он произвел впечатление человека доброго, сердечного и благородного. Завтра он снова придет, я спрошу его насчет Джонатана, и, Бог даст, всем этим тревогам настанет конец.
А пока воспользуюсь отсутствием Джонатана, чтобы подробно описать наше сегодняшнее свидание.
В половине второго раздался звонок. Мэри открыла дверь и доложила, что пришел д-р Ван Хелсинг.
Это человек среднего роста, здоровый, широкоплечий, с быстрыми движениями. Видно, что он очень умен и обладает большой силой воли; у него благородная голова, достаточно крупная. Лицо чисто выбритое, с резким, квадратным подбородком, большим, решительным, подвижным ртом, большим, довольно прямым носом. У него широкий благородный лоб, вверху совершенно гладкий, но с выдающимися надбровными дугами. Большие темно-синие глаза широко расставлены, и выражение этих живых глаз то ласковое, то суровое.
— Миссис Харкер, не так ли?
Я утвердительно кивнула.
— Бывшая мисс Мина Мюррей?
Я снова кивнула.
— Я пришел к Мине Мюррей, бывшей подруге Люси Вестенра, побеседовать об умершей.
— Сэр, — сказала я, — я рада видеть друга Люси Вестенра, — и протянула ему руку.
Он взял и ласково произнес:
— О мадам Мина, я знал, что у бедной девушки должны быть хорошие друзья, но все-таки то, с чем мне пришлось встретиться…
Он заключил свои слова глубоким поклоном. Я спросила, почему он желал меня видеть, и он сразу начал:
— Я читал ваши письма к мисс Люси. Я хотел кое-что разузнать, но было не у кого. Я знаю, что вы были с нею в Уитби. Она иногда вела дневник — вас это не должно удивлять, мадам Мина; она начала его после вашего отъезда, по вашему примеру; в нем она упоминает о некоторых событиях своей жизни и говорит, что вы ее спасли. Это навело меня на кое-какие предположения, и я пришел просить вас любезно рассказать мне все, что вы помните.
— Я думаю, доктор, что смогу рассказать вам все.
— Ах вот как! У вас хорошая память на факты и на детали? Это не всегда встречается у молодых дам.
— Нет, доктор, дело не в памяти, но я тогда все записывала. Могу вам показать, если хотите.
— Буду вам очень благодарен; вы окажете мне большую услугу.
Я не могла удержаться от соблазна поразить его — мне кажется, это врожденное женское чувство, — и я подала ему свой дневник, написанный при помощи стенографии. Он взял его с благодарностью, поклонился и сказал:
— Разрешите мне его прочесть?
— Если хотите, — ответила я, смутившись.
Он открыл тетрадь, и выражение лица его сразу изменилось.
— Я знал, что Джонатан — очень образованный человек, но и жена у него тоже оказалась умницей на редкость. Но не будете ли вы так любезны, чтобы прочесть его мне? Увы, я не знаю стенографии.
Тут я поняла, что моя шутка окончена, и мне стало неловко, так что я вынула копию, переписанную на пишущей машинке, из моего рабочего ящика и передала ему.
— Простите, — сказала я, — я сделала это нечаянно, я думала, что вы хотели спросить меня относительно Люси, но, чтобы вам не ждать — для меня это не важно, но ваше время, я знаю, дорого, — я могу дать вам свой дневник, переписанный для вас на пишущей машинке.
Он взял его, и глаза его блеснули.
— Вы так добры, — произнес он. — Разрешите прочесть его сейчас? Может быть, мне придется вас кое о чем спросить.
— Да, пожалуйста, — ответила я, — прочтите его сейчас, а я пока распоряжусь о завтраке; за столом можете расспрашивать меня сколько хотите.
Он поклонился, затем, усевшись в кресло спиной к свету, углубился в чтение, я же ушла заботиться о завтраке, главным же образом для того, чтобы его не беспокоить. Вернувшись, я застала его ходящим взад и вперед по комнате; на лице его отражалась тревога. Он бросился ко мне и обеими руками сжал мою ладонь.
— Если бы вы знали, — сказал он, — как я вам обязан. Эти записки как луч солнца. Они мне все объяснили. Я ослеплен, столько света! Но за светом виднеются еще и тучи. Впрочем, этого вы не поймете — не можете понять. Ах, как я вам благодарен, какая вы умница. Сударыня, если Абрахам Ван Хелсинг когда-либо сможет оказать вам услугу, надеюсь, вы дадите мне знать. Я сочту за радость и счастье быть полезным другом. Все, что в моих силах, я сделаю для вас и для тех, кого вы любите. Вы один из светочей среди окружающего нас мрака. Ваша жизнь будет счастлива и светла, и ваш муж будет счастлив благодаря вам.
— Но, доктор, вы слишком превозносите меня, а вы меня не знаете.
— Не знаю вас? Я старик, изучивший стольких мужчин и женщин; я, который избрал своей специальностью мозг и все, что к нему относится? Я прочел ваш дневник, который вы так любезно переписали для меня и в котором каждая строка дышит истиной. Я, который прочел ваше милое письмо к бедной Люси о вашей свадьбе и о вашем доверии, и я не знаю вас? О, вы несправедливы и к себе, и ко мне… Добродетельные женщины рассказывают истории своих судеб день за днем, час за часом, минута за минутой; такие вещи могут прочесть только ангелы; и мы, мужчины, которые стремимся к пониманию, хотим, чтобы в нас была частица ангельской проницательности. Ваш муж — честнейшая, благородная душа, и вы — благородная душа, поэтому я, доверяя душе, доверяю вам. Кстати, расскажите мне о муже. Ушла ли лихорадка? Выздоровел ли он, окреп ли он?
Я воспользовалась случаем поговорить с ним о Джонатане.
— Он почти совсем поправился, но смерть м-ра Хокинса очень его взволновала.
— О да, я знаю, знаю; я читал два последних ваших письма.
— Я думаю, это его встревожило, так как в прошлый четверг, когда мы были в городе, у него снова был припадок.
— Припадок, так скоро после воспаления мозга? Это нехорошо. Какой же припадок у него был?
— Ему казалось, что он видел кого-то, напоминавшего ему нечто ужасное, нечто, что было причиной его болезни.
Теперь уж я больше не могла выдержать. Мне стало жаль Джонатана; ужас, который ему пришлось пережить, страшная таинственность его дневника и тот страх, который меня с тех пор не покидал, — все это живо предстало предо мною. Я, должно быть, была болезненно расстроена, так как бросилась на колени и, протягивая к нему руки, умоляла вылечить моего мужа. Он взял меня за руки, поднял, усадил на диван и сам сел рядом. Затем, держа мои руки в своих, он бесконечно ласково сказал:
