ниже поступка с деньгами быть не могло — как же я ошибалась! Ощущение, что Женя собрался перещеголять сам себя в подлости. У него получилось. Настя и Матвей — непростительно. Ненавижу. Теперь я ненавидела собственного мужа. Но это ненадолго. Завтра же подам на развод!
Ничего не осталось к Жене, даже благодарности. Он все убил, растоптал, уничтожил. Единственное, что мучало и останавливало от полного разрыва — сын. Я не могла объяснить всего, поговорить начистоту, рассказать реальные причины нашего развода. Дети не должны о таком знать. Родители обязаны оберегать их от грязи взрослой жизни максимальное время. А ведь рано или поздно он захочет с Егором, сыном Насти, встретиться. А я видеть и слышать ее не могу! Сама по себе измена мужа — пощечина по сердцу для любой жены, но лучшая подруга… Женя сделал максимально больно, выкрутил ручку до предела: у меня высокий болевой порог, но даже для меня это перебор. Я не хотела думать, кто из них виноват больше. Это значения не имело. Оба эти человека стали для меня никем.
Через два часа мы остановились у Парк-отеля «Торбеево озеро». Я выскочила, не дожидаясь Макса.
— Дина, подожди, — но я уже рыскала глазами по внушительной территории. Впереди было озеро, зеркальное и гладкое. Матвей обожал купаться, а день похожий, знойный…
— Идите на ресепшен, а я на озере посмотрю… — и бросилась к мостику, ведшему на пляж.
Играла музыка, пахло шашлыком, а на большой площадке лазили дети. Матвея не было. Я пошла по пляжу, вглядываясь в лица, ища знакомую светлую макушку или высокую фигуру Жени. Вышла на другую сторону к тем, кто решил порыбачить.
— Пап, смотри какого поймал! — услышала до боли знакомый голос. Заозиралась, как заведенная. Вон он. В одних шортах, худощавое тело солнцу подставил. Рядом Женя с удочкой — прямо идиллия. Образцовый отец!
— Матвей! — громко позвала и к нему бросилась.
— Мам, ты приехала! А мы купались вчера, а сегодня на рыбалку пошли.
Он восторженно что-то рассказывал, а я обнимала и целовала его. Плакала, конечно же.
— Мам, а почему у тебя слезы?
— Соскучилась.
Я, не отпуская от себя сына, подошла к мужу. Пока еще мужу. Скоро он станет бывшим. Сейчас мне противела сама мысль находиться с ним в одном пространстве. Десять лет я считала его самым близким человеком, наравне с сыном, а он методично втаптывал в грязь наш брак и семью. Мне хотелось сжечь простыни, на которых мы спали и содрать кожу, чтобы не осталось следов его рук. Его падения. И моего тоже. Он много лет осквернял мое тело. А в конечном итоге опустился до кражи ребенка!
— Подонок! — я не совладала с собой и ударила Женю. — Папа не должен был тебя увозить. Я не разрешала, — пояснила озадаченному Матвею.
Я только на Женю смотрела: именно по его опасно блеснувшим глазам поняла, что Максим подошел. Его лицо было максимально нейтральное — Барсову всегда стоило больших усилий скрывать эмоции. Сейчас старался. Единственное, что выдавало — жадность, с какой на Матвея взглянул. Женя метнул в меня быстрый взгляд. Да, теперь меня нечем шантажировать. Я все рассказала. У меня больше нет тайн. Пропала загадка. Возможно, меня такую прозаичную отпустит без нервов? На мировую в разводе пойдет?
— Привет, — Барсов протянул руку Матвею, — я Макс.
Сын был удивлен, но руку пожал. Он вообще любил, когда с ним по-взрослому общались. Равным считали.
Максим улыбался Матвею, но когда взгляд на Женю перевел… Впрочем, Савин отвечал не меньшим недовольством. Барсов подошел к нему очень близко, сквозь зубы говорить начал. Я пыталась заболтать сына, а сама прислушивалась:
— Еще раз подойдешь к моей женщине…
Женя тут же парировал:
— Это моя жена.
— Ненадолго. И еще: я запрещаю тебе приближаться к мальчику, ясно?
Женя аж фыркнул.
— Это на каких основаниях?
— Он мой.
— Это на какой бумажке записано, м?
— Бумажка будет, — услышала я, — но молись, чтобы до того я тебе череп не проломил.
— Матвей, пойдем, — я увела от них сына: он уже просматривать с любопытством начал.
— А куда мы? Папа говорил, что отпуск…
— Сынок, — я остановилась и внимательно на него посмотрела, — у нас еще будет отпуск, но сейчас мы уедем. Я обязательно все тебе объясню.
Сейчас я жалела, что была без машины. Для Матвея будет странным, что уезжаем с посторонним мужчиной и бросаем Женю.
— Папа мой телефон нечаянно разбил, обещал новый, когда вернемся. Сейчас у нас, — он задумался, вспоминая, — цифровой детокс.
Матвей, похоже, совсем не понимал, насколько изменится его жизнь. Уже изменилась.
— Поехали? — Макс обогнал нас и заднюю дверь распахнул.
— А мы не с папой? — нахмурился Матвей.
— Нет, — мягко подтолкнула его к машине и на Максима бросила умоляющий взгляд. Я видела, как дернулся уголок рта, когда услышал, кого Матвей зовет отцом. Не думаю, что у Барсова разом проснулись отцовский инстинкт, но ощущалось, что хочет разбудить и прочувствовать их.
— А куда мы едем? Домой? — спросил Матвей.
Нет, туда мы не ехали. Та квартира отныне не наш дом. Но самое главное, я реально не знала, куда мы едем.
— Мы возвращаемся в Москву, — обтекаемо выдала и в зеркало встретилась глазами с Барсовым. Он постоянно бросал взгляды на нас, но не проронил и звука, как мы отъехали от отеля.
— Матвей, а ты любишь собак? — неожиданно спросил Максим.
— Ага. Хотел мопса домой, но у папы аллергия.
— Ты не против, если отвезу вас с мамой в одно место, где скучает щенок, а потом уже домой, ладно?
Матвей на меня взглянул. Я осторожно кивнула. Не понимаю, чего Барсов добивался и не уверена, что мне это нравится. А собака… Я рассказывала ему про то, что любит сын, но неужели успел щенка купить?
— Хорошо, — согласился Матвей, но выглядел странно встревоженным. Он ведь не такой уж маленький и многое понимал.
Мы приехали в Сколково. Остановились возле красивого коттеджа из стекла и дерева, в окружении карликовых пихт и елей. Я не знала, кто здесь жил.
— Где мы? — шепнул Матвей. Я бодро улыбнулась, рот открыла, но Макс перехватил мой взгляд и заговорил:
— Здесь пока никто не живет, кроме, — и он махнул, чтобы вошли в дом, — него.
Возле бархатного голубого дивана сидел белый мопс. Не щенок уже, скорее очень молодой кобелек. Что мальчик стало ясно сразу, развалился, не стесняясь хозяйства.
— Это ваш? — возбужденно спросил Матвей. — А как зовут?
— Хочешь твоим будет? Имени у него нет пока.
— Мам? — сын осторожно подошел к песику, и тот ласково потерся
