Игорь улыбнулся.
И улыбка княжича была столь страшна в своей однозначности, что полная простоволосая женщина, стоявшая рядом с девушкой в черном сарафане, толкнула ее бок, что-то шепнула на ухо и выступила вперед, закрывая ее. «Мать», догадался Игорь.
– Уходите, – сказала женщина. – Больше ничего не осталось.
Девушка меж тем юркой лаской растворилась в толпе.
– Верю тебе, – сказал Игорь женщине ласково. – Эти глаза не могут лгать… Поехали, ребята!
Дружинники как раз закончили увязывать в тюки добычу – хвостики куниц и белок, зерно, ярко выкрашенные шкуры змеедеревьев, отрезы тканей. Мешочек с кунами, ногатами и гривнами приятно холодил бедро княжича.
Игорь хлестнул свою лошадь. Княжич с дружиной, взметая клубы снежной крошки, черным вихрем вылетели из деревни. В последний миг оруженосец Игоря прихватил с головы стоявшей у сломанных ворот женщины сороку, расшитую жемчугом.
Радомир глянул в сторону холма. Ворота Пламенной белели свежим тесом. И сейчас они медленно открывались, выпуская людей. Солнце играло на топорах в руках станичников. Сзади цокнули копыта.
– Может, поедем, княже? – неуверенно сказал кто-то.
Радомир обернулся. Из леса, разматываясь по снегу темной лентой, выходили люди. На этот раз не бабы, а высокие, могучие мужчины. В станице явно осел кто-то из бывших солдат. Простой крестьянин не смог бы догадаться создать ловушку столь простую и действенную.
– Поздно, – сказал князь.
Он повернулся к сыну.
– Но вы вернулись, – не спрашивая, а утверждая, сказал Радомир. – Зачем?
Голова скрипнула зубами в невыразимой муке.
– Очень мне ту черненькую хотелось отвалять… – глухо ответил мертвый княжич.
Радомир скривился. Выхватив плеть, он хлестнул ею по мертвому лицу, выбивая последние зубы. Они осыпались на снег кусочками сахара.
Игорь влетел на главную улицу станицы. На ней никого не было.
– Что попрятались? Выходите! – звучно крикнул княжич. – Любы вы мне, давайте веселиться!
Княжичу никто не ответил, Пламенная молчала. Но улица не была пуста, как показалось Игорю вначале. Чуть впереди он увидел высокую фигуру в черном плаще. На поясе горела серебром пряжка – то ли ящерица, то ли скорпион. Княжич не разобрал, да и некогда ему было. Человек отбросил с лица капюшон. С некоторым разочарованием Игорь понял, что перед ним не та молодка в красном цапце, а старуха – седая, с коричневым от старости лицом.
– Уходи, – сказала старуха. – Порти девок в своем замке. Твои дружки не войдут сюда больше. А ты, если войдешь, уже не выйдешь…
Засмеялся княжич, поскакал на безумную старуху, вытаскивая из ножен сабельку. Услышал, что цокают по улице подковы только одного коня – его собственного, испугался, да поздно было. Вспыхнул белый свет тьмой перед глазами Игоря, ожег болью. Не помня как, очутился он на дороге перед старухой, и понял, что будет сейчас с ним самое страшное, чего и представить-то не невозможно. Игорь оглянулся, ища своих дружинников. Но на дороге лежали только тюки с данью, да завивался меж домов черный пепел узким смерчем. Княжич вдруг ощутил запах. Мирный запах жареной говядины. Но Игорь понял, что это пахнет. Холодная змея страха, распрямившись в животе, согнула княжича, затрясла как в лихорадке.
– Вася, – услышал он голос старухи.
Княжич поднял глаза от черной пыли, разметавшейся по дороге. Игорь увидел широкого, как медведь, мужчину. По покрасневшим глазам и могучим, как лапы дубокрака, рукам, княжич узнал кузнеца. Да и никто, кроме подручного Огненного Ящера, не остался бы в деревне в Стынь-день. Рядом с ним стояла та самая девка в черном сарафане. Оба оказались обладателями крупных, резких черт лица истинных мандречен, никогда не мешавших свою кровь с эльфийской.
Старуха сказала:
– Разжигай горн.
Сорвав с груди украшение, она кинула его в руки кузнецу. Тот поймал – в последний момент, ловким, привычным движением.
– Гости наши до серебра охочи, – произнесла старуха. – Попотчуем же на славу!
– Нет! – закричал Игорь. – Нееет!
Он вскочил и бегом бросился к воротам. Неведомая сила подкосила ноги княжича, и он рухнул прямо в черную пыль. Она забила ноздри Игорю и полезла в горло.
– Как скажешь, Кертель, – ответил Василий. – Да только… Радомир хороший князь. Он же не виноват, что жена его ублюдка нагуляла…
Игорю было уже не до того, чтобы оскорбиться; надежда вспыхнула в нем. Кнжич подался вперед, пытаясь сесть. Голосом спокойным и низким, напоминающим удар молотка, которым вколачивают в гроб последний гвоздь, колдунья произнесла:
– Я поговорю с Радомиром. Разжигай горн.
Когда синеглазая дочь кузнеца поднесла к его губам тигль с расплавленным серебром, Игорь выгнулся и страшно закричал, но Василий крепко держал княжича.
Последним, что увидел Игорь, были алые петухи на черном фоне.
Когда голова Игоря закончила рассказ, князь ударил сына плетью по лицу еще раз. Как будто это могло что-то изменить. Голова заплакала. Алые, почти черные слезы капали на снег, пачкая его.
– Дитя надо пороть, когда оно лежит поперек кровати, а не когда уже висит на столбе, – услышал Радомир суховатый, но приятный голос.
Оборачиваясь, князь уже знал, кого сейчас увидит. «Да уж», подумал князь. – «Кто бы мог подумать! В этой глуши нарваться на могучую некромантку, или даже на Разрушительницу… Сколько раз сюда ездил – даже не знал, что у них колдунья есть».
Вряд ли стоявшая во главе станичников старуха в черном плаще, перетянутом поясом с пряжкой в виде ящерицы, действительно была Разрушительницей. Бунт Детей Волоса был так давно, что сейчас все они пировали в чертогах своего отца. Но того, что деревенская колдунья окажется жрицей Ящера, предугадать было нельзя.
И в этом, по мнению Радомира, и заключалась самая большая ошибка Игоря.
Радомир никогда не рисковал, кидаясь в неизведанное очертя голову. Князь коротко покосился на Терика. Маг чуть заметно отрицательно качнул головой.
Станичники Пламенной уже окружили дружину князя. Радомир глядел на крестьян – высокие, крепкие. Изящных сидхов в родословной здесь точно ни у кого не было – но, возможно, попадались лешие или близнещипцы. «Это не хиляки из Черногории», подумал князь. – «Это люди Нудайдола. Те, кто остановил сидхов. Те, кто их потом выгнал. Как хорошо, что их осталось мало.
И в то же время – жаль, что их теперь так немного.
Кто теперь будет воевать, случись что?».
Князь снял с шеи тяжелую серебряную цепь, протянул старухе.
– Не побрезгуй моим даром, Кертель, – сказал он. – И прости мое дитя неразумное. Прости ту обиду, что он вам нанес.
Колдунья хмыкнула.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
