Майер стояла у окна к нам спиной, не обращая внимания, что все на неё чуть ли пальцем ни показывали.
— Да пофиг, — отмахнулся я. Стоило мне на неё взглянуть, как внутри снова вскипела едкая злость, смешанная с какой-то совершенно нестерпимой жалостью. Как вот так происходит, что хочется человека отринуть от себя, никогда не видеть и не знать и одновременно подойти, обнять, отогнать от неё всех, защитить? Разве можно человека жалеть, желать и ненавидеть? Получается, что можно?
— Отец тебя не сильно за вчерашнее? — спросил Гуля.
Я ответил ему что-то на автомате, потому что хоть и старательно не смотрел на неё, но настолько остро и болезненно ощущал её присутствие, что всё остальное как-то притупилось. Как будто сейчас есть только я и она, два однополярных магнита, а вокруг — просто незначительные помехи. Напряжение спало и я более-менее стал осознавать происходящее, только когда мы спустились вниз. Ну почему она всегда так на меня действует?
Пацаны выскочили на крыльцо, по-быстрому перекурить, но на улице был такой дубак, что мы сразу зашли обратно.
— Давайте с последнего свалим? — предложил Гуля. — А то биологичка контрошу решила замутить.
— Эй, Шаламов! — вдруг окликнула меня Ирка. — Вон твоя шалава идёт.
Со стороны гардероба к дверям шла Майер с непроницаемым лицом. Выдержка у неё, конечно, железная. У меня вот в груди ёкнуло и горло перехватило так, что аж веки зажгло. А она… а ей как будто вообще всё до фонаря.
Наши тут же начали пошлить, и мне стало совсем стрёмно, хоть я ещё пытался себя убедить, что она сама виновата. Что как ни крути, а поступила она подлее не придумаешь, а всё равно чувствовал себя распоследним чмом и в который раз проклинал свой дурной язык. Блин, я ведь не хотел, чтоб так всё получилось… Тут Ковтун схватил зачем-то Майер за руку. Я оттолкнул и цыкнул на него с таким, видать, лицом, что все сразу смолкли. А потом она ушла. Нестерпимо хотелось кинуться за ней следом, но я ж ей нафиг не нужен, я ж не Боря Горяшин. А вот с ним мы после третьего урока схлестнулись. Причём первым начал он. Назвал меня уродом, и это просто взбесило меня. Это я-то урод? Нет, может, я и урод, и сволочь, и подонок. Может, я сам себя так и ощущаю. Но, блин, не ему судить. Ведь из-за него, из-за этого тюленя бесхребетного, мне сейчас так хреново, что слов нет. И он ещё смеет мне что-то предъявлять? Он, сука, жизнь мою сломал. Это я ему должен по черепу настучать. В общем-то, и настучал. И это меня ещё Болдин с Тимашевской останавливали.
* * *
Вместо последней биологии мы с пацанами пошли ко мне домой, хоть я и злился на них, что всё растрепали. Но опять же понимал, что не на них, а на себя надо злиться. Но мне нужно, просто позарез нужно было уйти в отрыв, чтобы как-то всё это перетерпеть, потому что чувствовал — ещё чуть-чуть и я просто слечу с катушек. По пути набрали «жигулей». Только расположились, как кто-то затарабанил в дверь. Потом долго, настойчиво звонил и снова тарабанил, чуть ли не ногами.
— Кто это такой страшный к тебе ломится? — хохотнул Белый.
— Не открывай, — посоветовал Гулевский. — У него явно недобрые намерения, я слышу.
— Разберёмся, — хмыкнул я и пошёл в прихожую. Только я отомкнул замок, как в квартиру ворвался Дракон, с виду — совершенно невменяемый. Я сразу понял — сплетни дошли и до него. Как быстро! Вспомнились слова отца: «Если он узнает — он тебя кастрирует». Похоже, за тем он сюда и примчался.
Дракон сграбастал меня за грудки и неслабо припечатал спиной к стене.
— Ты — подонок. Ты за всё у меня ответишь.
Хватка у него была железная, я попытался оттолкнуть его, но получил мощный удар под дых. Пока я загибался, хватая воздух ртом, он орал, как резанный:
— Не думай, подлец, что тебе и на этот раз удастся выкрутиться! Это тебе с рук не сойдёт. Я тебе обещаю. Никакие деньги и связи твоего отца тебе не помогут. И в другой город ты от меня не сбежишь, не спрячешься. Из-под земли достану!
Он резко развернулся и пошёл к двери, но на пороге остановился и тихо сказал такое, отчего внутри у меня всё оборвалось:
— Если она не выживет, тебе тоже не жить.
Я осел у стены, где только что меня трепал Дракон. Его слова стучали в ушах. Что значит — если она не выживет? С ней что-то случилось?
— Это что, Дракон приходил? — высунулся Белый. — Чего хотел?
— А ты сам как думаешь? — зло бросил я. Затем схватил куртку и выбежал из дома. В две секунды взлетел на третий этаж, звонил к ним, стучал — но никто не открыл. Если с ней что-то случилось, прикидывал я, то, может, она в больнице?
Так оно и оказалось. У въезда на территорию больницы, преграждённого шлагбаумом, стояла драконовская чёрная «Волга». А в приёмном покое обнаружился и сам Дракон, и мать Эмилии, только вот её самой не было.
— Как ты посмел сюда явиться? — подскочил он ко мне, хватая за воротник куртки.
— Саша, успокойся! — поймала его за руку жена.
— Граждане, не нервничайте, пожалуйста, не шумите, — подала голос тётка из окошка регистратуры.
— Что с ней? — спросил я. — Где она?
— Пошёл вон! — продолжал орать он.
— Где Эмилия? Что с ней?
— Вон отсюда!
— Никуда я не пойду! Что с ней?!
— Не пойдёшь? Да ты у меня сейчас вылетишь отсюда! Мерзавец!
— Соблюдайте тишину! — снова потребовала регистратура.
— Просто скажите, что с ней?
— Я тебе скажу, подонок! Я тебе сейчас так скажу! Ребята, выведите его отсюда. — Это он уже обратился не то к санитарам, не то к медбратьям, подоспевшим на шум.
— Молодой человек, выйдите, пожалуйста.
— Вы просто скажите, как она, что с ней, и я сам уйду. Пожалуйста! — срывающимся голосом просил я. По-хорошему же попросил. Разве
