Им оставалось только умереть. И она молилась день и ночь, чтобы Господь не позволил ей пережить любимого, ведь самоубийство — это страшный грех. А ее сердце остановится в тот миг, когда Ежи не станет, и жить ей будет незачем.
Она бы кинулась вниз со стены Каменца, но вот жить…
К жизни она оказалась не готова. В другом мире оставалась жена Ежи, в другом мире был Краков… И сейчас ей предстояло жить — здесь. А как?
Она просто растерялась.
Марфа смотрела на нее почти с материнской улыбкой.
— Бася, вы позволите называть вас так?
— Да, ваше величество.
— Первая преграда к вашему счастью — пани Кристина. Но я на нее разгневана, ваш муж… да-да, я считаю Ежи вашим мужем и никак иначе — тоже. Так что ей предстоит отправиться в монастырь. Я ведь правильно догадываюсь, их семейная жизнь не была счастливой?
Бася покраснела до мучительного свекольного оттенка. Марфа покачала головой.
— Если бы пани Кристина вела себя иначе и осталась с мужем — я не стала бы помогать вам. Но теперь уж — что сделано, то сделано. Так что одно из препятствий вполне устранимо. Второе… Клан Езерковских.
Бася кивнула. Она тоже об этом думала. Им с Ежи просто не дадут жить спокойно.
— Мужу они пока нужны, а потому придется уехать вам.
— Ваше величество?
— Я поговорю с братом. Ему нужны такие люди, как Ежи. Скажу более, я напишу сестре, принцессе Софье. Если она возьмет вас под свое покровительство, можете считать свою жизнь устроенной.
— Благодарю вас, ваше величество!
Марфа чуть пожала плечами.
— Не стоит. Дайте мне обещание, что вернетесь, когда все утихнет. Да. Вам придется лет десять провести вдали от родины, пока болото успокоится, кто-то умрет, кто-то уедет… но потом вы сможете вернуться домой. У вас есть дом — и он здесь. Помните об этом.
Бася упала к ногам королевы. Марфа подняла девушку и вручила с рук на руки удачно зашедшему пану Ежи. Чуть вздохнула.
Так она мужа не любила.
Не дано?
Наверное. Но все равно чуть грустно. Что ж, она поможет этим влюбленным. Грех не посодействовать им, настолько они подходят друг другу, так у них глаза светятся…
Кристину, конечно, жалко, но… она поступила не как благородная панна и не как верная жена. Этого достаточно для осуждения. Конечно, расплата слишком жестока, но как знать? Может быть, в монастыре она себя и найдет?
Посмотрим…
* * *
Первой письмо получила Софья. Даже раньше отца — тому писали официально, а ей — нет. Марфа накидала несколько строчек — все живы, все целы, победили, возвращаются!!!
И Софья засияла.
Живы!
Возвращаются!!!
Вот так и не понимаешь, насколько тебе дорог и ценен человек, пока перед тобой не встает страшная опасность потерять его. И дай бог, чтобы потом поздно не было.
Софья перекрестилась и направилась в церковь, к Аввакуму.
— Батюшка, поговорить надо…
Аввакум привычно кивнул. Что-что, а исповедаться у девушки привычки не было, так разве что она формально выполняла свой долг. Но говорить с ней было удивительно интересно. Неординарный ум, странные, нелогичные вроде бы суждения, но неожиданно верные решения. И… вера?
Религиозной он Софью никогда не назвал бы. Она верила не так, как его духовная дочь, Феодосия Морозова, вовсе нет. Она могла не соблюдать те или иные каноны, могла неуважительно отозваться о ком-то из церковников — могла. И в то же время, где-то глубоко внутри ее было твердое убеждение, что Высшая сила — есть.
Бог?
Возможно.
Но что-то такое точно есть… а уж как к нему прийти — эта дорога у каждого своя. Аввакум собирал эту информацию по кусочкам, складывал свое мнение, как мозаику, — и все чаще убеждался, что оно — верно. Да, еще бы лет десять назад — он бы просто тряс девчонку, пока не выбил бы из ее головы всю дурь. Сейчас же…
Он пытался понять.
— Что случилось, Сонюшка?
— Поляки выгнали басурман. Батюшка… польская церковь к нашей близка…
— Та-ак, — мгновенно заинтересовался Аввакум.
План Софьи был дерзким до чрезвычайности.
Рано или поздно, Михайло дозреет до того же, до чего и они — провести церковную реформу. И хорошо бы, чтобы сделал он это так… это уж церковникам решать, какие каноны и как покромсать можно, но две страны тогда сестрами станут, когда у них общая вера будет.
— Ляхов — в православие?
