Верно. И горько от того.
— Но почему? — Вилхо откинулся на подушки и сам потянулся за вином. Пересохло вдруг в горле. — Я был добр к нему…
Вздохнула Пиркко и шепотом сказала:
— Змей он… мой отец… он очень волнуется за тебя. И потому подкупил одного раба, который служит в доме Янгара… а тот раб…
Ее голос звучал тише и тише, и Вилхо приходилось наклоняться, чтобы расслышать слова.
— Мстит Янгар, что волей кёнига вырезан был тринадцатый род, — завершила Пиркко свой рассказ. — Мне не веришь — отца моего спроси… он помнит, как это было.
И не просто помнит. Ерхо Ину верно служил отцу Вилхо.
Оттого и вознесся род высоко, поднялся над другими… и немало земель, Полозам принадлежащих, к Ину отошло. И немало золота осело в их сундуках… а теперь вот.
— Это ведь отец, а не мы, — пробормотал Вилхо. И гневом полыхнули глаза жены.
— Думаешь, ему есть дело? Он мести желает. Змею ты пригрел на груди своей, муж мой.
И ледяные ладони Пиркко сдавили виски.
— Не отступится от мести Янгар. А ты… вспомни, из-за чего началась та война… отец сказал, что Печать так и не нашли…
Хотел отвести Вилхо взгляд, но не смог.
— Янгар знает, где она…
…верно. Знает.
Не может не знать.
Но молчит.
Прячет от своего кёнига… змея, как есть.
— …он не скажет, — шепот Пиркко доносился издалека. — Имея возможность исцелить тебя, он будет смотреть, как ты умираешь, муж мой… смотреть и радоваться… твоим мучениям радоваться…
Не бывать такому.
Глава 32. Ловушка
Эхо шагов растаяло, не добравшись до колоннады.
Солнце, пробиваясь в затянутые морозной росписью окна, путалось в пыльной паутине капителей. И бледной тенью скользило по-над гладким полом шелковая шаль Пиркко.
Алая.
Ткань была яркой, словно пламя.
И пламя же в каминах приседало, словно кланялось кейне.
Дрожала струна далекого голоса, который старательно выводил полузабытые слова древней песни. И Янгхаар Каапо пытался отрешиться от недоброго предчувствия.
В этой части дворца ему редко доводилось бывать.
И ныне она была пуста. Безлюдна.
И эта тишина настораживала.
— Ты мне не веришь, — Пиркко оборачивается. Лицо ее покрыто толстым слоем серебряной краски. Губы белы. В черных волосах сияют алмазы.
Чудо как хороша кейне Пиркко.
— Я тебе не верю, — соглашается Янгхаар, добавляя. — Я никому не верю, благая кейне.
— Зря, — она позволяет подойти близко и касается разрисованной серебром ладонью его лица. — Сегодня я помогу тебе. А завтра…
В синих глазах клубится туман.
И розовый язычок касается верхней губы, оставляя на белой краске проталину. И это крохотное пятнышко не портит совершенства облика кейне.
— Или не завтра? Я ведь помогаю. Разве не так? — она убирает руку.
Так.
Наверное.
Записка была краткой.
Кёниг Вилхо желает видеть Янгара.
И отблагодарить за долгую службу.
Он готов исполнить любую просьбу… Янгар ведь знает, о чем просить?
— Не верь ей, — Кейсо прочел записку дважды. Он тер бумагу, точно желая раздавить такие аккуратные буквы. Почерк Пиркко был идеален, как и она сама. — Эта тварь тебя погубит.
— Не идти?
— Иди, — отложив письмо, каам подпер кулаками подбородки, намотал на палец бороду. — Иди непременно, отказ оскорбит кёнига. Но… будь осторожен. И думай, о чем просишь.
Он отвернулся и, сгорбившись, сказал очень тихо.
— И о том, что делаешь.
Отступить?
Простить?
Вернуться в Белую башню, которую его маленькая жена звала Горелой?
И заглянув в глаза Великому Полозу, признать, что Янгхаар Каапо все-таки отказался от памяти и мести.
— Ты забавный, — Пиркко подняла руку, позволяя алому рукаву соскользнуть с запястья. Ткань опускалась медленно, обнажая белую, расписанную серебром, словно морозом, кожу. И едва слышно позвякивали колокольчики на ножных браслетах. — Выглядишь свирепым, но… только выглядишь. Поспеши, Янгар. Мой муж не любит ждать.
И вряд ли он знает, кто ведет Янгара тайными дворцовыми тропами.
А узнав, не обрадуется. Но не прячется Пиркко-птичка, в чьих нежных руках собраны нити многих жизней. Уже не гостья — хозяйка она во дворце.
И не посмеют слуги говорить то, что не желает она слушать.
Еще шаг.
И сомкнутые створки ворот, за которыми знакомая пустота тронного зала.
— Погоди, — Янгар попытался схватить кейне за рукав, но шелк выскользнул из пальцев. — Постой. А если я не сделаю того, чего ты желаешь?
— Тогда…
…серебряная маска лица неподвижна.
— …тогда я очень в тебе разочаруюсь… — она поворачивается на носочках, и шелка рассыпаются, на долю мгновенья обнажая белую щиколотку с золотой полосой браслета. — У тебя ведь есть причины для мести, правнук Великого Полоза?
В синих глазах — насмешка.
— Откуда…
— Ты неосторожен, Янгар, — упрекает кейне, вновь ускользая из его пальцев. — А люди твои ненадежны. Да и сам ты привел моего человека к разоренному гнезду… почти привел. Не так сложно было узнать, чей дом стоял на Кершиной гряде.
Тишина.
И солнце прячется за тучу, не желая быть свидетелем чужой беседы.
— Мой отец помнит те времена… далекие… и знаешь, он удивился, как сам не понял. Это ведь просто было: лишь у детей Полоза черные глаза. Как земля… сама земля…
Она смеется, запрокинув голову, и краска на шее растягивается, идет мелкими трещинами.
— Он сказал, что ты совсем не похож на своего отца…
— А еще что?
Гнев сложно посадить на цепь. Но у Янгара выходит сдержать вспышку. И ладонь кейне, которая легла на золотой рукав его халата, он не стряхивает. Пиркко, прижав палец к губам, тянет за собой, не к дверям в тронный зал, но в тень колонны.
— Тише, — встав на цыпочки, шепчет кейне. И губы почти касаются щеки Янгара. От Пиркко пахнет розовым маслом и лавандой, серебряная ее щека тепла. — Не надо спрашивать о прошлом, Янгар…
…имя Ерхо Ину было названо Янгару первым.
— Он тебя ненавидит.
— А ты?
— А я думаю, что ты стал бы лучшим мужем, чем… мой отец привык получать то, что желает. Но однажды ему отказали, — ее дыхание ласкало щеку Янгара. — Уми из рода Ёро предпочла другого мужа. Отцу пришлось взять ее сестру. Знаешь, маму это всегда обижало…
Пиркко отстранилась, но на одежде остался ее запах, тяжелый, пряничный.
— Потом были спорные земли… и золотая жила, которая оставила земли Ину. Отец верил, что ее увела сила Полоза… и многое, думаю, было…
Холодно внутри.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
