– А как ты думаешь, – тихо спросил Тульский, – зачем он все это делает? Маньяк?
– Нет, – покачал головой Токарев. – Он не маньяк – по крайней мере в обычном смысле этого слова. Он – универсал. И часть преступлений он делает для наживы, потому что деньги для него – это «святое», а часть… Чтобы покуражиться, чтоб превосходство свое показать. Там какие-то жуткие комплексы… Он ненавидит этот мир и глубоко презирает. Поэтому часть его преступлений – это откровенная издевка. Вот на этой манере он и может попасться… А еще – он не может контактировать с этим миром только конфликтно…
– Это как? – не понял Тульский, но Артем устало махнул рукой:
– Давай завтра докалякаем. Мне подумать надо. До завтра.
– Пока-пока…
…Тот, о ком они говорили, действительно любил поиздеваться над миром, в котором жил и который ненавидел. Он действительно подслушал разговор Есаула в бане и не раздумывая решил сделать подлянку сразу всем – упомянутым Варшаве, Токареву, Есаулу, который раздражил его своим прозвищем. Интуитивно молодой человек чувствовал, что ему самому такое прозвище, в котором было что-то крепкое, коренастое и справедливое, – не дали бы… Он просто решил поглумиться – так сказать, каприз художника… Потом жертва подвернулась подходящая – Треугольников громко называл себя в троллейбусе… Дальше был экспромт – блестящий, который, как он думал, вряд ли кем-то по достоинству когда-нибудь будет оценен…
Токарев17 мая 1990 г.
Ленинград, В. О.
На следующий день после разговора у Варшавы Артем не смог заскочить к Тульскому с самого утра – возникло неотложное дело. Спозаранку Токареву-младшему дозвонился Юра Шатов и попросил к 10 часам утра подъехать к гостинице «Октябрьская» – там боксерам с «Ринга» забили «стрелку», а все спортсмены, как на грех, были уже при деле, включая самого Юру. Повод для «стрелки» поражал своей значительностью – некто Тормоз, из «тамбовских», подхватил триппер у девки и заразил жену. С девкой же этой хороводился Юра Ша-тов – не то чтобы любовь-морковь, но кой-какие отношения там имелись. Тормоз при поддержке части своей братвы вымогал с девицы двести долларов. Шатов, смеясь, попросил Артема встретиться и послать Тормоза… в КВД. Токарев-младший, чертыхаясь про себя, заранее погреб к гостинице…
К назначенному сроку к «Октябрьской» слетелось пять машин – все «восьмерки» и «девятки», тонированные и без задних номеров. Артем, стоя в вестибюле, аккуратно переписал номера машин, а потом спокойно вышел к братве и поздоровался. Оглядев с улыбкой толпу из человек пятнадцати, Токарев, придав лицу некую ошарашенность, спросил:
– У нас разговор будет или…
– С кем работаешь? – спросили его.
– С порядочными людьми, – без вызова ответил Артем.
– Почему один?
– А за собой ничего не чувствуем.
«Тамбовцы» переглянулись:
– Решения ты принимаешь?
– Возьму ответственность, если посчитаю нужным…
Обмен «визитными карточками» состоялся. Своим спокойным тоном и тем, что пришел один, Артем выиграл предисловие.
Дальше ему было сказано, что «…нас много – человек двести, и если что…». Токарев улыбнулся и ответил:
– Двести – это очень много. Двести со мной не справятся – мешать друг другу будут, возникнет чудовищная давка, милиция припрется. Вот если бы трое-четверо – то дело бы было швах.
Кое-кто из «тамбовских» одобрительно засмеялся – в их толпе мало кто знал суть «стрелки» – по тем временам «стрелы» забивались десятками в день. Когда в ходе перетирания темы до братвы стало доходить, о чем, собственно, идет базар – часть «тамбовских», смущенно ухмыляясь, отошли в сторону.
В конце концов, Артему надоела ограниченная и агрессивная упертость Тормоза, истинного сына своего времени, отличавшегося жестокостью и непримиримостью. (Тормоза убьют через десять лет, когда все «бои» уже вроде как отгремят и когда сам он будет владеть шикарным рестораном, жить в девятикомнатной, только что отремонтированной квартире.) Глядя прямо в глаза «тамбовцу» и чувствуя, что симпатии остальных явно на его стороне, Токарев спросил, сознательно идя на обострение:
– А если в следующий раз саму жену заразят – тогда будет уже не двести долларов, а четыреста?
Братва грохнула хохотом, Тормоз быстро среагировать не успел, почуяв психологический перелом ситуации, он вынужден был тоже улыбнуться.
Прощаясь, Артем по-доброму посоветовал ему пользоваться презервативами…
Поскольку часть «тамбовских» выразила желание непременно попить с Токаревым кофе, а отказать было неудобно – так и вышло, что в 16-е Артем смог добраться лишь к двум часам дня.
