Когда Софье передала это служанка — девушка слегка удивилась.
Потом, прочитав, пожала плечами. Это — ей?
Лучше б чего интересного принесли. Вот, последнюю комедию Мольера, например. Восхитительное чтиво… кстати, пока драматурга не начали травить, но ежели что — надо намекнуть. Пусть приезжает творить шедевры на Русь. Тут хоть и медведи, да не идиоты… И профессии критика тут пока нет… тоже пометить. Надо сделать так, чтобы критиком имел право быть тот человек, чьи произведения пользуются успехом. А то как в анекдоте.
Петь умеешь? Танцевать? Играть на пианино? Везде нет? В критики пойдешь!
Интереснее было, кто автор сего спича.
Но и эту загадку Софья разгадала достаточно быстро.
Поскольку на следующий день появился второй стих.
Там царевну сравнивали уже с музой, вдохновляющей автора на творчество. Ну и согласно товарищу Яшке-артиллеристу. Ваши трехдюймовые глазки, прицел пятнадцать, батарея сто двадцать, бац-бац — и мимо!
Софья фыркнула и отдала второй свиток девочкам. Пусть отскребут и пользуются, а чего пергаментом разбрасываться, чай — не дешевка…
А кто?
А товарищ Голицын. Софья только головой покачала. У нее и так при виде Василия Голицына постоянно появлялось желание засвистеть: «Не падайте духом, поручик Голицын…» А он еще и стихами вздумал разбрасываться…
И что с ним делать?
Был вариант — настучать отцу. Тогда Васечку сразу за ушко да на солнышко.
Был второй вариант — настучать казакам. Тогда отцу даже вывешивать нечего будет. Личная казачья охрана молодого царевича к поползновениям в сторону его сестры относилась чрезвычайно негативно. А уж когда стало известно, что Стенька Разин в сторону царевны Татьяны поглядывает, да и та, не так чтобы очень против…
В каком-то смысле царская семья — та ее часть, в которой главным был Алексей Алексеевич, — стала для казачьей охраны… родными? Своими?
Пожалуй, второе вернее.
Одним словом — Василия Голицына ждало неоднократное падение на казачьи кулаки.
Софья, как обычно, выбрала третий вариант. А что?
Неглуп, науки превзошел, опять же, коли от лишних соблазнов избавить — девочкам будет на ком навыки отрабатывать. Да и поведение в европах преподавать своим людям надобно. А то вдруг да засыплются? В планах Софьи уже был личный шпионский корпус, а для таких дел европейские нравы знать надобно. А то начнет так дама на разведчике блох искать, да не найдет. Ну точно — не европеец! Или вдруг он помыться вздумает! Или отдельный сортир устроит, вместо того чтобы содержимое ночного горшка на улицы выливать!
Мало ли на чем засыпаться можно! Тут тонкостей много!
И на третий день, осторожно кладя на порог девичьей светелки перевязанный розовой лентой свиток, Василий вдруг ощутил между лопатками неприятный холодок.
Такой бывает, если, прокалывая одежду, острие сабли прикасается к коже человека.
— Медленно выпрямись. Ты почто царевне подметные письма подкладываешь, тать ночной?
Василий тут же проникся благочинием.
— Я… э…
— Грамотку подобрал и пошел, да не оборачиваясь.
— Да вы… я князь!!!
— А будешь — труп.
Прозвучало так убедительно, что Василий замер. И пошел.
Ну не случалось таких моментов в жизни боярина ранее. Не случалось.
Европы разные — были, беседы с умными, образованными людьми — также были. А вот такого, чтобы боярина убить угрожали, — не было. Ну, дуэли, так это ж иное, это дело благородное… а тут…
А непонятное — пугает.
Так что Васька Голицын честь честью дошел до покоев царевича и был препровожден в кабинет, где за столом, заваленным бумагами, сидела царевна Софья. И смотрела оч-чень недобрыми глазами.
— Здрав буди, боярин.
— Государыня…
Поклон вышел более чем учтивым. И с мыслями Василий начал собираться, видя, что сразу не убьют. Но Софья перешла в атаку первой.
— Объяснений жду, что значат сии труды. И это также…
Мужчина сглотнул, видя, как его грамотку царевне подают на кончике кинжала, а та спокойно распарывает ленточку и пробегает глазами по изящно выписанным строчкам.
— Так… твои глаза, твои достоинства… твое дыхание, бог Эол доносит до меня… Поручик, да вы знаток мифологии?
Что такое поручик — Василий не знал, но кивнул. Знаток ведь…
— Ну и для чего вам потребовалось сие творчество?
Василий оказался в дурацком положении. Как-то не шли на ум слова под злыми казачьими взглядами. Но опыт не пропьешь, разговорился.
