15–16 мая 1990 г.
Ленинград, Васильевский остров
…Ждать следующего проявления Невидимки пришлось недолго. Спустя короткий промежуток времени после зависшего «глухарем» двойного убийства на набережной Макарова его тень обозначилась снова…
…Недели две назад в кабинет к Тульскому въехал еще один молодой оперативник – Ваня Кружилин. Ваня окончил короткие курсы для сотрудников уголовного розыска в Пушкине, и его допустили до заветных служебных тайн. Сразу по его приходе в отделение выяснилась пикантная подробность – оказалось, что у Вани музыкальное образование, а по диплому он – дирижер, точнее – дирижер хора и вокальных коллективов. Это обстоятельство смутило даже Боцмана, который со скрытым уважением изрек как приказ:
– С этого дня так и будем звать: Дирижер!
Родители с детства старались не пускать Ваню на каток, усаживали за чудом влезшее в хрущевку пианино, покупали книги о композиторах и даже, выкраивая крохи из своей зарплаты, пошили мальчику фрак. Они долго не знали, что их мечты разбил Роберт Стивенсон своим романом «Остров сокровищ», который Ванечка проглотил за одну ночь. С тех пор Кружилин «заболел» пиратами, а когда подрос, понял, что их можно встретить, видимо, только в уголовном розыске…
Консерваторию он все же окончил, но захудалым дирижером (которым родители гордились бы и обсуждали между собой, как его зажимают бездари) быть не захотел.
Тульский понял, что его новый коллега – романтик, но издеваться не стал, так как Кружилин был парнем добрым и заводным на любую авантюру. Это Ваня, мгновенно освоившись в атмосфере отделения, предложил налепить на дверь кабинета Боцмана плакатик следующего содержания: «Взятка в размере до 25 рублей – является устной благодарностью». Дело в том, что Боцман за небольшие одолжения брал магарыч только портвейном и водкой.
После взбучки, которую устроила Кружилину в прокуратуре Яблонская за его художества при поиске небольшого бульдозера, похищенного со стройки, Ваня родил новый шедевр – на листе ватмана он начертал: «Подозреваемым является тот, кто замечен в чем-то подозрительном. Наиболее подозреваемый тот, кто ни в чем подозрительном замечен не был». Этот плакат был прикреплен над столом Тульского с помощью Токарева-младшего, проводившего в их кабинете чуть ли не столько же времени, сколько и опера.
А потом трое шалопаев налепили хулиганскую надпись и на дверь Ткачевского: «Каждый подозреваемый может стать обвиняемым. Подозрение является достаточным основанием для ареста. Арест обвиняемого является достаточным и исчерпывающим доказательством его вины».
Не симпатизировать такому юморному дирижеру было невозможно, поэтому Артем и Артур «взяли шефство» над Ваней, активно помогая ему стать настоящим опером.
…Тульский и Кружилин восседали с двух сторон над задержанным. Артема в тот день в кабинете не было – у него обозначились какие-то срочные дела. А задержанным был сутенер по прозванию Брынза. Дело в том, что несколько дней назад на «пятаке», находившемся на земле Кружилина, избили и ограбили человека по фамилии Треугольников. Треугольников умер в больнице – в общем, «тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть». Опера покумекали, покумекали и хватанули двух шмар, постоянно трудившихся на «пятаке», и Брынзу. Шмар завели в кабинет к Боцману, Брынзу – к Тульскому и Кружилину.
После нескольких ударов по голове тяжелым справочником «Почему так названы» одна из проституток стала что-то припоминать:
– А… возле остановки? Так клиент хотел нам деньги отдать не до, а после… А Брынза говорит – бабки мне! Короче, дело до рук дошло…
Услышавший это Тульский опрометью бросился обратно к себе в кабинет и прервал Кружилина, что-то объяснявшего задержанному:
– Слушай, Брынза, пиши сам явку с повинной. А? Лучше ведь тебя никто не напишет…
Ваня и Брынза удивленно открыли рты практически одновременно…
Но сознаваться Брынза не желал – кричал, что мужика помнит, что конфликт был, – но бить – не бил, и все тут.
– Ну а девкам-то, девкам-то какой смысл на тебя наговаривать? – убеждал сутенера Артур.
– Да когда это было?.. Не помнят они…
– Слушай, Брынза, мы тебе сейчас все расскажем. Когда, кого, как, что у терпилы забрал. Ты признаешься, а потом в отказ. Вещи не выдашь, дескать, пропил… А у нас будет осадок, будто на тебя чужое повесили!
– А что – не так? Не хотите повесить?!
– Бры-ынза, – горестно вздохнул Тульский. – При написании чистосердечного признания веди себя спокойно и прилично. Не ковыряй в носу и ушах, не крутись на табуретке, не пей больше одного стакана, ежели чего поднесут, не плачь, не сморкайся ежесекундно. А главное – не делай больших пауз.
