тебя, — сорвалось с ее губ.
— Я люблю тебя, — ответил он, опаляя их поцелуем.
…Немного позже, когда Алиса лежала, прижавшись спиной к груди Андрея, когда они, еще влажные и горячие от ласк, могли лишь дышать, она спросила:
— Скажи, твоя мама всегда была незрячей?
Андрей поерзал щекой, пристраиваясь около ее шеи, и ответил:
— У нее были проблемы с детства, но… полностью она ослепла потом, позже, когда посадили отца.
— О боже… почему? Почему он попал в тюрьму? — не удержалась от вопроса Алиса.
— Его подставили, — голос Андрея прозвучал глухо и жестко.
— Кто?…
Андрей вновь заворочался и убрал руку с ее груди. Оставшись без его тепла, Алиса поежилась.
— Кто? — повторила она свой вопрос, смутно догадываясь о том, что может услышать. Андрей молчал, и тогда она повысила голос: — Мой отец? Да?
Андрей вздохнул. Его ладонь погладила ее бедро, а затем опять устроилась у нее на груди.
— Он… — шмыгнула носом Алиса и накрыла руку Андрея своей рукой.
50 Бражников
В комнате было темно и удушливо воняло табаком. Одна из штор провисла, оголяя часть окна, и через дыру поступал солнечный свет, в полосе которого кружились мелкие пылинки.
Виктор Алексеевич Бражников сидел в кресле и держал в руках бутылку водки. Все эти дни после побега дочери он пил, но спиртное его не брало. Пустые бутылки стояли на столе и валялись в углах, издавая резкий запах и покрываясь той же пылью, что витала в воздухе.
Бражников ждал. Его уверенность в том, что все сложится так, как он хочет, была непоколебима. Ничто не могло низвергнуть Брагу с его трона, даже тот факт, что отношения с Карапетяном несколько напряглись за это время. Пришлось сказать ему, что Алиса уехала к дальней родственнице, чтобы выбрать платье, но, кажется, тот уже начал что-то подозревать.
Сжав бутылку, Бражников поднес ее к губам и сделал большой глоток. Даже не поморщившись, он вытер рот ладонью и с трудом подвигал тяжелой челюстью. Язык его распух, в горле пересохло. Он сделал еще один глоток и обвел гостиную мутноватым взглядом.
— Я тебя, с-сучку, удавлю… своими же руками придушу… — хрипло пробормотал он.
В том, что Алису найдут и вернут домой, он не сомневался. Как и в том, что того самого Головастого, посмевшего обвести его вокруг пальца, тоже. Теперь, когда стало понятно, что к настоящему столичному чиновнику этот молодой хлыщ, неизвестно откуда появившийся в Тимашаевске, не имеет отношения, злость Бражникова достигла предела. Да и был ли предел у того чувства, которое он испытывал? С каждым глотком водки внутри него вскипала такая ярость, что казалось, — сделай надрез на руке или ноге — и она хлынет черным кипящим потоком, сжигая все на своем пути, будто кислота. Она разъедала и его самого, но Браге это даже нравилось. Криво ощерившись, он представлял картины того, что он сделает с этим заезжим.
— Тварь безродная… ублюдок… Я тебе яйца оторву и своим псам скормлю! — рявкнул он и швырнул бутылку. Та глухо ударилась о стену и упала, развалившись на насколько осколков и залив водкой дорогой узбекский ковер. И, словно вторя его мыслям, во дворе надсадно залаяли собаки.
Бражников вцепился в подлокотники и попытался встать, но потом грузно осел и стал дожидаться гостей. Собаки на пустом месте брехать не станут, подумал он, и это было правдой. К тому же Гоча на улице, и раз заскрипели ворота, значит, явился кто-то из своих. Через пару минут в прихожей хлопнула дверь и появились полковник Рузаев и Гантемиров.
— Алик!.. — Бражников приподнялся, протягивая руку, но полковник, не заметив его жеста, лишь брезгливо огляделся.
— Вить, поговорить надо, — Гантемиров развернул к себе ближайший стул и оседлал его, обхватив за спинку. — Обсудить кое-что… — он скосил глаза на Рузаева, будто ожидая его приказа.
Тот прошелся по гостиной и весь сморщился, когда наступил ботинком на влажный окурок. Тряхнув ногой, он достал из кармана платок и основательно вытер руки.
— Ну извиняйте, господа хорошие, — осклабился Бражников и даже как-то повеселел. — Уж не побрезгуйте моим гостеприимством, — стал он кривляться, кланяясь и разводя руки в стороны.
— Ну что ты, Вить, — напряженно улыбнулся Гантемиров. — Кончай, а?
— Сейчас все устроим в лучшем виде, — икнул Бражников и проорал: — Гинта!
Женщина появилась и замерла в дверях, опустив голову.
— Прибери тут, — велел Бражников, — и на стол накрой!
Гинта кивнула.
— Мне у тебя рассиживаться некогда, — весомо заявил Рузаев. — У меня еще дел до…
— Какие мы ва-ажные! — выпятил грудь Бражников. — Давно ли морду кривить начал, а, Алик? Или в Москву наметился? Так ты для той Москвы ни мордой, ни заслугами не вышел! Привык здесь с рук жрать, вот и жри!
— Твою же, Витя! — крякнул Гантемиров и проводил глазами вновь появившуюся Гинту. Затем, моментально потеряв интерес к сгорбленной женской фигуре с веником и совком, он нервно забарабанил ладонями по спинке стула. — К тебе уважаемый человек пришел, а ты его так встречаешь! Не хорошо, Вить!
— Да пошел ты… — отмахнулся Бражников и сложил руки на животе. — Горе у меня, дочь пропала…
— Кстати, о дочери, — Рузаев подошел к окну и одернул штору, впуская побольше света. — Запеленговали сигнал ее телефона.
— Что-о? — подался к нему Бражников. — Где она?
— Судя по всему, еще вчера вечером была в Москве, на Ленинградском вокзале.
У Бражникова отвисла челюсть, и выглядело это так глупо, что Рузаев приподнял бровь и ухмыльнулся.
— Я… я не понял, — затряс головой Бражников. — На Ленинградском вокзале? А как она туда попала?
Рузаев отошел от окна. Перешагнув через женскую руку, собиравшую осколки стекла, он оправил манжеты
