Дорожный знак предупредил — поворот! Промелькнул указатель — «Плая-Хирон».
Мы проехали пляж, где разыгралось знаменитое сражение.
Серая нить дороги сделала петлю. Из-за кустов вынырнула небольшая хижина, синий пласт озерной воды, причал с тремя лодками.
Оставив автомобиль, отправились дальше лодкой по воде, пройдя канал, очутились в озере.
— Лагуна Тесоро! — сказал Родольфо. — Здесь живут ламантины. Мы называем их «мамата».
Услыхав это слово, лодочник повернулся и, вытянув руку, указал на поросший тростником берег. Около него, то скрываясь в воде, то появляясь, плавали черные точки.
Берег, к которому мы шли, становился с каждой минутой четче. На нем уже различались кроны деревьев, остроконечные крыши хижин. Вынырнула из озера и заблестела зеленая полоска травы.
Мы подошли к ней. Озерный берег раскололся на части. На маленьких островках стояли на сваях бамбуковые хижины. Коричневые лужи у стен, сложенные из пальмовых листьев крыши. Около каждой хижины лодка.
Наш мотор сбавил обороты.
Сплетенные из деревенских жердей кружевные мостики поплыли навстречу медленнее. Низкая волна побежала впереди нас, лодки у домов закачались, запрыгали.
Мы подошли к помосту, на котором высилась большая, круглая, как барабан, постройка.
— Дом касика — старосты деревни! — объяснил Родольфо. — Касика давно нет, дом остался.
Лодочник, не останавливая мотора, высадил нас, развернул лодку и ушел.
Вечерело. Оранжевые полосы тянулись по озеру. Скоро человек в лодке стал неразличим. Только сама лодка синим шаром еще долго катилась по оранжевой воде.
Нас проводили на ночлег, каждого в свою хижину.
НОЧЬ
Я сполоснул водой из чашки лицо, погасил свет и улегся на низкую, похожую на ящик кровать.
Под домом тихо плескало. Через приоткрытые жалюзи светили крупные, как фонари, звезды. Вполголоса пели лягушки.
Что-то больно обожгло лицо. Хлоп! — Я ударил себя по щеке. Острая иголка вонзилась в ногу. Хлоп!
Пришлось включать свет. Одинокий москит беззвучно кружил под потолком. Гоняясь за ним, я задел абажур настольной лампы. Из-под него вылетел целый рой.
Разогнав насекомых и закутавшись с головой в простыню, я снова лег.
Потревоженные москиты тотчас собрались надо мной. Одни летали молча, другие — с комариным писком, третьи — басовито гудя. Они проникали сквозь простыню сверху, лезли снизу, пробирались в каждую щель. Искусанные руки и ноги вспухли.
Не выдержав, я вскочил с кровати и вышел на крыльцо. Над свайной деревушкой торжествовала тропическая ночь. Огромное, похожее на паука созвездие пылало над крышами домов. Лягушачий хор окреп. Лягушки пели по-птичьи. От звона их голосов дрожали верхушки пальм.
Вода в лагуне светилась.
Я вытащил матрас на веранду. Москитов здесь было меньше.
Ночная ящерица прошуршала по стене и скрылась под крышей.
Волоча за собой узкий длинный хвост, рядом с матрасом прошла водяная крыса.
Под полом что-то оглушительно плюхнулось, вскрикнуло. Какой-то хищник поймал добычу. Урча и чавкая, он начал ее грызть… Время тянулось бесконечно долго. Только когда часы показали семь, край неба начал светлеть. Вода заалела. Из-за зеленой стены тростников стремительно поднялось оранжевое, уменьшающееся на глазах солнце.
Конец моим мучениям!
— Что же вы не натянули сетку? — спросил Родольфо, когда за завтраком я рассказал ему о перенесенной ночью пытке.
— Какую сетку?
— Москитеро. В ящике лежит сетка. Идемте, я научу.
Сетка — широкий и плотный полог, пропускающий воздух и задерживающий всю летающую нечисть, оказалась превосходным изобретением. Она натягивалась над кроватью, а края ее плотно затыкались под матрас. Ничто жужжащее, летающее, жалящее не было в состоянии пробраться под нее.
Следующую ночь я уже спал спокойно.
БЕНТИ БЕНТИ ДОС
Перед хижиной на столбе в железном ящике висел телефон.
— Бенти бенти дос? — спрашивала телефонная трубка, когда я подносил ее к уху.
— Си.
«Си» по-испански — «да», «бенти бенти дос» — двадцать двадцать два», номер телефона. На второй день нашего пребывания в свайной деревне из железного ящика донесся особенно длинный и тревожный звонок. Я подбежал к аппарату.
— Бенти бенти дос?
— Си.
— Зачем по-испански? По-русски надо. — Это был голос Родольфо. — Бегите сюда. Пришел рыбак, говорит, видел мамата.
— Где? Куда бежать? — заволновался я. — Кругом вода.
— Ах да, вы же на острове. Тогда ждите.
Через полчаса затарахтел мотор, и к хижине подплыла кургузая, с обрубленной кормой лодка, за которой тянулся лиловый хвост дыма.
— Вот он только что видел, — сказал Родольфо и кивнул на рыбака, сидевшего на корме.
— Мамата, — подтвердил рыбак.
Я прыгнул в лодку, та, затарахтев, начала поворачивать. Но едва мы вышли в лагуну, как меня одолели сомнения.
Ламантины — очень чуткие и боязливые животные. Заслышав стук мотора, они постараются или спрятаться под воду, или уплыть подальше. Как же мы сможем увидеть их?
Лодка, кивая носом в такт моторному перестуку, неторопливо ползла вперед.
Мы пересекли лагуну и приблизились к берегу, поросшему тростником.
Родольфо что-то спросил. Рыбак ответил.
— Тут. — Родольфо привстал.
Лодка шла вперед, оставляя на воде радужные маслянистые пятна.
— Мадре миа, — сказал я, — самый глухой ламантин давно уже удрал.
Родольфо почесал подбородок.
— Верно, — сказал он. — Заглушить мотор?
Лодка остановилась.
— Подождем.
Мы простояли час. Слабое течение отнесло нас в узкий залив. Дно его было покрыто густой травой. Острые, похожие на лезвия ножей, коричневатые стебли поднимались к поверхности. Рыбак заволновался и стал что-то быстро говорить, показывая пальцем за борт.
— Он говорит, — перевел Родольфо, — что эта трава — любимая пища ламантинов. Он говорит, что здесь должны быть мамата.
Мы прождали еще час. Тонкая сиреневая струйка вытекала из мотора. Вокруг лодки расплывалось бензиновое пятно.
— Пошли назад, — махнув рукой, сказал я.
Родольфо понюхал пахнущий бензином воздух и кивнул.
Мы вернулись в нашу деревню на сваях.
— Я знаю, что надо делать, — сказал я. — Ведь тут есть лодки с веслами…
В ПРОТОКАХ
Мы плыли в лодке по широкой болотной протоке. Я медленно двигал веслами, Родольфо лежал на носу, свесив голову, и смотрел на воду.
