61 Поняв его превратно, заблуждаться
Пошёл почти весь мир, и так тогда
Юпитер, Марс, Меркурий стали зваться.[1130]
64 В другом твоём сомнении[1131] вреда
Гораздо меньше; с ним пребудешь здравым
И не собьёшься с моего следа.
67 Что наше правосудие неправым
Казаться может взору смертных, в том
Путь к вере, а не к ересям лукавым.
70 Но так как человеческим умом
Глубины этой правды постижимы,
Твоё желанье утолю во всём.
73 Раз только там насилье, где теснимый
Насильнику не помогал ничуть,
То эти души им не извинимы;
76 Затем что волю силой не задуть;
Она, как пламя, борется упорно,
Хотя б его сто раз насильно гнуть.
79 А если в чём-либо она покорна,
То вторит силе; так и эти вот,
Хоть в божий дом могли уйти повторно.
82 Будь воля их тот целостный оплот,
Когда Лаврентий[1132] не встаёт с решётки
Или суровый Муций руку жжёт,[1133] —
85 Освободясь, они тот путь короткий,
Где их влекли, прошли бы сами вспять;
Но те примеры — редкие находки.
88 Так, если точно речь мою понять,
Исчез вопрос, который, возникая,
Тебе и дальше мог бы докучать.
91 Но вот теснина предстаёт другая,
И здесь тебе вовеки одному
Не выбраться; падёшь, изнемогая.
94 Как я внушала, твоему уму,
Слова святого никогда не лживы:
От Первой Правды не уйти ему.
97 Слова Пиккарды, стало быть, правдивы,
Что дух Костанцы жаждал покрывал,
Моим же как бы противоречивы.
100 Ты знаешь, брат, сколь часто мир видал,
Что человек, пред чем-нибудь робея,
Свершает то, чего бы не желал;
103 Так Алкмеон[1134], ослушаться не смея
Родителя, родную мать убил
И превратился, зла страшась, в злодея.
106 Здесь, как ты сам, надеюсь, рассудил,
Насилье слито с волей,[1135] и такого
Не извинить, кто этим прегрешил.
109 По сути, воля не желает злого,
Но с ним мирится, ибо ей страшней
Стать жертвою чего-либо иного.
112 Пиккapдa мыслит в повести своей
О чистой воле, той, что вне упрёка;
Я — о другой;[1136] мы обе правы с ней".
115 Таков был плеск священного потока,
Который от верховий правды шёл;
Он обе жажды утолил глубоко.
118 "Небесная, — тогда я речь повёл, —
Любимая Вселюбящего, светит,
Живит теплом и влагой ваш глагол.
121 Таких глубин мой дух в себе не встретит,
Чтоб дар за дар воздать решился он;
Пусть тот, кто зрящ и властен, вам ответит.
124 Я вижу, что вовек не утолён
Наш разум, если Правдой непреложной,
Вне коей правды нет, не озарён.
127 В ней он покоится, как зверь берложный,
Едва дойдя; и он всегда дойдёт, —
Иначе все стремления ничтожны.
130 От них у корня истины встаёт
Росток сомненья; так природа властно
С холма на холм ведёт нас до высот.
133 Вот что даёт мне смелость, манит страстно
Вас, госпожа, почтительно спросить
О том, что для меня ещё неясно.
136 Я знать хочу, возможно ль возместить
Разрыв обета новыми делами
И груз их на весы к вам положить".
139 Она такими дивными глазами
Огонь любви метнула на меня,
Что веки у меня поникли сами,
142 И я себя утратил, взор склоня.
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
Первое небо — Луна (окончание). — Второе небо — Меркурий. — Честолюбивые деятели1 "Когда мой облик пред тобою блещет
И свет любви не по-земному льёт,
Так, что твой взор, не выдержав, трепещет,
4 Не удивляйся; это лишь растёт
Могущественность зренья и, вскрывая,
Во вскрытом благе движется вперёд.
7 Уже я вижу ясно, как, сияя,
В уме твоём зажёгся вечный свет,
Который любят, на него взирая.
10 И если вас влечёт другой предмет,
То он всего лишь — восприятый ложно
Того же света отражённый след.
13 Ты хочешь знать, чем равноценным можно
Обещанные заменить дела,
Чтобы душа почила бестревожно".
16 Так Беатриче в эту песнь вошла
И продолжала слова ход священный,
Чтоб речь её непрерванной текла:
19 "Превысший дар создателя вселенной,
Его щедроте больше всех сродни
И для него же самый драгоценный, —
22 Свобода воли, коей искони
Разумные создания причастны,
Без исключенья все и лишь они.
25 Отсюда ты получишь вывод ясный,
Что значит дать обет, — конечно, там,
Где бог согласен, если мы согласны.
28 Бог обязаться дозволяет нам,
И этот клад,[1137] такой, как я сказала,
Себя ему приносит в жертву сам.
31 Где ценность, что его бы заменяла?
А в отданном ты больше не волен,
И жертвовать чужое — не пристало.
34 Ты в основном отныне утверждён;
Но так как церковь знает разрешенья,[1138]
С чем как бы спорит сказанный закон,
37 Не покидай стола без замедленья:
Кусок, который съел ты, был тугим
И требует подмоги для сваренья.
40 Открой же разум свой словам моим
И в нём замкни их; исчезает вскоре
То, что, услышав, мы не затвердим.
43 Две стороны мы видим при разборе
Подобных жертв: одну мы видим в том,
Чем жертвуют; другую — в договоре.
46 Последний обязателен во всём,
Пока не выполнен, как изъяснялось
Уже и выше точным языком.
49 Вот почему евреям полагалось, —
Ты помнишь, — жертвовать из своего,
Хоть жертва иногда и заменялась.
52 Зато второе, то есть существо,
Бывает и таким, что есть пределы,
В которых можно изменить его.
55 Но бремя плеч своих и самый смелый
Менять не смеет и обязан несть,
Пока недвижны жёлтый ключ и белый.[1139]
58 Да и обмен нелепым надо счесть,
Когда предмет, имевшийся доселе,
Не входит в новый, как четыре в шесть.[1140]
61 А если ценность — всех других тяжеле
И всякой чаши книзу тянет край,
Её ничем не возместить на деле.
64 Своим обетом, смертный, не играй!
Будь стоек, но не обещайся слепо,
Как первый дар принёсший Иеффай[1141];
67 Он не сказал: «Я поступил нелепо!»,
А согрешил, свершая. В тот же ряд
Вождь греков стал, безумный столь свирепо,
70 Что вместе с Ифигенией скорбят
Глупец и мудрый, все, кому случится
Услышать про чудовищный обряд.[1142]
73 О христиане, полно торопиться,
Лететь, как перья, всем ветрам вослед!
Не думайте любой водой омыться!
76 У вас есть Ветхий, Новый есть завет,
И пастырь церкви вас всегда наставит;
Вот путь спасенья, и другого нет.
79 А если вами злая алчность правит,[1143]
