– Я ничего не нарушала.
– Нет, вы нарушали. Вы превысили скорость. Вас останавливал полицейский?
– Да. Но я не поняла, чего он от меня хотел. Я плохо говорю по-английски, а он не знал русского. Мы-с ним так и не нашли общего языка.
– Можно взглянуть на ваши водительские права?
Алиса протянула ему маленькую пластиковую карточку с цветной фотографией, в девяносто четвертом году. Водитель с четырехлетним стажем не может не знать: если его останавливает дорожная полиция, это означает, что он нарушил. А за нарушение положено платить штраф. Что же вам не ясно? Даже если бы полицейский говорил с вами по-китайски, вы обязаны были заплатить.
– Я предлагала ему деньги.
– Штраф платят по квитанции. Вы предлагали взятку. Между прочим, это преследуется по закону.
– Хорошо, допустим, – вздохнула Алиса, метнув взгляд на настенные электронные часы, – и сколько полагается платить по вашим законам за превышение скорости?
– Сумма обозначена в квитанции.
– А разве мне ее выдали? – спросила она удивленно.
– Разумеется, – кивнул полицейский, – если пришли сведения о штрафе, значит, вам должны были выдать квитанцию. Без нее банк не примет у вас деньги.
– Мне пытались всучить какую-то бумажку. Однако я не читаю на иврите. И плохо говорю по-английски. Я вообще не поняла, чего хотел от меня полицейский на шоссе. Мало ли, может, это был переодетый грабитель? У вас здесь полно бандитов, террористов…
– Госпожа Воротынцева, – жестко произнес Кантор, – вы нарушили закон и должны заплатить штраф. Сумма составляет тысячу шекелей. Пока вы не заплатите, мы не можем выпустить вас из страны.
– Но вы понимаете, что это абсурд? Если и было небольшое превышение скорости, то оно никому ничем не угрожало. Пустая трасса, и кстати, никаких знаков ограничения на том участке, где меня остановили, не было. Ни в одной стране мира нет таких огромных штрафов за незначительные нарушения. Тысяча шекелей – это больше трехсот долларов. У меня просто нет сейчас такой суммы. У меня только двести долларов на кредитной карточке, – она вытащила кредитку из сумки, – вот, возьмите, снимите в качестве штрафа всю наличность.
Алиса говорила очень медленно, во рту пересохло, язык стал наждачным и еле шевелился. На стене, над головой молодого человека, электронные часы показывали, что до отлета осталось час сорок минут.
– При всем желании я этого сделать не могу. Штраф принимается только наличными и только по квитанции.
– Ну хорошо, – кивнула Алиса, – вы не можете выпустить меня из страны. У меня нет ни квитанции, ни достаточной суммы. Что дальше? Мы с сыном будем жить в аэропорту Бен-Гурион? Мы опоздаем на самолет, пропадут билеты. Денег, чтобы купить новые, у меня нет.
– Вы нарушили и должны заплатить, – сказал молодой человек.
– Повторяю, я ничего не нарушала. Если вы хотите получить от меня деньги пожалуйста, я сниму всю наличность с моей кредитной карточки и заплачу.
До отлета самолета осталось час тридцать пять.
– У вас есть знакомые в Израиле, с которыми вы могли бы связаться? – в черных глазах молодого человека мелькнуло что-то, похожее на сочувствие. Будет достаточно, если кто-то поручится за вас, возьмет на себя обязательство оплатить недостающую часть суммы.
Алиса задумалась. В кармане лежала визитная карточка сотрудника посольства США. Назвать его имя? Или позвонить самой: «Простите, мистер Баррет вы не могли бы одолжить мне сто долларов?»
Невозможно обращаться с такой просьбой к малознакомому человеку. Стыдно. Конечно, потом можно перевести деньги на его счет из Москвы через банк. Но в любом случае на самолет они опоздают. Билеты можно сдать не позже чем за час до отлета, и то вернут лишь пятьдесят процентов стоимости. Скоро уже не останется этого часа. Стало быть, придется просить не сто, а почти тысячу на билеты. Причем не факт, что удастся взять билеты на завтра. Придется где-то ночевать, чем-то питаться сутки, а может, и двое, и трое суток… О господи, ну что за бред, в самом деле!..
И вдруг Максимка, который все это время сидел, сжавшись в комок и глядя в пол, встрепенулся, вскочил и радостно крикнул:
– Бренер! Сережа Бренер! Он живет здесь, в Тель-Авиве!
В комнате стало тихо. Молодой человек сверлил Алису глазами. Она заметила, что он весьма нервно крутит в пальцах почти выпотрошенную сигарету.
– Кто такой Сережа Бренер? – спросил он наконец, и на лице его при этом было написано полнейшее равнодушие.
– Да, у меня действительно есть знакомый в Тель-Авиве, Сергей Натанович Бренер. Но я не знаю ни адреса, ни телефона. Мы не виделись двадцать лет.
