в некотором замешательстве.
Несколькими днями ранее американский астронавт в отставке Томас П. Стаффорд тихо позвонил послу Добрынину и пригласил его на церемонию Национальной академии наук в июле, посвященную десятой годовщине совместного американо-советского соединения в космосе. Но администрация Рейгана решила не разрешать присутствие на церемонии американских официальных лиц, за исключением представителей Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА), из-за инцидента с Николсоном.
В июне президент Рейган проявил двусмысленность в вопросе о том, следует ли отказаться от нератифицированного, но соблюдаемого договора SALT II. В конце концов, 10 июня он объявил о шагах, которые оставят Соединенные Штаты в состоянии соблюдения (деактивация еще одной подводной лодки "Посейдон"), но с сильным намеком на то, что это не обязательно будет продолжаться. Макфарлейн открыто говорил о последующем рассмотрении "вариантов" будущего соблюдения договора.
В середине июня Рейган, вернувшись к крестоносной антикоммунистической риторике, выступил с интервью, транслируемым радиостанциями "Свобода" и "Свободная Европа" на народы Советского Союза и Восточной Европы. Он не только заявил, что Соединенные Штаты "продемонстрируют, что коммунизм не является волной будущего" и "предотвратят дальнейшее распространение тоталитаризма по всему миру", что давно является стандартной позицией, но он также заявил, что Америка "покажет плененным народам, что сопротивление тоталитаризму возможно". Он также отметил: "Что народы Восточной Европы решат сделать для достижения своей свободы, конечно, это их собственное решение", но в целом он, казалось, по крайней мере, склонялся к тому, что "мы не должны быть в стороне от этого".
Долгое время американцы избегали подстрекательства к открытому сопротивлению коммунистическому правлению.
Некоторые другие руководители администрации также выступили с резкой антисоветской нотой. Директор ЦРУ Уильям Кейси в малозаметной пухлой речи в мае занял очень жесткую позицию в отношении советской глобальной угрозы, в частности, о необходимости уничтожения коммунистического (сандинистского) правления в Никарагуа. Не только Афганистан и Камходия, но и Никарагуа, Ангола и Эфиопия были названы "оккупированными территориями", ответственными за "холокост, сравнимый с тем, который устроила нацистская Германия". По стилю и содержанию это был винтажный "холодный" период: единственный курс и результат, который предусматривался - победить коммунистов где бы то ни было.
Даже заместитель государственного секретаря по политическим вопросам Майкл Х. Армакост, выступая за активизацию диалога, утверждал, что "ограничения на американо-советские отношения накладываются не только геополитическим соперничеством, но и природой советской системы".
В июне, реагируя на несколько дел о шпионаже (о которых речь пойдет ниже), Уошингтон призвал сократить число советских дипломатов в США. Отдельно Госдепартамент объявил о планах по сокращению числа советских граждан, работающих в американском посольстве в Москве.
Движение к вершине
На фоне этого менее чем благоприятного хода событий 3 июля в Вашингтоне и Москве было объявлено, что президент Рейган и генеральный секретарь Горбачев встретятся в Женеве 19-20 ноября.
После майской встречи министров иностранных дел Советы предложили встречу в Москве, американская сторона предложила Вашингтон, и в свое время было достигнуто соглашение о Женеве. Твердая повестка дня не была согласована, и именно на этом была сосредоточена запланированная встреча Шульца с новым советским министром иностранных дел Эдуардом А. Шеварднадзе, партийным чиновником, новичком в межгосударственных отношениях, назначенным 2 июля преемником Громыко (поскольку последний стал "президентом", председателем Президиума Верховного Совета СССР). Кстати, в тот же день, когда было объявлено о советско-американском саммите, Москва также объявила о запланированном советско-французском саммите во Франции в октябре, уступив по значимости объявлению о более позднем саммите с Рейганом.
Советское согласие на встречу на высшем уровне без гарантий прогресса в переговорах по контролю над вооружениями не было решением, которое легко было принять в Москве. В советском политическом истеблишменте продолжали высказываться различные оценки перспектив изменения американской политики и возможного улучшения американо-советских отношений. Например, по вопросу о продолжении наращивания американского военного потенциала Георгий Арбатов, директор Института США и Канады, и некоторые его коллеги утверждали, что дефицит и внутриполитические тенденции сдержат военные расходы администрации. Александр Н. Яковлев, директор конкурирующего Института мировой экономики и международных отношений, напротив, утверждал, что жесткий курс администрации и наращивание ее военного потенциала будут продолжаться. Оба были действительными членами ЦК.
Опять же в июне, в интересной трехсторонней дискуссии за круглым столом, Яковлев был крайне пессимистичен в вопросе какой-либо политической тенденции в Соединенных Штатах к более умеренному и реалистичному курсу, и он утверждал, что Соединенные Штаты и лидеры НАТО даже не рнли "развязывать войну против России".
Третий участник этой дискуссии, первый заместитель заведующего Международным отделом ЦК Вадим Загладин, не только утверждал, что здравый смысл американского народа возобладает, но и привел пример разрядки при консервативном президенте Ричарде Никсоне.
Эти расхождения во взглядах на перспективы американской готовности работать над улучшением отношений или над контролем гонки вооружений были основным компонентом советского решения о том, будет ли саммит полезным и оправданным. Самым важным вопросом был контроль над вооружениями, и, в частности, готовность Америки отказаться от стремления к военному превосходству за счет американского преимущества в высоких технологиях, обратившись к оружию в космосе под прикрытием "стратегической оборонной инициативы".
В целом, советские комментарии не были очень оптимистичны в отношении результатов, но руководствовались принципом, что "риск причинить себе вред, двигаясь вперед, меньше, чем риск бездействия".
4 июля Президиум Верховного Совета направил Соединенным Штатам поздравление с Днем независимости, а послу Хартману была предоставлена возможность выступить по советскому телевидению. 31 июля Шульц и Шеварднадзе встретились в Хельсинки по случаю десятой годовщины подписания Заключительного акта СБСЕ. Однако в позициях было мало подвижек. Более важной была советская инициатива накануне встречи - односторонний мораторий на ядерные испытания до конца года (позже дважды продленный до конца следующего года). Соединенные Штаты быстро отклонили предложение присоединиться к мораторию на ядерные испытания, но Советы развернули масштабную кампанию по этому вопросу.
Соединенные Штаты решили противопоставить набирающему обороты мирному наступлению Горбачева опровержение, а не конкуренцию или взаимодействие. 19 августа в редком выступлении советника по национальной безопасности Роберта Макфарлейна Белый дом попытался одновременно возложить вину за отсутствие успеха в переговорах по вооружениям и в целом по улучшению отношений на советскую систему и призвал советских лидеров измениться. Охарактеризовав нынешний момент как период "значительных колебаний и самоанализа в Кремле", Макфарлейн сказал, что советские лидеры "заслуживают того, чтобы знать, откуда мы пришли, если они хотят принимать последовательные решения. Возможно, высказав некоторые из наших разочарований, мы сможем сформировать их мышление. Такова моя цель сегодня". И это прямое обращение к советским лидерам действительно было намерением (хотя и основанным на предположении, что именно
