшись носом в стену, тихо плачет юная журналистка. Панюшкин с жалостью смотрит на ее голые не по погоде коленки. Красные от холода, замерзшие коленки в цыпках. Мелкая вещь цыпки, но Панюшкин все мелочи замечает.
Санитары задвигают в машину носилки с лежащим на них Котей. Рядом идет Нина и говорит:
— Я тебе завтра принесу курицу. Доктор говорит, ничего страшного и есть тебе можно все.
Ксения тоже здесь:
— Котя, ты слышишь, это Левко! Ты слышишь? Петьку у него нашли. С Петькой все хорошо. Но это Левко. Как ты и думал, это Левко.
Панюшкин слышит это и грустно качает головой.
Почему нас всех и всегда так занимает вопрос «Кто убил?» Почему образ убийцы так притягивает и волнует воображение?
Однажды я решил снять фильм с главным героем — убийцей. Чтоб фильм был и страшный, и увлекательный. И, соответственно, зрительский успех и куча денег. Но, чтобы точно написать сценарий, я обязательно хотел поговорить с настоящим убийцей. И мне устроили такую встречу в тюрьме. И я с ним, с настоящим убийцей, поговорил. И он оказался таким скучным и противным, что я это кино снимать не стал.
На крыльце дома Левко и в его саду — повсюду люди в черном, с автоматами. Левко в Шишкином Лесу не оказалось, но задержали молодого кавказца, его друга и сотрудника. Фургон угнал он, и теперь кавказца сажают в стоящую за калиткой машину. Он в трусах и в майке. На нем наручники. В калитке стоит старуха Левко. На ней кокетливая полупрозрачная ночная рубашка с кружевами.
— Господа офицеры, вы не имеете права! — строго говорит она. — Это дом маршала Левко. Я невеста известного режиссера Максима Николкина. Я буду жаловаться генералиссимусу Брежневу.
Голая, завернутая в купальное полотенце пятнадцатилетняя жена кавказца пытается разъяснить ассистенту Петрова ситуацию. Он показывает ей свое удостоверение. Как будто это удостоверение и есть объяснение всего.
— Но это же просто ошибка! — втолковывает пятнадцатилетняя жена. — Павел не хотел, чтоб вещи за границу ушли!
— А где он сам? — спрашивает офицер.
— Он ночует в московской квартире. Позвоните ему, он вам все объяснит!
— Если он действительно там, то ему уже звонят, — говорит офицер.
Во дворе московской квартиры Левко автоматчики вытаскивают из «мерседесов» его охрану, отнимают у них рацию и оружие и пересаживают в свой автобус.
Снайперы нацелились на окна квартиры Левко.
Гости Левко уже разошлись. Таня в кухне моет посуду. Павел вытирает тарелки и ставит на полку.
— Час ночи, — говорит Павел. — Тебе, наверное, пора.
— Я остаюсь.
— В каком смысле?
— Я туда не вернусь.
— Никогда?
— Я остаюсь с тобой.
Павел молчит, переваривает то, что она сказала. Он этих ее слов ждал со школьных лет, и теперь они не сразу укладываются в его голове.
— Тогда надо забрать сюда Петьку. Ты же про него все время думаешь.
— Наверное, Нина уже уложила его спать. Они его мне не отдадут.
— При хорошем адвокате отдадут. Тем более у Котьки роман с этой журналисткой.
— Это ты устроил?
— Клянусь, нет. Сама появилась. Просто повезло.
— Тебе стало везти.
— Да. И ты, и Камчатка. В один день. Танька, я счастлив.
Постепенно, не сразу, до него доходит, что она больше не уйдет.
— Танька, я счастлив, — повторяет он.
— Молчи. Сглазишь.
— А вот не буду молчать. Почему у нас, когда плохо, можно всю дорогу трендеть, и это нормально, а когда хорошо — все молчат. Это, блин, в России какая-то исторически сложившаяся херня. Я, Танька, не хочу молчать, когда мне хорошо! Я счастлив!
Он орет уже во весь голос:
— Я счастлив!!!
Автоматчики уже стоят на лестничной площадке Левко и слышат за дверью его крики.
— Я счастлив!!!
Офицер показывает автоматчикам на часы и знаками объясняет, что приказано подождать.
Пилот вертолета совершает круг над полем и опять смотрит на фосфоресцирующие зеленые силуэты Маши и Степы в приборе ночного видения.
Голос пилота слышен в машине Петрова:
— Никого нет.
— Уж больно все это нелепо, — говорит Петров Сорокину. — Еще раз, что тебе Степан Сергеевич говорил?
— Он мне много чего говорил.
— С самого начала, что он тебе сказал? Когда позвонил тебе в Париж?
— Он сказал, что это политическое убийство, организованное Левко, но заказанное на самом верху. Поэтому он не может обратиться за помощью в официальные органы и просит меня помочь.
— Холодно, — говорит из динамика Машин голос, — и я хочу писать.
— Так пописай, деточка, — говорит Степин голос. — Ты же меня не стесняешься. Как сейчас помню...
— Ну пожалуйста, не надо! — вскрикивает Машин голос.
— Ну что за проблемы? Отойди в сторону. Темно же, ни черта не видно.
— Я не хочу больше это обсуждать!
— Ну так терпи, тебе же хуже.
— Они там окоченели на ветру, — говорит Сорокину Петров. — Отнеси им кофе.
— А ты слышал, в чем она меня подозревает?
— Тем более отнеси кофе.
В машине тепло, а в поле ветер задул сильнее, дождевая пыль залепляет глаза. Маша дрожит от холода. Степа обнимает ее, чтоб хоть как-то согреть, но он и сам замерз до костей.
— Неужели ты ему сказал, что это я прошу его приехать? — спрашивает Маша.
— Нет! Памятью Дашеньки клянусь. Нет!
— А что ты ему сказал?
— Я ему сказал, что Леша был по делам у Левко и там случайно увидел некую бумагу, проект секретного соглашения. И собирался предать это гласности.
— Что он увидел? Какую бумагу?
— Проект договора о продаже Камчатки Японии.
— Дядя Леша видел такой документ?
— Нет.
Сорокин и Петров в машине напряженно вслушиваются в голоса из динамика.
