– Будьте любезны, пройдите в мою машину, мэм. Оставалось подчиниться. Документы были у него.
– Малыш, не волнуйся, я сейчас вернусь, – сказала она Максиму, заметив, что он приоткрыл глаза.
– А что? Почему? – сонно пробормотал ребенок, поднимаясь.
– Ничего страшного. Говорят, скорость превысила. В полицейской машине на специальном табло светилась цифра «сто». Алиса не сомневалась, что почти всю дорогу ехала на скорости девяносто, а то и восемьдесят километров.
– Ваша аппаратура неисправна, – сказала она, – здесь не правильные показатели.
– Вы нарушили, мэм, и обязаны заплатить штраф.
– Хорошо. Сколько? – Она открыла сумочку.
– Нет. Не здесь и не сейчас, – покачал головой полицейский, – я выпишу вам квитанцию. В Тель-Авиве вы заплатите по ней в любом банке.
– Сколько?
– Тысячу шекелей.
Алиса поперхнулась. Это больше трехсот долларов. У нее на карточке осталось двести долларов, и около пятидесяти в шекелях лежит в кошельке..
– Простите, я не ослышалась? Тысяча шекелей за нарушение, которого не было? – медленно произнесла она, глядя в ледяные серые глаза.
– Вы превысили скорость. На этой трассе ограничение девяносто километров. Вы ехали со скоростью сто, следовательно, подвергали опасности себя, своего ребенка, а также других водителей. – Он уже заполнял какой-то бланк на иврите.
– Самая большая опасность на этой дороге – встреча с вами, сэр.
– Я понимаю, – кивнул он, продолжая заполнять бланк.
– Подождите, офицер. Могу я взглянуть на ваши документы?
– Пожалуйста. – Он сунул ей в лицо маленькую пластиковую карточку с цветной фотографией.
– Я не знаю иврит. Напишите мне английскими буквами ваше имя, фамилию, звание.
– Да, конечно. Если вы хотите пожаловаться, оспорить штраф, вы можете обратиться в суд в Тель-Авиве.
– Какой суд? Мы улетаем сегодня ночью. У меня просто нет этой суммы.
– В таком случае вас не выпустят из страны. Алиса достала из кошелька сорок шекелей и протянула полицейскому.
– Возьмите, офицер. И давайте разойдемся по-хорошему.
– Вы предлагаете мне взятку, мэм?
У него было совершенно неподвижное, чистое, гладкое лицо. Чуть вздернутый нос, тонкие губы. Никаких эмоций эта физиономия не выражала. Вообще никаких. Только рот двигался, как отдельный механизм.
– Я хочу с вами договориться по-человечески, – Алиса заставила себя улыбнуться, – возьмите деньги, офицер, и простите меня, если вам показалось, будто я нарушила правила.
– Вы хотите дать взятку должностному лицу? Это грубое нарушение закона. Я вас арестую, мэм.
– Слушайте, вы не сумасшедший? – спросила Алиса, прищурившись и внимательно вглядываясь в серые застывшие глаза.
– Уберите деньги, мэм. Вот ваша квитанция. Здесь на полях я написал свое имя и звание по-английски.
– Вы соображаете, что творите? Вы офицер полиции, должностное лицо, занимаетесь грабежом на дороге! Я ничего не нарушала. Я иностранка, сегодня улетаю домой. Даже если я на каком-то участке пути и превысила скорость, все равно это абсурд. Ни в одной стране мира нет таких огромных штрафов…
– Не я устанавливаю суммы штрафов. Вы нарушили правила и обязаны заплатить. Еще раз предупреждаю, что в случае неуплаты вас не выпустят из страны. Счастливого пути, мэм.
– Подождите. Объясните мне, зачем вам это нужно? Вот лично вам – зачем? Если так хочется денег – я вам их предлагаю. Но этот штраф – вы же не положите его в свой карман! Или вам идет надбавка с каждой жертвы?
– Я вас больше не задерживаю, мэм. Вот ваши документы и квитанция.
– Человек в полицейской форме грабит женщину с ребенком посреди пустой дороги, причем не для себя лично, а в пользу государства. Да вы бандит, самый настоящий! – не выдержала Алиса. – Вы хуже бандита. Административный зомби, вот вы кто.
– Вы оскорбляете меня при исполнении служебных обязанностей. Я вас арестую, мэм.
– Если будете продолжать в том же духе, сэр, кто-нибудь рано или поздно пристрелит вас на этой дороге. И будет совершенно прав. Я вам этого не желаю.
Алиса не кричала, говорила вполне спокойно, но в голосе и в глазах предательски дрожали слезы. Еще не хватало разреветься при этом дегенерате. Она чувствовала свою абсолютную беспомощность перед ним и почему-то вдруг вспомнила такое же гладкое, такое же мертво-неподвижное лицо с механическим ртом. Майор ФСБ Харитонов разговаривал с ней примерно так же много лет назад.
