готовить, удобнее пересылать через границу, она будет своевременно информировать о событиях в России и Западной Европе. Это потребует расширения сети корреспондентов, обеспечения регулярной и падежной нелегальной пересылки. О таком плане редакция «Вперед!» в июне сообщила в Петербург кружку Гинзбурга. Пришедший оттуда ответ: «по нашему мнению, газета в настоящее время немыслима», огорчил Лаврова, но спорить он не стал.
А тут еще новая беда — кончились деньги. Петр Лаврович говорил, что скоро за долги его посадят в тюрьму — в Англии на этот счет законы строгие. В Петербург посылались отчаянные письма. Первое — в конце июля или начале августа: «Через несколько дней останавливаем работу; уже теперь нечем платить за печатание и бумагу. Достать денег решительно негде. Труднее наше положение никогда не было». 29 сентября: работа остановлена. «Мы должны содержать 4 наборщиков, которые теперь не работают… Мы заложили все, что могли заложить; прожили все, что могли прожить». Наконец деньги поступили, с основными долгами расплатились.
Очередное письмо из Парижа от Лопатина: Ткачев с Элпидиным собираются издавать газету. На этот раз Лавров проявил решительность: хватит колебаний, нужно опередить — немедленно начать выпускать свою газету. О принятом решении оповестили петербургских лавристов: Гинзбурга, В. М. Ильина, А. Ф. Таксиса, В. Е. Варзара и др. Теперь возражений от них не последовало. Тут как раз вышел (в декабре 1874 года) третий номер журнала, и Лавров с товарищами взялся за подготовку газеты.
Третий том «Вперед!» получился внушительным: 745 страниц мелкого шрифта. Отдел первый: «Из истории социальных учений», «Знание и революция. Статья вторая». Отдел второй: «Еще о голоде», «Процесс». Отдел третий: «Хаос буржуазной цивилизации», «Летопись рабочего движения»… Все статьи анонимные. Теперь-то мы знаем, что многие из них писал Лавров. В общей сложности ему принадлежат 379 страниц текста. Тематика — самая различная. Тут и научная статья об истории социалистической мысли, и обзор зарубежной прессы о международном социалистическом движении (о конгрессах, рабочих ассоциациях, политической деятельности европейского пролетариата), оценка текущих событий — в Германии, Франции, Италии, Швейцарии… Перед читателем раскрываются деятельность Бисмарка, президента Франции Мак-Магона, папы Пия IX, политические махинации, дипломатическая игра, борьба церкви и государства… Наиболее злободневна публикация «Знание и революция. Статья вторая», продолжение статьи, помещенной в 1873 году в первом номере журнала.
Первая статья «Знание и революция» появилась в России в самый разгар подготовки к «хождению в народ». Бурной жизнью жила тогда демократическая интеллигенция. В нелегальных кружках обсуждали «Исторические письма», происходили горячие споры о характере пропаганды, о том, как действовать в народе, что говорить крестьянам, какие брошюры читать. Стали возникать специальные мастерские — в них овладевали ремеслами те, кто собирался отправиться в народ. Совершался крутой перелом в жизненных устоях очень многих людей, решивших посвятить свою жизнь народному делу. «Идти в народ! Что это означало? Это означало, — свидетельствовал участник этого движения О. В. Аптекман, — не только отдать народу свои силы, свои знания во имя и ради народной революции, но это означало еще — жить его радостями и страданиями, делить с ним светлые надежды и горькие разочарования! А это опять-таки означало: надо оставить высшие учебные заведения, официальную науку, расстаться с родными и близкими, со всеми привычками и удобствами досужей культурной жизни и, стряхнувши все это с себя, как несправедливое, незаслуженное и вредное, погрузиться на самое дно, в самую гущу многострадальной народной жизни!..»
Весной 1874 года в России началось массовое «хождение в народ». Из Петербурга, Москвы, Самары, Саратова и других городов молодежь направлялась в деревни и села — на Волгу, Урал, Днепр, Дон. По убеждению пропагандистов, именно в этих районах должны были сохраниться в народе революционные традиции. С разными планами шли «в народ». Одни рассчитывали поднять крестьян на революцию; другие — с намерением вести пропаганду идей социализма. Многие ставили задачей просвещение крестьянских масс и ознакомление с их жизнью. Так на какое-то время произошло стихийное объединение демократических сил.
Революционная молодежь кипела жаждою дела, а Петр Лаврович рассуждал спокойно, чуть ли не академически; багажом солидных знаний обязана обладать интеллигенция; что же касается народного образования, то это дело будущего, когда «рухнет притеснительное государство». Нет, интеллигенция и тогда не отойдет в сторону, на нее именно ляжет обязанность научной критики, спокойной, проницательной и целительной…. Рассуждения здравые. И вряд ли они вызвали бы неудовольствие в другое время. Но ведь на дворе-то, там, в России, была совсем другая «погода». Петр же Лаврович, глядя издалека, не очень отчетливо представлял себе «градус» возбуждения русской молодежи. Будь по-другому, разве написал бы он так: «идти в народ для революционера значит вовсе не то, чтр практически изучать народ, как делать открытия в физиологии вовсе не то, что приучаться к физиологическим опытам. Идти в народ для него значит быть подготовленным теоретически и практически, изучением теорий данной отрасли социологии…» Все это было слишком сложно и далеко от горячих стремлений и надежд демократической молодежи. В редакцию посыпались возражения.
Вторая статья «Знание и революция» начиналась с публикации письма, полученного из Петербурга: «По поводу вашей статьи «Знание и революция» мы считаем своей обязанностью указать вам на ее нецелесообразность». По мнению автора письма, эта статья слишком далека от повседневных, сиюминутных забот практиков революции. Отвечая критику, не соглашаясь с ним, Лавров еще и еще раз доказывал, что знание есть верный и крепкий союзник социальной революции: «не раз в жару пропаганды, в буре борьбы вам оно понадобится для вашей деятельности». Твердо убежденный в том, что нужно тщательно готовить народ к революции, не спешить с призывом к социальному взрыву, Лавров предостерегал пылкую молодежь: «Те, которые вам говорят, что народ готов для революции, для вашей пропаганды, — безусловно лгут вам…»
В конце декабря произошло «печальное личное событие». От редакции журнала «Знание», с которой была достигнута договоренность об издании «Истории мысли» отдельными томами (корректура первых десяти листов была уже получена), пришла неприятная весть: цензура узнала, кто является автором анонимного произведения, что и заставило редакцию отказаться от дальнейшей публикации. Петр Лаврович страшно расстроился, написал Лопатину в Париж, просил обратиться к Лугинину — может, он поможет. Наступил новый, 1875 год, а из редакции ни слова.
Неожиданно все кончилось благополучно. Просматривая в конце апреля газеты «Голос» и «Новое время», Лавров, к удивлению своему, узнал о выходе первого выпуска «Опыта истории мысли».
Действительно, книга появилась. Больше того, тексту предпосылалась такая информация: «Сочинение «Опыт истории мысли» будет издаваться выпусками в объеме от 10 до 15 печатных листов в каждом. Всех выпусков предполагается от 8 до 10. Каждые два или три выпуска образуют том».