– Если вам известны имя и дата рождения, то вовсе не проблема найти этого человека и связаться с ним. Это можно сделать очень быстро, – задумчиво произнес Кантор, – другое дело, уверены ли вы, что он согласится оплатить ваш штраф.
Несколько секунд Алиса молчала. Они с Сережей росли вместе, но расстались подростками. Теперь взрослые, совершенно чужие люди. Она представила: глубокой ночью телефонный звонок: привет, Серега, это Алиса Воротынцева. Слушай, у меня самолет через час, ты не можешь за меня поручиться, меня не выпускают из страны, мне не хватает ста долларов, ваши гадкие полицейские дерут такие штрафы… Впрочем, если было бы наоборот, если бы вдруг позвонил Серега в Москве, в такой же вот ситуации, для нее бы никаких вопросов не возникло, даже спросонья, в два часа ночи.
– Да, – кивнула она полицейскому, – давайте попробуем. Бренер Сергей Натанович, родился 17 мая 1963 года в Москве. В Израиле живет с 1978-го.
– Подождите, пожалуйста, здесь, – Кантор быстро поднялся и вышел, прихватив с собой зачем-то Алисин паспорт и билеты.
– Ну что, мамочка, молодец я у тебя? – спросил Максимка. – Я чувствую, мы все-таки улетим сегодня домой.
– Вот когда сядем в самолет, тогда будем радоваться.
Кантора не было минут десять. А время шло. Электронные минутки прыгали очень быстро.
– А вдруг твой Сережа Бренер куда-то уехал? – спросил Максимка тревожно. Мамочка, что мы будем делать? Слушай, а может, бабушке в Москву позвоним, чтобы она выслала?
– Я уже думала об этом. В принципе – можно, но получится ужасно долго. Этот самолет мы в любом случае пропустим.
– Ну куда он задевался, этот гад? – проворчал ребенок, и тут дверь открылась.
– Все нормально, госпожа Воротынцева, – полицейский протянул Алисе ее паспорт и билеты, – вы можете лететь. Мы приносим вам свои извинения. Счастливого пути.
– То есть как? – опешила Алиса. – Вы что, уже связались с Бренером?! Так быстро?
– Нет. Мы не связывались с Бренером. Только что поступило сообщение, что определитель скорости в машине дорожной полиции был неисправен. Вас задержали по ошибке. Еще раз приносим вам свои извинения.
Не задавая больше вопросов, совершенно ошалевшие, Алиса и Максим рванули прочь, промчались через зал отлета к стойке регистрации; у которой уже не было никакой очереди, прошли пограничный контроль и отдышались только в салоне лайнера, на своих законных местах.
* * *
Яхта стояла. В круглых иллюминаторах сверкало утреннее солнце. Карла в каюте не было. Сквозь громкие крики чаек приглушенно звучали голоса и смех, то ли с палубы, то ли из кают-компании. Натан Ефимович сел на кровати и прислушался.
– Ну и вот, он говорит: мужик, а мужик, почем продаешь собаку? А тот ему отвечает: десять кусков, блин, «зелеными». А этот спрашивает: чего ж так круто, блин? А тот отвечает: это не собака, это крокодил, блин. Три куска негру в Африке заплатил, блин, чтоб мне его поймали, два куска за транспортировку, и пять – пластическая операция, блин.
– Эдик, откуда у вас взялась эта мода – повторять «блин» через слово? спросил Карл. – Раньше просто матерились, а теперь еще и блины пекут. Кстати, у старых уголовников «печь блины» обозначало «делать фальшивые деньги».
– Ну это, в натуре, блин, вместо мата используется, – стал важно объяснять Эдик, – вроде как ругнулся, но по-приличному.
– Карл, вы, я вижу, специалист по уголовному сленгу, – произнес незнакомый мужской голос, высокий, глуховатый, без всякого акцента, – откуда такие познания?
– От любопытства. У меня вообще в голове много всякого мусора, – хохотнул Карл. – Ну, Эдик, давай еще.
– Значит, стоит «мере» «шестисотый» на светофоре, а рядом «Запорожец», блин, серенький, облезлый. Ну и это, из «Запорожца» дед выглядывает и говорит: мужик, а мужик, у тебя бумаги нет для факса? У меня, блин, кончилась… монотонно забубнил охранник.
Бренер оделся, умылся, поднялся на палубу. Утро было ясным, безветренным, очень холодным. Яхта одиноко стояла на якоре у какого-то совершенно пустого, дикого каменистого пляжа. Ярко-голубое небо, редкие пушистые облака. Холод продирал до костей. Натан Ефимович застегнул куртку, поднял воротник, огляделся.
В нескольких метрах от кромки воды стоял белый сверкающий вертолет. Рядом на камнях сидели и задумчиво курили два молодых амбала в коротких дубленках. Над вертолетом кружили крикливые жирные чайки.
