Мы плыли не торопясь и по очереди тащили за собой надутую автомобильную камеру. Ее пожертвовал нам Родольфо.
В середину камеры была ввязана сетка, в ней лежало ружье Пако.
Я плыл, опустив голову в воду, и привычно отмечал, как меняется облик дна. Песок, заросли черепашьей травы, прогалина… скоро будет риф. Вот первые безжизненные, сорванные с него кораллы, а вот и он сам — оранжево-зеленая стена, переплетение причудливых камней, между которыми мелькают полупрозрачные силуэты рыб. Отдохнув на вершине огромного мозговика — он поднимался до самой поверхности воды, — я принимался за наблюдения. Для этого приходилось плавать очень медленно, едва шевеля ластами и пристально вглядываясь в то, что происходит на дне.
Пако охотился. Он то и дело нырял, часто нажимал на спусковой крючок и потом долго распутывал застрявший между кораллами шнур или разыскивал оборвавшийся гарпун. Его привлекала не добыча, а сама охота. Иной раз он начинал гоняться за рыбой, которую невозможно было даже взять на берег.
Так, его забавляли рыбы-ежи. Уверенные в своей безопасности, они лениво лежали под ветвями кораллов и неторопливо дышали, раздувая и сжимая бока. Их колючки, толстые и блестящие, похожие на крупные шипы, поднимались и опадали.
Пако нырял и, тщательно прицелившись рыбе в хвост, стрелял. Пробитый гарпуном еж бросался наутек, шнур останавливал его. Рыба начинала судорожно глотать воду, раздувалась и становилась похожей на футбольный мяч. Пако всплывал вместе с ней и, надев матерчатые отцовские перчатки, поднимал рыбу над головой. Хрюкнув, еж начинал выпускать изо рта струю воды. Бока его опадали. Когда рыба принимала обычный вид, Пако осторожно вытаскивал из хвоста гарпун и выпускал ежа. Ошеломленный, тот погружался на дно и тотчас же забивался в какую-нибудь нору.
— Они живучие, им ничего не будет! — уверял меня Пако.
Я каждый раз качал головой…
— Давай договоримся, — сказал я наконец, — ты будешь стрелять только ту рыбу, которая нужна для еды твоей маме.
Пако кивнул. Ежи получили покой.
РЫБА-КУРОК
Как-то раз мое внимание привлекла рыба, которая упорно вертелась около дырки в скале. Собственно, это было просто углубление в камне, небольшая ниша.
Даже когда рыба заплывала в нее, она все равно была хорошо видна со стороны.
Прятаться рыбе приходилось раз по десять на час. Мимо то и дело проходили стаями полосатые барракуды, нет-нет следовал стороной серебристый тарпон, показывала из-под камня голову зеленая мурена.
И каждый раз рыбка входила в углубление, прижималась к скале, озабоченно поглядывая на хищника плоскими, бесцветными глазами.
Ну какое же это убежище!
Но почему тогда рыбка так упорно держится около него? Заинтересованный, я набрал полную грудь воздуха и нырнул. Рыбка тотчас же спряталась.
Я подплыл к скале и, придерживаясь одной рукой за камень, сунул другую в углубление.
Пальцы тотчас же ощутили скользкую рыбью чешую. Я попробовал выгнать рыбу — она не шевельнулась. Сдвинуть с места — она была неподвижна.
Я подобрался пальцами к самой рыбьей голове. Какая-то сила крепко прижимала ее к камню. Ничего не поделать!
Я всплыл.
Рыбка знала какой-то секрет. Камень держал ее. Мелкая пещерка была надежным убежищем от врагов.
Тогда я лег на воду, затаился и стал ждать.
Вот из пещерки высунулась рыбья физиономия. Рыбка долго осматривалась, потом, осмелев, вылезла на одну треть, наполовину… Но что это? На спине у рыбы какой-то шип. Толстая костяная пластинка, похожая на курок.
Вдруг эта пластинка исчезла. Рыба опустила шип, прижала к спине.
И тогда я понял. Вот в чем разгадка ее странной привязанности к этой низкой пещере. Большая, с высоким потолком ей и не нужна. Нужен потолок, в который можно упереться шипом!
Я представил себе: вот рыбка входит в свое убежище, вот прижимается боком к стене, вот поднимает шип. Курок упирается в потолок — и стоп! Теперь ее никому не достать.
Сидит рыбка в каменной нише, посматривает оттуда хитрыми глазами: не ушел ли враг? Не пора ли опускать курок, выбираться на волю?
КАЧУЧА
Каждый день я учил несколько испанских слов. Я называл какой-нибудь предмет, а Пако или Родольфо говорили, как это звучит по-испански.
Моя велосипедная шапочка озадачила их.
— Как это сказать? — переспросил Родольфо. — Первый раз вижу.
— В ней ездят на велосипеде. Ну а как просто «шапочка»? У нас смешные шапочки часто называют «чепчики».
— Щепчик…
Родольфо, вспомнив что-то, заулыбался.
— Качуча! — твердо произнес он.
Пако закивал и повторил, подпрыгивая:
— Качуча!
В это время около дома снова появился старик с собакой.
Собака, как всегда, бежала опустив морду к самой земле и тащила старика за собой.
— До чего непонятное животное! — сказал я. — Никогда не видел таких длинных собак. И морда пятачком. Вот только уши как уши. Бульдог? Боксер?
— Что? — не понял Родольфо. Он посмотрел на животное и произнес: — Кочиньо!
«Странно, — подумал я. — «Собака» по-испански — «канио» или что-то в этом роде. Канис Майорис — созвездие Большого Пса. А кочиньо… кочиньо… Если это не собака…»
Животное, бежавшее впереди старика, хрюкнуло. Свинья! Ну конечно!
Какой же болван: не смог отличить свинью от собаки!
Эх я, качуча!
РЫБЬЕ ОБЛАКО
Рыбы на рифе вели себя по-разному. Одни бродили поодиночке, другие плавали стаями.
Вот из-за огненного, похожего на стол коралла выплывает пара лилово-серебристых хирургов. Плоские, похожие на блюдечки, с желтыми кинжальчиками на хвостах, они неторопливо плывут, строго выдерживая курс. За первой парой показывается вторая. Хирургов уже целая стайка. Они следуют в направлении, указанном первой парой. Стайка растет, из-за оранжевой коралловой глыбы показываются все новые и новые рыбы. Их уже десятки, сотни. Огромная стая тянется, как серебристый шлейф дыма. Рыбы плывут, никуда не сворачивая. Они приближаются ко мне ближе… ближе.
Мое неосторожное движение — и по стае распространяется волна тревоги. Она достигает противоположного конца стаи: рыбы, плывущие здесь, хотя и не видят меня, поворачивают, ускоряют ход. Словно листья, подхваченные ветром, они несутся прочь. И вот уже вся стая изменила направление. Серебристо-лиловые хирурги мчатся, увлекаемые невидимым потоком. Страх и дисциплина гонят их.
Нет стаи, рыбы исчезли. Словно могучий вентилятор втянул, всосал висевший над рифом серебристый туман.