– А пошел ты… – Алиса вылезла из полицейской машины и, прежде чем подойти к своей, вытащила из паспорта квитанцию, на глазах у полицейского быстро разорвала ее в мелкие клочья и сдунула с ладони прямо в ветровое стекло его машины.
Глава 27
– Надеюсь, вы не будете храпеть, партайгеноссе? – спросил Натан Ефимович, когда Карл погасил свет в каюте.
– Разве я храпел прошлой ночью?
– После бедуинской палатки и грязных циновок, на чистом белье, в нормальной постели я спал как убитый. Если бы яхта взорвалась, я бы вряд ли услышал.
– Болячка вам на язык! – рассмеялся Карл.
– Типун, а не болячка, – поправил Бренер.
– Мне очень нравятся русские пословицы и поговорки, но я постоянно путаю слова. Кстати, что такое типун? Разве не то же, что болячка?
– Не совсем. Это птичья болезнь, хрящеватый нарост на кончике языка.
– Какая гадость…
– Карл, так вы храпите или нет?
– Кажется, нет. А вы? Я ведь тоже спал, как убитый сурок.
– Опять запутались в словах, – улыбнулся Бренер, – а насчет храпа – не знаю. В последние три года мне не у кого было спросить об этом.
– Вам одиноко после смерти жены?
– Да. Мы прожили вместе почти сорок лет.
– Можно позавидовать, – по голосу Карла было слышно, что он улыбается, знаете, я с детства терпеть не мог то, что принято называть спокойной семейной жизнью. Мои родители, скучные пошлые люди, классические бюргеры, привили мне стойкое отвращение к однообразию семейного быта. Я привык слоняться по миру, ночевать где придется, мне нравится риск, постоянная смена декораций. Но сейчас вдруг позавидовал вам. Вы с женой любили друг друга, растили сына, и сорок лет вам, вероятно, никогда не было скучно вместе. Или я ошибаюсь?
– Нет, – тихо произнес Натан Ефимович, – вы не ошибаетесь. Нам с Марией Даниловной действительно никогда не было скучно вместе. Ни разу за сорок лет. А к чему вы клоните, Карл? Рисуете благостную картину тихого семейного счастья, чтобы настроить меня на сентиментальную волну, а потом пригрозить гибелью моего сына и внуков? Хотите поставить мне очередные условия? Я догадываюсь, что утром мы причаливаем, не знаю, правда, куда именно. Но причаливаем. Вы готовите меня к разговору с заказчиком, чтобы я был покладистей и не возражал?
Бренер не видел в темноте лица Карла, но почувствовал тяжесть его взгляда. В тишине стало отчетливо слышно, как бьется вода в круглый темный иллюминатор.
– Утром мы будем на Кипре, – сказал наконец Карл, – там действительно вы встретитесь с тем, кого называете заказчиком.
– А дальше?
– Не знаю. Дальше ему решать, что с вами делать. Моя часть работы выполнена. Мы с вами завтра распрощаемся, и мне, честно говоря, даже грустно немного. Я успел к вам привыкнуть, профессор. Мне приятно говорить по-русски. Почему-то на этом языке проще всего вести задушевные беседы.
– Вы не похожи на человека, у которого есть потребность в задушевных беседах, – заметил Бренер.
В темноте вспыхнул огонек зажигалки. Карл закурил. Натан Ефимович хотел сказать, что не стоит курить в закупоренной каюте. Потом всю ночь придется дышать табачным дымом, и лучше бит выйти на палубу. Но сдержался, промолчал.
Карл тоже молчал. У Натана Ефимовича слипались глаза, он отвернулся к стене и уже почти заснул.
– Скажите, зачем вы прикарманили фотографии, которые искала Инга? внезапно спросил Карл.
Вопрос был задан тихо и задумчиво, но Бренер вздрогнул и сел на кровати.
– Какие фотографии?
– Ну не надо, не дергайтесь. Я нашел их в кармане вашей куртки. Нет, я не обыскивал специально. Просто здесь, на яхте, нам с вами выдали одинаковые куртки, я перепутал, полез в карман и очень удивился. Я не собираюсь приставлять вам дуло к виску и устраивать допрос с пристрастием. Мне просто интересно. Вы что, знаете эту женщину?
– Мне показалось, эта женщина похожа на дочь моих московских соседей по коммуналке. Прошло много лет. Когда мы уехали, ей было пятнадцать. Я подобрал снимки, чтобы разглядеть как следует.
– Разглядели? – голос Карла стал чуть напряженней, или это только показалось?
– Да. Но все равно я не уверен, она ли это. Слишком все странно, слишком много лет прошло. Я знаю, жизнь любит выкидывать всякие фокусы, и мир ужасно тесен, однако мне сложно представить ту девочку в качестве агента ФСБ и вашей бывшей любовницы.
– Как звали дочь ваших соседей? – быстро спросил Карл.
