— По-разному бывает, по-разному. Бывает, что и похуже, чем на кочках, — сказал я. — Интересно, что они наклеят после вашей операции?.. Кстати, у вас все готово, чтобы уйти после взрыва? Кто еще должен покинуть город?
— Юрий Вислоух и Виктор Глинский. Это мои помощники в механическом. А может, и не понадобится? — с сомнением протянул Подобед. — Посмотрим, как там будет…
— Напомните Красницкому, что это приказ, — строго сказал я. — Семьи переправить на день раньше…
Подобед по-военному отрапортовал:
— Есть! Будет выполнено!..
Он прожил в лагере недолго. Подрывники ознакомили его с новыми минами. Он быстро усвоил все и мог теперь сам научить подрывному делу других.
В тот день, когда Подобед собирался возвращаться в Минск, мы снова встретились.
— Словно заново родился, — сказал он. — Здесь чувствуешь себя хозяином. А там — раб. Стоят над тобой с палкой… «Рус, рус, давай!» Быстро они этому научились, сволочи…
Лицо его вдруг потускнело.
— И радуешься, и болит сердце… Какие станки в цехе, вы бы посмотрели, товарищ командир! — Подобед задумался.
— А взрывать надо, ничего не поделаешь!
Я проводил Подобеда до границы лагеря. Он говорил мне о своих товарищах, о своем отце — старом мастере завода. Говорил с таким воодушевлением, что мне на какой-то миг показалось, что Подобед забыл о партизанском лагере, думает, что возвращается после работы домой и мирно беседует с товарищем о заводских делах…
Я слушал его и верил: задание он выполнит отлично.
2 июня 1943 года в лагерь прибыли Григорий Подобед, его отец и помощники, вместе с ним работавшие в механическом цехе, — Юрий Вислоух и Виктор Глинский. Первый из них ушел из города вместе с семьей.
— Удачно? — спросил я Григория.
— На станках нашего цеха никто уже больше не сможет ремонтировать фашистам колеса для вагонов. А какие станки были! На этом заводе я проработал двадцать лет. Помню, как их установили. У карусельного станка «Дортмунд» сам работал. Сколько радости было тогда! Ведь мы заплатили за него тридцать тысяч рублей золотом, а за «Кинг» — пятьдесят тысяч. А теперь своими руками… — ответил отец Григория, сжав кулаки.
Стоявшие вокруг партизаны молчали. Многим вспомнились первые пятилетки, когда капиталисты за оборудование драли с нас по три шкуры.
— Нельзя иначе, отец, — сказал я. — Ведь на этих станках ремонтировались вагоны, которые везли на фронт снаряды, пушки, танки — смерть нашим воинам, горе и слезы мирным людям, женщинам, старикам, детям.
Мы с Подобедом ушли в мою землянку, и здесь он подробно рассказал, как был осуществлен первый крупный взрыв в Минске.
После того как Подобед возвратился из нашего лагеря в Минск, группа Красницкого начала готовиться к взрыву. Красницкий и Глинский взяли взрывчатку у Велимовича и принесли ее на квартиру Красницкого.
— Куда положим? — забеспокоился Глинский.
— Спрячем в развалившемся доме, — сказал Красницкий.
В это время неожиданно в дверной замок вставили ключ и повернули его. Оба товарища оцепенели. Дверь открылась, вошла хозяйка дома Елизавета Петровна Сумарева. Красницкий поспешно сунул развязанный пакет под кровать, мысленно проклиная себя за оплошность.
— Что прячешь, Георгий? — строго спросила Елизавета Петровна.
— Да так, хлам, — буркнул Красницкий.
— Ты не считай меня наивной. Я давно догадываюсь, что вы что-то готовите. Один раз подметала твою комнату, смотрю, в самом углу прогнулась доска, я ее нажала, а под ней что-то белеет. Глянь, а это листовка. Прочитала ее, обрадовалась — наша. Не хотела нарушать после этого твоего спокойствия, ничего не сказала.
— Так вот ты какая, Петровна! — Красницкий схватил ее в объятия и поцеловал.
— Вы от меня можете скрывать или не скрывать, — улыбнулась она, — это ваше дело, но, если нужна будет помощь, можете рассчитывать на меня.
— Хорошо, Петровна. Здесь у нас взрывчатка, не знаем, куда ее положить, — еще не оправясь от волнения, сказал Георгий.
— Если доверяете мне, я спрячу ее так, что ни одна фашистская собака не найдет, а сами сможете в любое время взять, — предложила Сумарева.
Красницкий вопросительно посмотрел на Глинского, закрыл дверь и, достав из-под кровати пакет, вручил его хозяйке.
Она спрятала тол на чердаке в голубятне.
