— Мама шила? Ты шутишь, да? — Энни никогда не слышала о том, что мать брала в руки иглу.
— Нет, я не шучу.
— Я даже не знала, что она умела шить. — Если какая-то вещь требовала ремонта, она относилась в ателье.
— О, еще как умела. С тринадцати лет Эйлинора начала шить себе одежду. И делала это просто великолепно. Сначала в самых дорогих магазинах она смотрела, что было модно, затем покупала ткани на одной из крупных фабрик города и, когда кроила их, воплощала собственные замыслы. Она научилась обрабатывать швы не хуже, чем на той одежде, которая продавалась в эксклюзивных магазинах. У нее были большие способности к этому. У нее так хорошо получались салфетки, что она продавала их за пять-десять центов. — Помолчав немного, бабушка добавила: — Я сама удивляюсь, почему Эйлинора перестала шить.
А уж как Энни была удивлена!
— Я никогда не видела маму за шитьем.
— Это, конечно, странно. Почему бы ей не заниматься любимым делом?
— Возможно, не таким уж любимым, бабушка.
Сказать по правде, Энни не знала ничего, что могло бы нравиться ее матери. Даже к хождению по магазинам она относилась как к тяжелой обязанности. Все в жизни было ей в тягость. Зачем она выбрала этот путь?
— Эйлинора часами сидела в спальне за старой швейной машинкой бабушки Рейнхардт, которая использовала ее для штопки, — вспоминала Лиота. — Она показала моей дочери, как машинка действует, видимо, со штопанья все и началось. Когда твоей матери исполнилось шестнадцать, она попросила новую швейную машинку. Я хотела купить, но денег тогда не было…
Энни любила, когда бабушка вспоминала далекое прошлое. За последние несколько месяцев она узнала о своей матери больше, чем за все годы, прожитые рядом с ней. Ей было трудно представить, как юная Нора создавала свою собственную одежду.
— Эйлинора всегда была очень довольна собой, когда шила на старой машинке, но, может, я и не права. Я же говорила, что доподлинно ни о ком и ничего не знаю. Кроме себя, конечно. — Она многозначительно хмыкнула. — Ну, и сколько это художество будет стоить?
— Какое художество?
— Я о твоей картине в галерее, про которую ты мне рассказывала. Сколько они запросят за нее?
— Ой… не знаю, бабушка. Я так обрадовалась, что даже забыла спросить.
— А я смогу увидеть твою картину до того, какона будет продана?
— Я попрошу вернуть мне ее на пару дней и привезу тебе в выходные. Конечно, если у тебя нет других планов.
— Конечно, нет, если не считать удаление волосков с моей верхней губы. Но ты не бери картину. Это лишнее. Ты должна завести альбом, куда будешь помешать фотографии своих работ и записывать, кто и что купил. Ой, пока не забыла, у тебя есть какие-нибудь детские книжки?
— Может быть, несколько книжек найдется в коробке с вещами, которую я взяла из дома. А тебе зачем?
— Вот уже несколько дней ко мне забегают после школы дети Арбы. Сначала я читаю им, а потом они делают домашние задания, усаживаясь за моим столиком. Теперь они стали приходить со своими друзьями — двумя мексиканскими ребятишками из соседнего квартала и вьетнамским мальчиком, живущим на другой улице. Никак не могу запомнить их имена. Я зову их Том, Дик и Гарри.
— И все шестеро слушают твое чтение?
— Я прочла половину «Робинзона Крузо». Но им, похоже, не очень интересно. Написано, говорят, старомодным языком. Вчера Каролина принесла еще несколько книг, в том числе «Страшные истории для детей», представь себе. Я никогда не видела таких обложек. Ужасно. Девочка сказала, что все дети читают эти книги. Не удивительно, что мир сходит с ума.
— Хорошо, я зайду в библиотеку.
— Принеси такую книгу, чтобы им интересно было послушать. Я не хочу, чтобы дети бесились и переворачивали все в моем доме кверху дном, пока Арба не заберет их после работы. Вчера они, наконец, пришли со своей едой. А то после первого дня я начала думать, что они съедят меня, а затем и дом. Я никогда не видела, чтобы дети так много ели, как едят эти трое Уилсонов.
Энни представила, какими голодными должны быть после дня, проведенного в школе, три растущих ребенка. А своих денег бабушке едва хватало на то, чтобы прокормить себя. Еще Энни улыбнулась, представив, как шестеро учащихся младших классов слушают бабушкино чтение. Непростая задача. Можно помочь ей в проведении этих литературных чтений, если купить орешки, масло, желе и несколько буханок хлеба. И пару пакетов молока. И еще мешок яблок и связку бананов.
