Наташа не знала, сколько времени прошло до того момента, пока не пришел врач из реанимации. Может быть, несколько часов, может быть, несколько лет. Тяжелый грипп, осложненный отеком мозга. В таких случаях ничего сделать нельзя.
* * *
Ее сознание словно разделилось на несколько частей, почти никак друг с другом не связанных. Одна часть знала, что рядом — Вадим, Бэлла Львовна, Иринка, Инна с Гришей, и всем им так же больно и горько, как и ей, и они так же страдают и плачут по Ксюшеньке, и слезы их — настоящие, искренние. Другая же часть чувствовала, что Наташа — одна во всем мире со своим горем, и никто не разделит с ней его тяжесть, и никто не почувствует его так же остро, как она, и никто не услышит, как исступленно и тоскливо воет ее сердце. Третья часть пыталась вернуть Наташу к жизни, твердя о том, что у нее двое сыновей, которых нужно растить и о которых нужно заботиться, двое сыновей, ради которых нужно через все переступить и продолжать жить, ни в чем не ущемляя мальчиков и не лишая их материнской ласки и любви, не отбирая у них повседневную радость бытия и познания мира. Мальчики ни в чем не виноваты, они не заслуживают того, чтобы в доме повис вечный мрак и траурное молчание. Четвертая же часть сознания пыталась понять…
«Господи, за что ты меня наказал? За что, за какие грехи заставил пережить такое? Разве я была плохой? Я всю жизнь трудилась, работала, училась, делала все честно и в полную силу. Я ни минуты не сидела без дела, я заботилась не только о своих родителях, муже и сыновьях, я заботилась и о Бэллочке, и об Иринке, даже не представляю, как у меня хватило сил и времени на всех, но ведь хватило же! Господи, ты дал мне силы на все это, значит, ты тоже считал, что я поступаю правильно. Так в чем же я провинилась? Неужели это расплата за ТО? Но ведь тогда никто не умер, тогда речь не шла о смерти человека. Неужели ты действительно считаешь, что я совершила страшный грех, за который должна расплатиться? Хорошо, пусть так, но почему Ксюша? Почему ты лишил ее жизни? Если это и был грех, то мой, а не ее. Ты мог бы сделать меня калекой, наслать на меня паралич, слепоту, проказу — я бы все поняла и приняла. Но ребенка ты за что наказал?»
Откуда-то издалека донесся до нее голос Инны:
— Натка, у тебя сегодня день рождения…
Она с трудом повернула голову, долго собиралась с силами, чтобы заставить губы шевелиться. Лицо Инны в обрамлении черного шарфа — они только что вернулись с кладбища, сегодня девять дней, как умерла Ксюша, — показалось ей кукольным и каким-то ненастоящим.
— У меня больше никогда не будет дня рождения, — скорее прошелестела, чем произнесла Наташа.
— Мне нужен человек, имеющий доступ к информации.
— Но у тебя же есть связи в любом ведомстве. Почему я? Зачем тебе нужен именно я?
— Мне нужен свой человек. Такой, которому я могу доверять и который меня не подведет. Тебе все равно давно пора идти на повышение. Это очень хороший вариант.
— Я… не могу.
— Что значит, ты не можешь? Почему?
— Не хочу.
— Разве я спрашиваю тебя, хочешь ли ты? Я ставлю тебя в известность о том, что мне нужно. Оглянись на свою жизнь. Каждый раз, когда ты делал то, что хотел, получалось черт знает что. Твои желания меня больше не интересуют.
— Ты не можешь меня заставить.
— Могу. И заставлю.
Часть 4
Руслан, 1984–1991 гг.
Он почти не волновался, подходя к дому, адрес которого узнал всего полчаса назад. А чего волноваться-то? Не убьют его здесь и не съедят. Он же ничего плохого не делает и денег не просит. Он хочет только одного: чтобы Мишин папа заступился за своего сына. Потому что больше некому за него заступиться. И неважно, что Миши уже нет в живых. Память тоже нужно защищать, ее нужно беречь и поддерживать. Его так в школе учили.
Вот и дом 8 по улице Лесной. Покосившийся забор, облупившаяся краска на доме, бестолково бегающие курицы, из полуразвалившегося сарая доносятся повизгивание и хрюканье. Калитка не заперта, но Руслан не посмел войти без разрешения.
— Здравствуйте! — звонко крикнул он. — Хозяин дома?
На крыльце появилась худощавая женщина в накинутом на плечи платке, рядом семенил карапуз лет пяти, которого женщина крепко держала за руку.
— Тебе чего, мальчик?
— Мне нужен Колотырин Степан Иванович. Он здесь живет?
— А зачем он тебе?
— Мне очень нужно. По делу.
