А в гипноз?
— Да, — сказал я. — Шарко это довольно убедительно доказал.
Он улыбнулся и продолжил:
— Значит, вы этим удовлетворены и можете проследить за мыслью великого Шарко — мир праху его! — проникающей в самую душу пациента? Да? Но, может быть, вы в таком случае довольствуетесь одними фактами и не ищете их объяснения? Нет? Тогда ответьте мне: как же вы верите в гипнотизм и отрицаете чтение мыслей? Позвольте обратить ваше внимание, мой друг, на то, что в области электричества теперь сделаны такие открытия, которые посчитали бы дьявольскими происками даже те, кто открыл само электричество, и, между прочим, происходи это чуть раньше, их самих сожгли бы как колдунов. В жизни всегда есть тайны. Почему это Мафусаил прожил девятьсот лет, старый Парр — сто шестьдесят девять, между тем как бедная Люси, в венах которой струилась кровь четырех человек, не смогла прожить и дня? Ибо, проживи она еще хотя бы день, мы бы ее спасли. Знаете ли вы тайну жизни и смерти? Знаете ли вы сравнительную анатомию и можете ли с ее помощью сказать, почему в некоторых людях сидит зверь, а в других его нет? Не можете ли вы мне сказать, почему все пауки умирают в молодости и смерть их быстра, а ведь нашелся один большой паук, который жил сотни лет в башне древней испанской церкви и рос, рос до тех пор, пока наконец не оказался в состоянии выпить все масло из церковных лампад? Не можете ли вы мне сказать, почему в пампасах, да и в других местах живут летучие мыши, которые прилетают ночью, прокусывают вены у коров и лошадей и высасывают у них кровь? Почему на некоторых островах западных морей существуют летучие мыши, которые целыми днями висят на дереве; видевшие их говорят, что они величиной с гигантский орех или гроздь; ночью же, когда матросы спят на палубе из-за духоты, они набрасываются на них, а затем… а затем на следующее утро находят мертвецов, таких же бледных, как Люси?
— Помилуй Бог, профессор! — воскликнул я, вскочив. — Не хотите ли вы сказать, что такая летучая мышь укусила Люси и что подобная вещь возможна в Лондоне в девятнадцатом веке?
Он остановил меня движением руки и продолжал:
— Не объясните ли вы мне, почему черепаха живет дольше, чем целые поколения людей, почему слон способен пережить целые династии и почему попугай умирает лишь от укуса кошки или собаки и ни от каких других болезней? Не объясните ли вы мне, почему люди разного возраста, живущие в разных местах, верят, что существуют такие люди, которые могли бы жить вечно, если бы их существование не прекращалось насильственно, что существуют мужчины и женщины, которые не могут умереть? Нам известно — ибо наука подтверждает эти факты, — что жабы жили тысячи лет замурованными в скалах. Не можете ли вы мне сказать, как это индийский факир приказывает похоронить себя живым, на его могиле сеют рожь, рожь созревает, ее жнут, она снова созревает, и снова ее жнут, затем раскапывают могилу, вскрывают гроб, и из него выходит живой факир и продолжает жить по-прежнему среди людей?
Тут я прервал его. Я окончательно сбился с толку, он засыпал меня целым градом причудливых явлений природы и всевозможных невозможностей, так что мозг мой попросту воспалился.
У меня было смутное ощущение, что вновь, как когда-то давно в Амстердаме, он давал мне урок; но тогда он говорил об определенных вещах, так что у меня всегда был конкретный предмет для размышлений. Теперь же, не имея опоры, мне едва удавалось следить за ходом его рассуждений.
— Профессор, я готов снова быть вашим прилежным учеником. Скажите ваш тезис, чтобы я мог применить полученные от вас знания, когда вы станете продолжать. До сих пор я бросался из стороны в сторону, следовал за вашей фантазией как безумец, а не как здравомыслящий человек. Я чувствую себя новичком, заблудившимся на болоте в тумане, он скачет с кочки на кочку в надежде выбраться, шагает, сам не зная куда.
— Очень наглядно, — ответил он. — Хорошо, я вам скажу. Тезис следующий: я хочу, чтобы вы уверовали.
— Во что?
— Уверовали в то, во что верить не можете. Приведу пример. Мне пришлось слышать от одного американца такое определение веры: это то, что дает нам возможность поверить в то, что мы считаем невероятным. В одном отношении я с ним согласен. Он этим хотел сказать, что на жизнь надо смотреть широко и не следует допускать, чтобы маленькая ничтожная истина подавляла бы великую истину, как маленький утес вагонетку железной дороги. Нам для начала нужна небольшая истина. Господи! Мы храним и ценим ее, но не следует верить, что это всемирная истина.
— Так, значит, вы боитесь, что преждевременное раскрытие может вызвать во мне предубеждение в отношении некоторых странных явлений? Я правильно понял вашу мысль?
— Ах, вы все же мой любимый ученик! Вас стоит учить. Так как вам хочется понять, то вы уже сделали к истине первый шаг, значит, вы полагаете, что ранки на шее у детей того же происхождения, что и у мисс Люси?
— Я так полагаю, — ответил я.
— Вы ошибаетесь. О, если б так оно было! Но увы! Нет! Хуже, гораздо, гораздо хуже!
— Во имя Господа Бога, Ван Хелсинг, что вы хотите сказать? — воскликнул я.
В отчаянии взмахнув руками, он упал в кресло, поставил локти на стол и, закрыв лицо руками, произнес:
— Эти ранки нанесла сама Люси!
Глава XV
ДНЕВНИК Д-РА СЬЮАРДА
(Продолжение)
Страшная злоба овладела мной; у меня возникло такое чувство, будто он дал пощечину живой Люси. Я резким движением отодвинул стул, встал и сказал:
— Вы с ума сошли, Ван Хелсинг.
Он поднял голову и грустно и бесконечно ласково посмотрел на меня, я сразу успокоился.
— Хотелось бы мне, чтобы так было на самом деле, — сказал он. — Сумасшествие легче перенести, чем такую действительность. О мой друг, подумайте, почему я шел окольными путями и так долго не говорил вам столь простой вещи. Потому ли, что я презираю вас и презирал всю жизнь? Оттого ли, что хотел доставить вам страдания? Оттого ли, что я теперь захотел отплатить за то, что вы когда-то спасли мне жизнь, избавив от столь ужасной смерти? О нет!
— Простите меня, — пробормотал я.
Он продолжал:
— Милый друг, все это оттого, что я жалел вас, не хотел вас сразить одним махом, так как знаю, что вы любили эту милую
