Орлы крылья сложили, говорят: «А нам другой Серый нужен. Прости, что потревожили, братан! Этот тип чего-то напутал…»
Слово за слово, помирились они. А дружба, как известно, скрепляется кровью. Вчетвером из меня отбивную сделали!
На мое счастье ОМОН проезжал. И могу вам сказать: «Пока есть ОМОН, можете спать спокойно.» Вмиг раскидали всех, а мне врезали так, что на вторые сутки я понял: до того меня толком не били, а по попке любя шлепали.
До сих пор перед глазами искры, будто в мозгу вечный бенгальский огонь. Как говорится, праздник, который всегда с тобой. Но я выводы сделал. Теперь меня спросят на улице: который час? Я ноги в руки и бежать. От греха подальше.
Таблеточка
Лекарство привезли из Голландии — фантастика! Нет болезни, от которой бы не помогло! В продаже у нас такого нет. И не будет. Засекретят. А иначе вся медицина свободна. Таблетку принял и живешь заново! Да хоть топором — принял натощак, срослось!
Но дали всего три таблетки! Тут важно не продешевить, на ерунду не потратить! Поэтому: живот болит, голова трещит — я терплю. Таблеточки на крайний случай.
Тут напился, с утра голова — мина замедленного действия: качнулся взрыв. Мозг в отказе, рука сама таблетку нашарила и сдуру в рот. Через пять минут как огурчик! Во, таблеточка! А с другой стороны, что ж я наделал! С бодуна использовал, а раком заражусь, где взять таблетку, когда на всю оставшуюся жизнь их две! Выложил обе на подоконник, пересчитываю. Тут телефон. Я к нему. Алло! Алло! И вижу: воробей хап таблетку и деру! Чуть не вывалился в окно. Отдай, сволочь! А он расчирикался, гордый такой. На голубя налетел, с ног сшиб, в небо взмыл. Гляжу: к журавлиной стае пристроился, крыльями машет и вот уже впереди летит вожаком, журавли за ним клином. А ведь на его месте мог быть я!
Вот такая таблеточка! Осталась последняя. Запрятал так — с собаками не найдете! Чего только не было, а я не притронулся. Берегу на черный день. Пять лет его жду, не дождусь.
Одно только гложет. А вдруг у таблетки срок действия кончится? Пойти к врачам проверить? Дураков нет! Как жить без надежды? Всем хреново, но у меня-то в отличие от всех — таблеточка!
Сметана
Нервы ни к черту. Как у всех. Чуть что не так, а не так все — хочется убить. Но когда телевизором запустил в машину соседа — он ночью бибикнул — понял: допрыгаюсь!
Лег к другу в больницу. Уколы, таблетки, массаж — и, знаете, размяк. Клубок нервов размотали, маслом смазали, ни на что не реагируют.
Сосед по палате час в носу ковыряет — мне хоть бы что!
Вернулся домой — другой человек.
Дети сначала по углам жались, потом подошли.
Жена и та, наконец, рискнула одним одеялом накрыться.
Но у меня-то нервы смазаны, а у других нет.
Нелеченная жена три дня держалась. А в субботу утром из магазина принес хлеба, булки, сметану. И вдруг жену прорвало: «Когда ремонт будем делать, скоро потолок рухнет?! Мужик ты или не мужик?!»
Я говорю: «Оленька, это мелочи жизни. Посмотри, на деревьях почки набухли!»
Она снова: «Когда Николай долг отдаст? Второй месяц пошел! Мужик ты или не мужик?!»
Я зубы стиснул и говорю: «Оленька! Повторяю! На деревьях почки набухли!»
Жена орет: «Сосед третью машину меняет, а у тебя самоката никогда не будет! Ты не мужик!»
Чувствую, нервы натягиваются, как струны гитары, а жена колки крутит, крутит. Слышу, зазвенело внутри.
Кричу: «Оля, скройся с глаз долой! Убью — пожалеешь!»
Ни в какую!
— Посмотри, в чем хожу десять лет! Стыдуха! Ты не мужик!
— Ах не мужик?! — И банку сметаны об пол хрясь! Как граната рванула. Обои в сметане, пол в осколках. Жена контужена, глаза круглые, рот настежь. И тишина.
С утра в магазин. Вернулся, банку сметаны в руках держу:
— Доброе утро, дорогая!
Только она рот открыла, я банку сметаны об пол хрясь!
И тишина.
Каждое утро приношу по банке сметаны. Об пол — и тишина.
Так что у кого с нервами нелады, лучшее средство — сметанка. Баночку натощак об пол. И тишина.
Ромео Степанович
Извините, дело интимного свойства, но как товарищ по полу, вы должны понять. Я люблю свою жену. Просто схожу с ума. Потому что поверьте, ни к кому так не тянет, как к ней. Нет, к другим тоже тянет, но разве сравнишь, как тянет к ней! Я сравнивал.
Вы знаете, как изменю ей с кем-нибудь, тут же становлюсь себе противен! Говоришь себе: как ты мог! Мчишься по улице, на восьмой этаж без лифта на последнем дыхании, скорей заключить женушку в объятия. А когда заключил, на большее нету сил, что, согласитесь, естественно, я же не лошадь! Поэтому никаких вольностей себе с ней не позволяю, смотрю с немым обожанием.
И что любопытно: чем больше ей изменю, тем сильнее к ней тянет. Прямо пропорциональная зависимость. Какой-то закон Ньютона: развратные действия равны противодействию — кажется так. Просто не могу представить, как бы жил без нее!
Каждое лето в отпуск отправляю на месяц, не меньше, чтобы отдохнула от меня по-настоящему, она ведь, бедняжка, так устает: дом, работа, стирка, готовка. Пока она там отдыхает, я в поте лица вытворяю такое, вы не представляете, какая грязь здесь творится. Зачем я это устраиваю? Я же сказал: из любви к ней! С единственной целью, чтобы при ней этого не было! Чтобы не делать ей больно! Зато как я ее после этого жду! Приезжает — вся квартира в цветах! Шампанское! Коньяк! Чего только не остается! Шоколад везде! На столе, на полу, под кроватью! Она на шею кидается, а меня слезы душат: знала бы ласточка, что тут творилось! День ползаю перед ней на коленях, целую пыль у нее под ногами, кстати, пыли полно. Тьфу! Чистая моя, непорочная: ведь она ни с кем, поверьте, я знаю, ни с кем! Ждет меня как полная дура… А я вместо того, чтобы с ней до гроба, я с этими… ну вы знаете! Ни стыда, ни совести! Без имени, без отчества, им же все равно с кем! Как так можно?! Причем, восемнадцать-двадцать лет, телячий возраст, в голове ветер. Ну, кожа гладкая, грудь колесом, но Достоевского не читали! Я им говорю: вам надо учиться, овладевать смежными специальностями, думать о будущем — они хохочут! Бестолочь! Надо бы поговорить с их родителями, да все некогда!
Конечно, после всего этого тянет поговорить с культурным человеком, с ангелом моим единственным! И вы не поверите — не спит! В шесть утра читает, меня, подонка, ждет! Я ей как-то стихи написал. Целиком не помню, но есть такие слова: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, а я подонок, я скотина, убей, зарежь или прости!» Вылитый Пушкин, согласитесь! Кто из нынешних мужей своим женам такие стихи напишет?! Другая бы за такие строки… А она говорит: «Почему ты не исполняешь супружеские обязанности?!»
Здрасьте! Ну при чем здесь это?! Я ей стихи о любви, а она о каких-то обязанностях! Любовь и обязанности — две вещи несовместные!
Сколько раз, потеряв ключи, лез к ней через балкон, жизнью рискуя! Кто из мужей по ночам на балкон к женам лезет?! Все норовят в дверь, как попроще. В наш век романтики редкость! Моя живет почти как Джульетта с Ромео! Ну как ей объяснить, что она со мной счастлива!
Почему-то нервная стала, плохо выглядит. Я за нее очень переживаю. Что с ней происходит, ума не приложу. Вы не могли бы посмотреть ее, доктор?
Не понравится — уйду
На шестой весне пенсионной жизни, взвесив все за и против, Вениамин Петрович Бунин решил жениться. Пора!
На влюбиться не было ни времени, ни сил — просто нужен был приличный человек женского пола, умеющий готовить, стирать, слушать и, в случае чего, вызвать скорую. Желательно, чтобы невеста имела пристойную пенсию. А если она еще при этом не будет уродиной — большое спасибо!
Но где найти такую незамысловатую женщину? На улице же не пристанешь. В газету объявление не дашь: мухлюют, что получше — своим.
Родные и близкие, узнав о желании Бунина, обещали помочь. Сказали, что в городе полно непристроенных женщин, мечтающих связаться узами брака с крепеньким пенсионером еще на ходу и при пенсии. Еще отбоя не будет.
Уже назавтра звонили и обещали познакомить с одной.
Вениамин Петрович оделся как для торжественных случаев: теплое финское белье, в прошлом бельгийский костюм с голубым переливом, белая рубашка без верхней пуговицы, прикрытая галстуком в клетку, велюровая шляпа. На антресолях коробки сильно помяли шляпу, отчего она стала по форме ковбойской. Направляясь на свидание в этой шляпе, цокая по асфальту подковками туфель, Бунин чувствовал себя ковбоем, скачущим на свидание с красоткой.
В садике его представили Вере Павловне. Она оказалась пуда на полтора больше того, что обещали Вениамину Петровичу, но в таком возрасте кто считает?! Лишь бы человек был хороший: умел готовить, стирать и слушать. Вера Павловна когда-то была интересной женщиной и не скрывала этого, наоборот, аккуратно помечала косметикой то, что когда-то в косметике не нуждалось.