— По какому такому делу? Тебя кто прислал? Федосеич небось?
Лицо женщины перекосилось, словно от боли, и она внезапно начала кричать:
— Покоя нет от этих алкашей! Никак не уймется, проклятый! Только-только из ЛТП вернулся, так нет же, опять приваживают, опять к бутылке тянут, совести у них нету, еще и мальцов подсылают! Гниды! Паразиты! Проваливай отсюда и Федосеичу своему передай: еще раз увижу его рядом со Степаном — топором зарублю.
— Я не от Федосеича! — Руслан постарался крикнуть погромче, чтобы женщина, оглушенная собственным голосом, его услышала. — Я сам по себе! Я из Камышова приехал!
Женщина внезапно успокоилась и замолчала, лицо ее приобрело выражение задумчивого любопытства.
— Из Камышова? И зачем тебе Степан Иванович? По какому делу? — спросила она уже совсем ровным голосом.
Руслан к разговору готовился заранее, и все слова, которые он собирался произнести в этом доме, он проговаривал мысленно шепотом неоднократно. Правда, он был уверен, что слушать эти слова будет сам Степан Иванович, а не его жена, но, в конце концов, какая разница? Для Степана Ивановича он их снова повторит.
— В Камышове жил один человек, очень хороший, добрый. Самый лучший на свете. Его убили и сказали, что это была пьяная драка, что тот человек сам первый начал хулиганить и приставать. А я знаю, что этого не может быть, он никогда не хулиганил и ни к кому никогда не приставал. Но мне никто не верит, потому что я маленький. Я хочу попросить Степана Ивановича, чтобы он пошел в милицию и заступился за Мишу. Пусть он им скажет, какой Миша был хороший.
— А что за Миша? — Брови женщины недовольно сдвинулись. — Тоже собутыльник небось?
— Что вы, Миша никогда не пил, даже в рот не брал.
— Откуда ж у Степана такие знакомые, которые в рот не берут? — недоверчиво усмехнулась женщина. — У него все больше алкаши в дружках ходят. Ты не напутал, мальчик? Может, тебе не мой Степан нужен, а другой какой?
— Колотырин Степан Иванович, — твердо произнес Руслан. — Одна тысяча девятьсот тридцать пятого года рождения. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году он учился на курсах механизаторов в Новокузнецке.
— Точно, было такое, — чуть удивленно подтвердила женщина. — Ездил он на курсы в Новокузнецк. А Миша-то этот, за которого ты хлопочешь, он кто тебе? Отец?
— Нет, он мой дядя. Степан Иванович должен его помнить, — соврал Руслан. Хоть ему всего четырнадцать, но мозгов-то хватает, чтобы сообразить: не нужно жене Колотырина вот так, с бухты-барахты, объявлять, что у ее мужа есть еще один сын, внебрачный.
— Ладно, — вздохнула женщина, — заходи. Спит он. Будить станешь или подождешь, пока сам прочухается?
— Если можно, я бы разбудил, — вежливо сказал Руслан. — А то мне еще обратно в Камышов возвращаться. Автобус в семь двадцать пойдет, мне надо на него успеть, потому что следующий только в десять, а это очень поздно, мама будет волноваться.
— Ишь ты, заботливый какой, — хмыкнула жена Колотырина, как показалось Руслану, неодобрительно. — Ну иди, буди своего Степана Ивановича, только будет ли толк… В зале он.
Сняв на крыльце старенькие спортивные тапочки, Руслан осторожно вошел в дом. В тесной комнате, высокопарно называемой «залой», на кровати лежал мужчина и оглушительно храпел. Колотырин явно не считал бритье обязательным ежедневным ритуалом, и его заросшее недельной щетиной лицо казалось страшным и черным. Впервые за последние недели Руслан по-настоящему испугался. Надо же, ведь ничего не боялся, когда ездил по поселкам и райцентрам, искал тех, кто учился вместе с его мамой в Новокузнецке и мог знать, с кем она тогда встречалась. Не боялся, когда, получив смутное указание на «парня с курсов механизаторов», отправился искать тех, кто на курсах учился. Не боялся даже еще сегодня утром, когда, дождавшись, пока мама уйдет на работу, побежал на автобусную станцию и отправился сюда, в поселок, пришел в поселковый Совет и узнал адрес Колотырина. А теперь вдруг испугался…
— Степан Иванович, — шепотом робко позвал он.
— Да чего ты шепчешь-то, — в полный голос произнесла Колотырина. — Шибче кричи, а то не дозовешься, у него сон крепкий. Да за плечо потряси как следует.
— Степан Иванович! — заорал Руслан прямо в грязное ухо, из которого торчали темные клочки волос.