Вечером собрались все члены подпольной группы и обсудили, как пронести взрывчатку на завод. Эту работу взялись выполнить Глинский, Подобед и Красницкий. Тол был разделен на три равные части. Чтобы Глинский и Подобед не заходили на квартиру Красницкого, Елизавета Петровна передала им тол в условленном месте.
В обеденный перерыв пронести на завод взрывчатку было невозможно: в будке торчал сам начальник охраны, и охранники тщательно всех обыскивали. Надо было поступать иначе.
Рано утром, пристроив под ремень брюк четыре шашки тола, Красницкий застегнул пиджак, посмотрел в зеркало — все в порядке. Широкими шагами он вышел из дома. Подойдя к заводу, Красницкий немного обождал у контрольной будки и, когда подошли Подобед и Глинский, открыл двери.
В будке находились два эсэсовца, в стороне сидела огромная овчарка. Проверили документы, один эсэсовец скользнул руками по карманам Красницкого, а тот спокойно заговорил с ним по-немецки о том, что видел сейчас вблизи завода двух подозрительных людей и опасается: не партизаны ли?
Эсэсовцы так же бегло ощупали карманы Подобеда и Глинского и выскочили из будки осмотреть прохожих. Трое друзей прошли беспрепятственно в цех. Принесенный тол Красницкий спрятал в станине станка.
И вот наконец мины заложены. В каждой мине по два капсюля. Если один не взорвется, взорвется второй. Но теперь весь вопрос в том, когда взорвать. В рабочее время — погибнут свои. Остаться незаметно на ночь? Но вечером эсэсовцы обходят все цехи с собакой. Подобед в то время работал в утреннюю смену.
— Может, неделю обождем? — спросил его Красницкий.
— Не могу больше ждать, да и опасно: вдруг обнаружат.
Уходя после работы домой, Подобед сказал Красницкому:
— Готовь утром семьи к выходу в лес.
Рано утром Вислоух, Глинский с семьями и старик Подобед вышли за город.
Григорий Подобед шел по улице неторопливо — так меньше волнуешься. Каждый шаг — новые мысли.
Все ли предусмотрено? А вдруг мины обнаружены? Ерунда! Красницкий предупредил бы… А что, если в цехе охранники? Ничего, смелее, Григорий! Помнишь, что говорил комиссар? «Разумно и осторожно!» Значит, так и поступай сегодня…
Подобед подошел к контрольной будке и открыл дверь.
Охранники удивленно посмотрели на часы, внимательно прочли протянутый пропуск. Придирчиво ощупали карманы.
Подобед был спокоен:
— Ремонт. Арбайт. Шеф Фрике приказал!..
Охранники закивали головами. Да, да! Шеф давал такое указание. Это хорошо, что рус аккуратен, служба фюреру требует аккуратности.
Подобеда пропустили. Он не спеша пересек двор.
Войдя в цех, поднял светомаскировочные шторы на окнах. Подошел к станку. Все в порядке. Нет! Надо закрыть двери… Только он подумал об этом, как в цех вошли эсэсовцы…
Большая собака, оскалив пасть, бежала к нему.
Подобед похолодел при мысли о возможном провале. «Неужели пронюхали? Или кто предал?.. Пистолет? Эх, не успею достать из сапога. Собака не даст…»
Овчарка стерегла каждое его движение, злобно рычала.
Пальцы машинально чиркнули спичку. Подобед закурил, хотел было опереться о станину, но, почувствовав под рукой масленку, решил смазать станок.
Он делал это старательно, беззаботно насвистывая песенку. А губы повиновались плохо, вместо свиста получалось какое-то шипение.
Эсэсовцы подходили медленно, и Григорий с облегчением вздохнул: «Утренняя проверка». Он засвистел увереннее, старательнее начал тереть паклей станину. Деланно улыбнулся:
— Смазываю. Работать будет лучше, гут!
— Гут! Гут!
Обойдя цех, эсэсовцы ушли. Подобед подождал немного, потом подошел к двери. Тяжелые кованые сапоги стучали уже далеко.
Он запер дверь. Закурил. Затем приподнял крышку, нашел фитиль зажигательной трубки, приложил к ней горящую сигарету. Убедившись, что фитиль загорелся, подошел к станку Глинского и сделал то же самое.
Посмотрел на часы — до взрыва осталось двадцать минут. Все выполнено. Теперь уходить. Открыть окно и прыгнуть…
Еще давно, когда отец приводил его на завод, подросток Гриша Подобед иногда через окно вылезал из цеха на железнодорожное полотно, убегая отсюда прямо в поле. Вот и сейчас он должен проделать этот путь…
Он встал на подоконник, открыл окно, осмотрелся. Никого не видно.
Подобед последний раз обвел глазами цех. Сердце его сжалось от боли. Здесь он начинал свою трудовую жизнь. Все так знакомо и привычно. Ряды станков… Залитый маслом пол… Григорий придет сюда после победы. Он поставит новые станки, и все будут работать на благо народа.
