Начало зимы застало князя в Рабине, при дворе Черного Пламени. Хотя на побережье было гораздо теплее, чем здесь, в занесенных снегом лесах Нудайдола, Радомир предпочел не задерживаться в столице и вернулся домой с первой оказией. Родные уже и не надеялись его увидеть. Говаривали, что Черное Пламя не может позавтракать, если ступени эшафота сухие, а имена тех, кто пробуждал аппетит императора, не всегда становились известны даже палачу.
Своего любимого сына Игоря князь в замке не застал. Оказалось, что княжич еще не вернулся с полюдья. Переживать было рано. Отряды, собиравшие дань с принадлежавшей князю земли, появлялись дома ближе к весне. Но заныло родительское сердечко, не утерпел князь, поехал за сыном. Да и младшенький, Алекса, собиравший дань с восточной части княжества, уже прибыл в замок.
На западе Радомира встречали хмуро. Князь понял, что Игорь перегнул палку, не добрым властителем показал себя людям, а волком жадным, вымогателем и грабителем. Реки в самом северном из земель исконной Мандры княжестве текли совсем не медом. Жителям Медового края, чтобы добыть из земли хлеб да лен, а из леса медведя да лису, приходилось немало потрудиться. Сам Радомир в особо тяжелые годы иногда даже в полюдье не выезжал, берег людей своих.
В Волотовке княжую дружину не пустили в деревню. Сказали, что был здесь княжич Игорь, с месяц назад, на Коляду, собрал дань да поехал в соседнюю станицу, Пламенную. Эта станица была последним обитаемым местом в Медовом краю, дальше начиналась Гниловранская трясина. К полудню станицу княжьи люди увидели станицу. Бревенчатые домики, словно стадо огромных улиток, собрались на холме.
Проехав вперед по набитой санями дороге еще версты две, княжая дружина оказалась на перекрестке. Одна дорога сворачивала влево, к деревне, вторая, петляя, уходила назад, к лесу.
Между дорогами обнаружился кол, на который была насажена голова. Растрепанные волосы слиплись сосульками, их припорошило снежком, который безмятежно искрился на солнце. Кожа на лице стала от мороза сине-белой, как творог. Князь сначала не разобрал, что это сияет во рту головы, так больно глазам, а потом понял. Убитому перед смертью в рот залили серебро, не поскупились. Судя по размерам драгоценной затычки, в станице лебеду пока что не ели.
Радомир слышал, как кто-то из дружины тихо ойкнул. Пролетел шепоток над воинами, и замерли люди, ожидая, во что выльется отцовское горе. Князь смотрел на мертвое лицо сына молча. Затем спрыгнул с коня, сошел с дороги, сразу по колено провалившись в снег, и двинулся к жуткому шесту.
– Постой, княже, – услышал Радомир голос своего мага, Терика.
Князь замер на месте. Терик тоже спешился, подошел к князю, остановился.
– Чары чую здесь, – изломанным голосом, таким, что услышь его в темноте – и не признал бы князь своего мага, сказал Терик. – Мощные чары… Осторожнее.
Выпускнику школы магов при Капище Всех Богов можно было верить. Радомир скосился на мага, увидел край его плаща, подбитый куницей.
– Что за чары? – спросил князь.
Терик поднял руки – неуверенно, осторожно. Движения его пальцев напомнили князю слепого, который ощупывает незнакомый предмет.
– Послание, – пробормотал он. – Сообщение для тебя… Поговори с ним, – шепнул маг. – Позови его.
Радомир откашлялся.
– Игорь, – негромко, но звучно произнес он.
Глаза мертвой головы открылись. Они были совершенно белыми, как две серебряные монеты. Серебряная ящерка выскользнула изо рта, сверкнула драгоценной шкуркой и исчезла в снегу.
– Папа, – хрипло произнесла голова.
Из матово-белых глаз покатились слёзы.
– Великий Ярило, да что же вы делаете! – завыла старостиха, цепляясь за стремя. – Нелюди вы, хуже сидхов! Сажать ведь будет нечего, с голоду помрем!
Игорь оттолкнул женщину ногой, вытянул плетью по спине. Она упала в грязь, завыла уже не по-бабьи – по-звериному. Плакали и другие бабы, хотя и не так громко, хныкали дети.
– Полно врать, – сказал княжич. – Скопидомы вы, это все знают. Гномовская кровь…. Небось в кубышках еще в два раза больше осталось, чем вы мне отдали. Нехорошо обманывать своего князя!
Княжич огляделся. Вокруг собрались, наверное, все женщины Пламенной – от мала до велика. А вот мужчин – никого, только малые пацанята. Сегодня, в Стынь-день, первый день сеченя, никого из крестьян и не должно было быть дома.
Сегодня был единственный день года, когда бродящие по болоту чудища – змеедеревья, реснисосны, дубокраки, даже сами близнещипцы – вспоминают, что когда-то были деревьями. И покуда по небу катится Хорс, стоят на том месте, где их застиг первый луч солнца. Хоть руби их, хоть жги – не шелохнутся до самой темноты. За сапоги из синей шкуры змеедерева столичные модницы отваливали без малого десять гривен, за мохнатую, теплую шаль из его щупалец – и того больше. Из длинных, тонких и гибких ресниц реснисосен мастера делали знатные стрелы, а на шишках настаивали знатный самогон. Волокнами коры, как следует вымоченными, укрепляли глиняные стены не хуже стальных прутьев. Колдуны покупали дубокраки прямо целиковыми бревнами – столько разных полезных ингредиентов содержали в себе эти неповоротливые чудовища.
Словом, сегодня был тот самый день, что весь год кормит.
Кроме станичников Пламенной, почти никто не мог воспользоваться милостью Хорса. Мало было нарубить змеедеревья и их собратьев – надо было успеть убраться с болота до темноты вместе с грузом. Даже дубокраки, поверженные, были не опаснее обычных дров.
Игорь отлично знал, что не встретит в Пламенной мужчин, потому и выбрал Стынь-день для того, чтобы явиться сюда. Из Волотовки дружине княжича пришлось убираться несолоно хлебавши. Волотовцы сказали, что полюдье они отдадут только самому князю. У деревни оказался крепкий тын. За ним внушительно поблескивали сталью косы, вилы и топоры в руках мужиков. Да и местные девушки недаром носили рубахи с красными намышниками и пояски плели «дерганьем». Такой поясок носила сама Разрушительница Пчела. Ее деревня – Малые Пасеки – находилась еще севернее Пламенной. Хвала богам, теперь от той деревни не осталось и следа, но кровь – не водица. Северяне по праву считались самыми суровыми среди мандречен. В их лесах не смогли удержаться даже Звездные Рыцари. А княжичу Игорю было далеко до Звездного Рыцаря. Он стерпел обиду, но ему хотелось отыграться, потешить ретивое.
Выбегая на мороз, кто-то из станичниц успел накинуть ферязь или полушубок, а кто-то и нет. Взгляд Игоря зацепила девушка – высокая, стройная, в красном цапце из дорогой фланели. Толстая черная коса, украшенная алой лентой, лежала на груди. По черному сарафану были разбросаны красные петухи, по подолу шла алая шелковая обложка. В синих глазах девушки не было страха – а только холодный гнев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