— Царевна, вы, как белый сияющий цветок в полумраке терема…
Славословия Софья слушать не захотела, время поджимало. А потому кивнула казаку — и Голицыну слегка двинули по почкам.
Не сильно, для понимания.
— Васечка, — нежно произнесла царевна, — ежели я пожелаю — ты отсюда никогда уже не выйдешь. И отец мне ничего не скажет, потому как не узнает. Москва-река иногда глубокая, человек только булькнет. Да и камней хватает, и веревок…
Василий побледнел — и признание посыпалось уже быстрее.
Так и так. Люблю. Жизнь без вас, царевна, не мила. Хотите — казните.
Софья задумчиво кивнула и задала вопрос, который испокон веков ненавидят все любовники.
— А жена как же?
Вот тут Василий и срезался. Да, люблю. Да, обожаю. Но… жена? А что — жена. Там брак по договору, родители все решили, а у него высокие чуйства…
— А дети?
Ну… детей делал. Так это ж телесное, а духом…
Софье очень захотелось кивнуть казакам — и пусть бы товарищ дальше детей исключительно платонически делал, по причине отбитой женилки.
Нельзя.
Еще в хозяйстве пригодится.
— Васечка, а коли я эти грамотки отцу на стол положу? Что он с тобой сделает?
Судя по бледному лицу ловеласа — ничего хорошего.
— Тогда так и договоримся. Чтобы этого больше не было. Любишь исключительно свою жену и каждый день, не считая праздников и великих постов. Еще раз такую ахинею услышу — очень разгневаюсь. А стишки хорошо кропаешь, молодец. Государь Алексей Алексеевич вернется — попрошу, пусть возьмет тебя ребят науке стихоплетства поучить. Вдруг да пригодится?
Судя по лицу — Василий уже ожидал худшего. Софья послала ему еще одну ласково-людоедскую ухмылочку.
— Ты не думай, Васечка, я тебя не простила. Шаг влево, шаг вправо, томный взгляд в сторону — и все эти писанки на стол батюшке моему лягут. А уж что он решит…
Лицо Василия Голицына было бледным. Софья даже ему посочувствовала, чуть-чуть. Вот и так в жизни бывает. Хочешь обаять девушку, произвести на нее впечатление, а потом через нее повлиять на братца… ну, дело житейское. И на теремную красотку он впечатление произвел бы. На Евдокию, на ту же Татьяну…
Только вот ведь беда — их можно бы обработать, да царевич к ним прислушиваться не будет. А царевна Софья…
Софья, с ее абсолютно иным житейским опытом, видела в теремном ловеласе, в лучшем случае, полезную в хозяйстве вещь. А уж чтобы влюбиться…
Пф-ф-ф-ф-ф-ф!
Вот братец с войны приедет — вместе посмеемся, как этот теремной петушок вздумал тут круги наворачивать.
— Понадобишься — вызову. Свободен.
Казакам и кивка не потребовалось. За шкирятник вытащили Василия из кабинета и царевичевых покоев, с почетом пинком под копчик проводили. Софья вздохнула, поворошила бумаги на столе и подперла щеку рукой.
Ох, Алешенька, братец мой родной, как же ты там?
Как ни уговаривай себя, а волнуешься, еще как волнуешься…
Господи, верни мне его… их с Ванечкой живыми!
* * *
Как возвращались победители?
Триумфально.
С пленными, идущими впереди; с пушками, которые тащили за ними; с музыкой…
Гордый Собесский ехал бок о бок с русским царевичем и рассыпал по сторонам милостивые взгляды. Алексей Алексеевич выглядел спокойным.
Ежи Володыевский, который поехал с ними, — задумчивым.
Ему хотелось быть с Басенькой, очень хотелось. И коли уж тут остаться не выйдет, так, может, к Московскому крулю попроситься в подданство? Он уже намекал царевичу и отказа не встретил.
Наоборот, Алексей Алексеевич обещал понимание и поддержку.
Михайло лично выехал навстречу героям.
Троекратно обнял брата жены, при всем народе объявил, что герои будут награждены достойно. Обнял Яна Собесского, поблагодарив за службу, обнял пана Володыевского, в глазах людей сравняв их заслуги… И тут же огорчил маленького рыцаря.
— Пан Володыевский, ваша жена при дворе.
Басенька смертно побледнела, а пан выпрямился.
— Ваше величество, дозволите ли потом с прошением подойти?
— Да вы сейчас, пан, просите, чего пожелаете. Разве я могу что пожалеть для победителей? Защитников земли нашей…
— Государь, я свою супругу и видеть не хочу. Я ее умолял со мной остаться, так она сказала, что все равно убьют нас, — и уехала. Что ж это за любовь такая?