— Батюшка, мы ж свои книги изучали — и сколько в них закладочек нашли, кои будут нашу веру по камешку подтачивать? Вот и им бы такое же заложить, чтобы в нужный момент они сами пришли к православию.
— Софья, ты понимаешь, что это труд каторжный…
— Еще как. Только и выбора у нас нет. Наше православие надо чуть адаптировать, ну, то есть, пригладить, чтобы оно даже ляхам понятно было. А их книги надобно будет так поправить, чтобы они с нашими сочетались. Тогда в нужный момент и слияние легче пройдет.
Аввакум в шоке смотрел на девушку, восхищаясь дерзости ее замысла. Да уж, не по воробьям из пушки…
— Цель достойная…
— А еще Степан пишет с Сечи. Он там сейчас свои порядки устанавливает — и им тоже священники нужны…
— Ох, Сонюшка, знал бы я, сколько мне поднять придется — сам бы в Сибирский острог побежал, в ноги б кинулся, чтобы в яму обратно сунули…
Но глаза Аввакума светились. Он же борец по натуре, ему такие преграды — только в задор. Софья это отлично понимала — и улыбнулась в ответ.
— Не-ет, батюшка, так легко вам отделаться не удастся. Сначала поработать надобно, смену себе вырастить…
— Смену… вот от кого мне истинная польза, так это от твоего братца Ванечки. Умен мальчишка не по годам…
Софья довольно улыбнулась.
— Так ведь не он один у вас…
— Истинно так.
Денег на образование никто не жалел, так что Аввакум заказывал и получал книги, пергамент с чернилами в любых количествах, все, что требовалось, а потому и учеников, кои решили избрать для себя стезю служения Богу, в царевичевой школе уже набиралось десятка два. Умные, серьезные, с живыми душами — да разве он раньше думал бы о таком? Разве мог бы мечтать?
И богослужебные книги, и их исходники они все вместе разбирали и переводили, и натыкались на такое… ей-ей, Аввакум и сам не знал сейчас, какой он толком веры.
Православной — и сие точно.
А никонианство там, старообрядчество, двуперстие, троеперстие…
Он — православный. И точка.
А сейчас Софья предлагает расширить границы.
Смогут ли они?
Справятся ли?
Не наломают ли дров?
— А вы медленно, осторожно, крохотными шажочками… даже если наши правнуки к этому придут — так нами ж заложено будет, — подсказала Софья.
Протопоп пристально посмотрел на девочку.
— Сонюшка, я подумаю…
Ответом ему была улыбка.
Подумает?
Значит, уже что-то да сделаем! Дай-то Бог!
* * *
Алексей с Иваном как раз коротали время за игрой в нарды. Пир все еще шел, но там было уже неинтересно. Все перепились до такой степени, что под столами валялись. Сплетен — и тех уже не узнать было.
Первым в свои покои удалились король с королевой, за ними гости… в дверь робко поскреблись.
— Пан Володыевский принять просит…
— Проси.
Нарды были сдвинуты, Алексей улыбнулся, приветствуя по всем правилам рыцаря, вошедшего под руку с Барбарой, Иван тоже поклонился, поцеловал красавице ручку… не была Барбара так уж хороша по тем временам. Ни стати, ни бюста — невысокая, хрупкая, словно веточка, но таким счастьем светились ее глаза, такая нежная улыбка играла на ее губах… она и вправду любила своего рыцаря.
— Государь…
Польским языком отлично владели все присутствующие — на нем и велась беседа из уважения к паненке.
— Рад видеть тебя, Ежи. И поздравляю… твоя невеста — редкая красавица, а о ее мужестве еще легенды сложат.
Бася зарделась маковым цветом, присела в полупоклоне. Иван невольно подумал — а что бы, коли Софья надела местное платье — длинное, пышное, расшитое кружевом, с глубоким вырезом? Как она бы выглядела?
— Государь, ее величество сказала мне, что переговорила с вами…
— Верно, Ежи. Я еще раз предлагаю тебе и твоей жене, — серьезный взгляд на Басю, — ехать к нам, на Русь и служить мне. Полк дам, жалованьем не обижу, жена твоя будет жить в Дьяково вместе с царевнами, и заботиться о ней будут, как о родной. А захотите дом свой поставить — поможем, там, глядишь, и земель пожалуем, если сам остаться захочешь.
Ежи поклонился.
— Благодарствую, государь.
Алексей Алексеевич усмехнулся. Благодарствует?
За что? Ежи отличный командир, лихой рубака, просто он не политик, не первый, он ведомый — и отлично это понимает. То есть — ценный кадр. А им ведь еще воевать предстоит. Так что…
Невелик труд — пригреть влюбленных. Он за то куда как больше получит.