– Ну не бил я мужика, не бил!!! Цапнулись – и разошлись! Он, видимо, еще с кем-то…
Ваня погрозил сутенеру пальцем, как расшалившемуся первоклашке:
– Не задавайся и не думай, что все вокруг – дураки. Замени скромное «видимо» на нахальное «я уверен» и, вообще, употребляй больше личных местоимений.
Брынза свернул губы в трубочку:
– Я считаю, что…
– …Это чудовищная ошибка! – продолжил за него Тульский и ухнул задержанному по голове Уголовным кодексом – причем раза в три сильнее, чем проститутке в кабинете Боцмана. Брынза ойкнул.
Артур со вздохом бросил тяжелую книгу на стол и начал по новой:
– Мы же не просим, чтобы ты нам «Войну и мир» написал. Коротенько: было, было дело под Полтавой… Клиент плохо себя вел – я ругнул его, он ударил, я ударил… пару раз. Он пьяный был – упал, порвал мне рубашку. Я вытащил бумажник, чтобы компенсировать… Ну – что тут такого особливого?
Тульский подсказывал Брынзе, будучи абсолютно уверенным, что принципиально все происходило именно по такой схеме. Ваня его поддержал:
– А в конце – кланяйся и благодари, благодари и кланяйся!
(Такое напутствие дал Кружилину в свое время преподаватель перед экзаменом, который проходил в Малом зале филармонии.)
– Ну не обувал я мужика!!! – чуть не зарыдал Брынза.
– Не обувал, значит…
Артур повел шеей и за шиворот подтащил сутенера к огромному пустому сейфу. Засунув голову Брынзы в гулкое пыльное нутро железного ящика, Тульский скомандовал:
– Ваня, давай!
Кружилин достал из-под дивана гантелю, на которой в 1938 году было выдавлено «10 кг завод им. т. Молотова», и шарахнул ею пару раз по сейфу. Услышав адский тарарам, к ним в кабинет вбежал Боцман:
– Вы чего, охуели совсем?!
– Так не помнит ничего!
– Уши чистим!
Боцман сокрушенно покачал головой:
– Иван, ты же симфониям обучался, а не в пехотном полку на барабане наяривал… И еще… Не он это…
– Чего – «не он»? – не понял Тульский, но голову Брынзы из сейфа вытащил.
– Убил не он!
Сутенер, хоть и оглох, однако же все расслышал, что нужно было, – он завыл, вывернулся из лап Тульского и бросился к Боцману:
– А-ы-у!!!! Вот оно в чем дело, командир! Суки!!! Хотели труп на меня списать!!!
Боцман поморщился и вывел страдальца в коридор. Брынза доплелся до раздолбанной раковины, отвернул осклизлый кран и начал жадно глотать теплую желтую воду, одновременно булькая и бормоча:
– Куда… хлюп-хлюп… клонят… хлюп-чавк… козлы… чавк-чавк… и притом вонючие…
Боцман отвернулся от него и заглянул в кабинет к Тульскому и Кружилину:
– Не он это… Я с девками плотно поработал – не срастается… Он с ним действительно цапнулся, но и только… Его уже потом кто-то за остановкой отоварил чем-то тяжелым. Вытащил бумажник, снял ботинки – и так далее. Убивать, может, и не хотел, но человек – существо странное, можно полчаса смертным боем бить – отойдет, а бывает – с одного удара – щелк, и в дамки… Я одну девку уже отпустил. Берите для блезиру объяснение со второй – и расход. Нет. Не он это.
– Не он? – помотал головой Тульский, которому и в голову не пришло усомниться в правоте самого Боцмана. – А тогда кто же? Кто?!
Боцман молча пожал плечами…
Может быть, эпизод с попыткой раскрытия преступления в отношении гражданина Треугольникова так и окончился бы совсем ничем, но в это время в кабинете Токарева-старшего находился Есаул – тот самый приятель Варшавы, что трудился в бане на 5-й линии. Дело в том, что во время одной из последних встреч Токарев и Варшава конфиденциально договорились о следующем: карманники, орудующие на острове, будут возвращать все равно ненужные им важные документы – в первую очередь, партбилеты, удостоверения офицеров и паспорта. Щипачи частенько добывали эти ксивы вместе с кошельками, а народ в милицию бросался, в основном, не из-за денег, а как раз из-за документов, утрата которых могла обернуться большими неприятностями. И договор был такой: если кого с поличным берут – это одно дело, а ежели нет – так хоть документы по-тихому скиньте… Глядишь, и часть потерпевших свои заявы назад заберут. Но как эту замечательную идею было осуществить на практике с учетом недоверия блатных и ментов друг к другу? Варшава и предложил решать вопрос через Есаула. Есаул уже «отвоевался», но ему верили жулики, а менты знали, что он хоть и стучать им не будет, но и в темные дела уже никогда не полезет. Не без уговоров, но Есаул все же согласился раз в месяц выполнять возложенную на него миссию. Для надежности и конспирации жулики все же предложили саму процедуру возврата обезличить: они бросали документы в тайничок-схрон на первом этаже черной лестницы бани. О тайничке ведали только посвященные, а Есаул и знать не желал – кто туда что бросает…
