Эльф невесело усмехнулся.
– Мне об этом теперь думать поздно, – сказал он. – Что до твоей сестры, то ее, конечно, не вернешь… но разве, вы, боги, после смерти не встречаетесь где-нибудь? В тайном Валиноре?
– Встречаемся, – кивнула Морана.
– Ну вот, вы еще свидитесь, – произнес Марфор. – Надо только немного подождать.
– Да, ты умеешь утешить, – сказала хозяйка таверны.
– У тебя нет какого-нибудь инструмента, арфы или лютни? – спросил эльф. – Хочу последовать твоему совету.
Морана заглянула под стойку.
– Где же она… А, вот, – она извлекла оттуда арфу, которую местный бард оставил в залог.
Марфор тронул струны, прислушиваясь. Глянул в зал, уже больше чем наполовину наполненный постояльцами. Рядом с Кулумитом Марфор увидел Глиргвай. Эльфка энергично работала ложкой.
– Поиграть на созвучиях, говоришь, – повторил он в задумчивости.
– Ну да. Знаешь, что такое аллитерация?
– Знаю, – сказал Марфор.
Глиргвай не заметила, откуда в руках Марфора взялась арфа. Но когда он начал петь, подыгрывая себе протяжный, необычный мотивчик, эльфка выронила ложку. Горячий грибной суп плеснул ей на колени, но Глиргвай этого не почувствовала.
Лови, лови любовь, ловиТы в ловле этой, в лете, в теле,В летящей жизни колеиВ калёных кольцах старой елиВ пожарах, порах, кожей костьКострами мир, остры, как строкиСлова, надетые на осьЗемную, зимы одинокиВсе весны снами далекиВсе осени росой, слезамиЗа нами знаменем рекиВеками, каменные сани,Места, стареющая местьМосты, холсты и кисти истинНа стенах теней сотни, естьСтена, где вянут нити листьевСонаты и сонеты сновИ с новой весточки под утроТропинка вьется, колесоЛетит туда, где спит минутаМинует тьма, метель теплаПлывут по улицам уликиТех преступлений, что зимаПризнает суммой всех религийВеликий бог бокалы смыслаНам протянув, уйдет обратноС плеча сорвалось коромыслоИ разлилась вода, и мятныйВесенний вкус любови вернойПоймав губами облаковТы, перестав считать изменыВыходишь вдруг из дураков… [5]
Марфор отложил арфу. В общем залы таверны стояла потрясенная тишина. Глиргвай, нюхом почувствовав, что сейчас нужно делать, взяла лежавшую на столе шапку Кулумита и, кланяясь, начала обходить столики. Ей приходилось не раз делать это для Квендихен. Поток приношений, что сейчас хлынул в шапку, был гораздо гуще, чем во время самых удачных выступлений подруги. Золотых монет почти не было. Последнее время по империи ходили дрянные медные «пламенцы», с вычеканенным на них профилем дракона, по стоимости приравненные к полновесной гривне. Говорили, что в казначействе их даже можно обменять на золото. Но никто не был знаком с эльфом, которому это удалось. В шапку летели перстни, кольца, серебряные серьги и пряжки с полудрагоценными камнями.
– Вот это аллитерация! Прокатил нас по всему алфавиту, – сказала Морана. – Что ж, за «великого бога» спасибо. И за бокалы смысла – тоже.
– Меня часто упрекают в продажности, – произнес Марфор, глядя на идущую с шапкой Глиргвай. – Но почему вот так всегда – мои самые искренние порывы, кровь моей души превращается в деньги?
– Наверно, потому, что твоя кровь и душа очень вкусны, – ответила Морана и непроизвольно облизнулась. Но Марфор этого не заметил.
Глиргвай подошла и положила шапку на стойку рядом с эльфом. Под тяжестью наполнявших ее драгоценностей кожаная шапка, подбитая мехом, растянулась и потеряла форму. С другой стороны неслышно подошел Кулумит. Марфор подвинул шапку ему.
– Возьмите, в фонд освобождения Железного Леса, – сказал Марфор. – Вам нужно торопиться, вас ждут.
Он думал, что Кулумит все же предпримет последнюю попытку уговорить его. Но тот лишь усмехнулся.
– Я не дурак, и я слышал, о чем ты пел, – сказал рыжий эльф. – Кострами мир… В конце концов, это и правда не твоя война.
Кулумит рассовал содержимое шапки по карманам и обнял Марфора. Глиргвай тем временем вытащила из кармана записную книжку, вырвала из нее страничку, смяла, положила в стоявшую на стойке пепельницу и подожгла.
– Что это было? – спросила Морана с любопытством. – Любовное письмо? Их не стоит жечь, девонька. Когда-нибудь, в старости, ты разложишь их и перечитаешь…
– Нет, это не любовная записка, – со вздохом ответила Глиргвай. – А так, ерунда всякая.
– Бывай, Синергист, – сказал Кулумит.
Узы, которыми они связали себя, не потеряли бы сил на каком угодно расстоянии. Разорвать их могла теперь только смерть. Наклонившись, Марфор поцеловал Глиргвай в щечку.
– Береги себя, – сказал он.
– Постараюсь, – в своей всегдашней чуть угрюмой манере ответила та.
– Телепорт сейчас активен? – спросил Кулумит у хозяйки таверны.
Морана кивнула.
– Но вам правда стоит поспешить, – сказала она. – Надвигается буря, и тогда телепорт станет нестабилен.
– Я только вещи из комнаты заберу, – сказала Глиргвай.
– Я вас провожу, – сказал Марфор.
Морана проводила глазами его высокую, гибкую фигуру. Марфор, как он выразился, действительно «потерял лицо». Но о том, что вовсе не на этом держалось его обаяние, тэлери еще не догадался.
«Не в первый раз я вижу эльфа с вкусной кровью, который может поцеловать суккуба, ничего не боясь», подумала хозяйка таверны. – «Надеюсь, что и не в последний раз я встречаю смертного, который должен был родиться богом. Продавец Смеха пришел к смертным, улыбаясь кровавым полумесяцем навечно вырезанной улыбки, когда они забыли про него. Их порода улучшается, они скоро станут равны нам, богам… Но они пока еще не догадываются об этом».
ЭПИЛОГ
– Я умею драться на мечах и стрелять из лука, – сказала девушка.
Лайтонд прикрыл глаза веками. Он узнал голос.
Верховный маг Фейре успел привыкнуть к тому, что темные эльфы невысоки ростом, но эта партизанка была совершенно миниатюрной. Они с Рингрином обедали, когда Кулумит привел Глиргвай – девушку, которую Ваниэль порекомендовала взять в отряд драконоборцев. И сейчас, когда Лайтонд сидел, а девушка стояла перед ним, их глаза находились на одном уровне. От волчьего полушубка Глиргвай ощутимо пахло дымом – горьким, жирным дымом горящего селения. Верховный маг Фейре задумчиво глянул на ее лук из необычного, темно-коричневого дерева, который она прижимала к груди обеими руками. Узор на колчане показался Лайтонду старинным и странно знакомым. Вместо растительных мотивов в отделке преобладали изображения солнца, луны и звезд. Их любили рассыпать на своих творениях мастера из эльдар, к которым относился и он сам. Лайтонд не очень разбирался в этом виде оружия, но понимал, что девушку с таким луком возьмут без расспросов в любой из партизанских отрядов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