Тульского он застал на его рабочем месте – опер был злым как черт, поскольку заполнял карточки на похищенное – в двух экземплярах на каждую вещь. То, что Артур вдруг взялся за канцелярскую работу, означало его крайне дурное состояние духа. Обещавшего быть с утра приятеля Тульский встретил сопением.
– Ну, извини! – покаялся Артем. – Так вышло, «стрелка» важная была. Перетирали тему профилактики венерических заболеваний с «тамбовскими».
– Люди серьезными делами ворочают, – горестно вздохнул Артур, – а я тут зарабатываю орден Сутулого с закруткой на спине!
Тульский сделал движение кистями, будто стряхивал с них липкие брызги, – на среднем пальце правой руки алела свежая трудовая мозоль.
– Держись, браток! – засмеялся Токарев.
– Да такое в кошмарном сне не приснится! – продолжал бить на слезу Артур: – Да я лучше в сабельную рубку!
При этом опер бросил на Артема откровенно-умильный взгляд, надеясь, что приятель избавит его от писанины.
Токарев зашел Тульскому за спину и деликатно взял с его стола одну карточку, другую… Потом удивленно посмотрел на Артура:
– Как ты все запоминать умудряешься?
– Чего… запоминать? – не понял Тульский.
– Ну… размер вещей, их описание, год выпуска…
– А-а… Чудак-человек! А кто тебе сказал, что я все это помню?
– Погоди… – не понял теперь уже Артем. – А данные тогда откуда?
И он вопросительно шлепнул карточками о стол. Даже тень смущения не промелькнула на лице Артура:
– Данные… – в прямом смысле слова – от верблюда! Это у нас такое новое веяние – на все по две карточки, в каждой карточке по семнадцать граф, каждую подписать должны три начальника. Мы что, больные, чтобы их заполнять как положено? Я пробовал – на один кусочек картона уходит минут пятнадцать минимум, ежели все сверять…
– Охо-хо-хо-хо! – неодобрительно покачал Токарев. – А потом будете звонить в картотеку похищенных вещей!
Тульский ухмыльнулся:
– Дураков нет тама милости просить! Другие-то карточки – другими оглоедами заполняются, мало чем отличающимися от меня…
– Да кто все это требует-то?
Артур удивленно вытаращился на приятеля:
– Так твой батя и требует… А у него еще кто-нибудь требует… Эх, война – хуйня, главное – маневры! Слушай, Тем, – голос Тульского стал вкрадчивым, – напиши мне пять-шесть объяснений разными почерками от разных женщин, что они сегодня с 10 нуль-нуль до 11 нуль-нуль мылись в бане и ничего такого не видели… Ты ведь мастак писать объяснения… Вот у меня и ручки разного цвета и калибра есть…
Артем, еще только войдя в кабинет и поняв, чем дело в итоге обернется, с деланой строгостью спросил:
– А данные их тоже из головы брать?
– Хоть из жопы! – жизнерадостно отозвался Артур, залезая на свой любимый диван.
– А чего такого они должны были не видеть?
Тульский с наслаждением закурил, выпустил в потолок густую струю табачного дыма и лишь после этого отозвался:
– Да, понимаешь, только я утром пришел; пока «сходняк», пока – туда-сюда… вдруг – звонок дежурного: в бане кража!
– Прямо как у Зощенко! – улыбнулся Токарев.
Тульский не понял, кого он имеет в виду:
– Не знаю, как и где Зощенко обнесли, а вот на 5-й линии лишилась своего имущества гражданка с интересной фамилией Трепетная. Ну, я говорю дежурному – мол, пусть подмывается и подходит… Сижу – курю. Вдруг минут через пятнадцать – звонок самого начальника РУВД: «Тульский, как дело продвигается?» Я, естественно, отвечаю: «Аршинными шажищами, товарищ полковник, только позвольте узнать, какое дело?» Ой! Как он закричит – оказывается, эта Трепетная заведует где-то там распределением жилья… В общем, поперся я в баню, я бы даже сказал – запорхал. В женское отделение, обратите внимание, не захожу – деликатно жду. Потому что думаю – там женщины… это… несколько без одежды… А они мне – ничего-ничего, вы, мол, при исполнении. Да – ради бога! Чего я там не видел? Зашел. Кстати – там у одной грудь была… Ну – не знакомиться же в такой ситуации! Хотя она так глазами посверкивала… Да, – а ответственный работник, товарищ Трепетная сидит, укутавшись в простыню. Я, мол, – что, все уперли? А она: «Нет, один только бюстгальтер „Триумф“ германского производства». Ну я, натурально, охаю, дескать, – как посмели? Задаю наводящие вопросы: цвет, размер, особые потертости, есть ли на кого подозрения. Она мне все подробно излагает, показывает форму вещи руками прямо на себе, при этом грудь ее (кстати, так себе) прямо из простыни вываливается… Вот так. Исписали мы три листа и даже сделали эскиз-набросок – можешь посмотреть там на столе…