— У меня тоже есть хорошая новость, — сказала бабушка Лиота. — Барнаби стал хорошо кушать и сегодня даже разбросал корм по полу. Вот только пока молчит.
— Отлично! я скажу Сьюзи. Она хоть успокоится. А детям понравился попугай?
— Они боятся к нему подходить. Как только начинают приближаться, он открывает клюв и готовится к атаке. Арба назвала попугая Челюсти. Да, послушай, дорогая, пора заканчивать наш разговор, иначе тебе придется заплатить за него много денег.
— Всего пару центов, бабуля.
— Сэкономить цент — значит заработать его, — пошутила Лиота.
— Увидимся в субботу утром. — Энни улыбнулась бабушкиным словам.
— Да, на этот раз не в пятницу. У тебя, наверное, свидание с тем парнем, которого зовут Сэм?
— Не думаю. В пятницу я работаю в ресторане.
— А жаль. Такой замечательный молодой человек. И красавец к тому же.
— Этим он и опасен. — Энни рассмеялась. — Бабушка, я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, родная.
Энни позвонила отцу на работу, чтобы поделиться с ним радостной новостью, но его не оказалось на месте. Пришлось попросить Монику передать сообщение. А та всегда забывала делать это. Энни набрала номер домашнего телефона отца, но тут же положила трубку.
Через мгновение она снова взяла трубку и прижала ее ко лбу. Энни очень волновалась перед предстоящим разговором с матерью и молила Бога, чтобы та не затеяла ссору. Она понимала, что такое желание почти несбыточно, но очень хотела поделиться радостью со всеми родными. К тому же, если мама узнает эту новость от кого-то другого, неприятностей не оберешься.
Глубоко вздохнув, она еще раз набрала номер и стала, считая гудки, ждать. Она ждала и надеялась, что их беседа, наконец-то, будет приятной. Ведь когда-то мама должна согласиться с тем, что ее дочь выросла и должна искать свою дорогу в жизни.
О, мамочка, пожалуйста, пойми же, наконец…
— Квартира Гейнз, слушаю.
— Мама, это Энни. Я звоню, чтобы поделиться с тобой чудесной новостью.
— Я хочу слышать только одну хорошую новость: ты поумнела и возвращаешься домой.
Энни решила не обращать внимания на выпад матери.
— Одна из моих картин будет выставлена в галерее Сан-Франциско. На продажу.
— Как ты этого добилась?
Энни колебалась, не зная, что ответить.
— Понимаешь, мой преподаватель сказал мне, что моя картина произвела на него сильное впечатление, и он хочет показать ее своему другу.
— Очень мило.
Услышав этот сдержанный ответ, Энни сразу пожалела о своем звонке.
— И сколько же лет твоему преподавателю?
— Сорок или сорок пять. Я не задумывалась. И какое это имеет значение?
— А тебе надо бы подумать, Энн-Линн. Интересно, как это первокурсница может добиться показа своей работы в одной из престижных галерей Сан-Франциско? Там выставляются только именитые художники. Уж я-то знаю. Бывала там не раз, чтобы купить картины для дома. Если ты спросишь меня, что этому преподавателю от тебя нужно, я скажу, что именно.
Энни не стала спрашивать, почувствовав, что ее радость куда-то улетучилась.
— Мама, он женат.
— Ты думаешь, это что-то меняет?
— Он счастлив в браке.
— О, даже об этом он рассказал тебе? Какими близкими должны быть ваши отношения, если он посвятил тебя в свою семейную жизнь.
— Зачем ты все искажаешь?
— Нисколько не искажаю. Я сама была молодой. Знаю, как влиятельные зрелые мужчины одурачивают девочек, потерявших из-за них голову. Подумай сама, Энн-Линн.
От грязных намеков матери Энни бросило в жар.
— Ну, что ты молчишь?
— А что ты хочешь от меня услышать, мама?
— Правду. Я сама всегда и обо всем говорила тебе только правду.
— Только ты не видела мою картину и даже…
Мать театрально вздохнула:
— Ах, какие мы несчастные и теперь будем себя жалеть!
Внутри у Энни как будто что-то оборвалось. Она уже ничего не чувствовала, кроме раздражения и сожаления.
— Предоставляю это право тебе, мама.
Энни положила трубку. Через секунду телефон начал звонить. Она не отвечала, и тогда включился автоответчик. Нравоучения продолжались.
— Прекрати дуться и возьми трубку, Энни. Довольно ребячества…
И все в таком духе, пока не закончилось время. Пришлось отключить автоответчик, но телефон по-прежнему разрывался, наконец, звонки прекратились. Измученная, потерявшая всякую надежду наладить добрые отношения с матерью, Энни села и заплакала.
